что вредно; нельзя порицать соотечественников Локка за то, что они не хотели слышать об уравнении прав католиков до тех пор, пока имели основание считать католические стремления вредными для установления и развития своего государственного устройства. Относительно политических учений Локк развивал взгляд вигов, высказанный уже, как мы видели, у Мильтона; он утверждает в книге своей «О гражданском управлении» первоначальную свободу человека и происхождение первой общественной связи между людьми, следовательно, всякого правительства — из договора. В лагере противоположном утверждали, что каждое правительство ведет начало от родительской власти, что, следовательно, абсолютная монархия божественного происхождения и человек не родится свободным.
Далее своего учителя пошел ученик Локка лорд Шефтсбюри, у которого уже встречаем выходки против христианства и всякой положительной религии; предоставленный самому себе, чуждый предрассудков и систем, направленный единственно к полезному или приятному, разум есть единственный непогрешительный путеводитель жизни: но где найти такой разум — об этом Шефтсбюри не говорит. На этом покатом пути не умели останавливаться, один забегал далее другого: Толанд называет суеверием веру в личное божество, отдельно от сотворенного существующее, веру в бессмертие души. К этому же разряду принадлежит целая толпа писателей — Коллинс, Тиндаль, Волластон, Морган и другие; к этому же разряду писателей по своим религиозным взглядам принадлежал уже известный нам по своей политической деятельности С.-Джон, лорд Болинброк, но он важнее для нас как исторический и политический писатель.
Мы видели, как сильное политическое движение в Англии, пошедшее к двум революциям, как тяжелая борьба для сохранения и развития старой конституции должны были отразиться в литературе, породить политическую литературу; но политические писатели не долго могли обходиться без истории: они, естественно, обратились к ней за объяснением и поучением. Первый, взглянувший таким образом на историю, был Болинброк. В преклонных летах, испытав страшные превратности судьбы, Болинброк изложил в форме письма свои мысли «Об изучении истории». Любовь к истории кажется ему необходимым свойством человеческой природы, неразлучным в человеке с любовью к самому себе. Мы воображаем, что явления, нас занимающие, должны занимать и потомство. Мы стремимся сохранить по мере возможности память о случившемся с нами, о случившемся в то же время и во время предшествовавшее; для этой цели складываются грубые груды камней, складываются грубые песни народами, не имеющими искусства и письменности. Страсть к этому растет у народов образованных по мере приобретения средств к ее удовлетворению. С другой стороны, с самых ранних пор действует любопытство: ребенок слушает с наслаждением сказки своей няни; он выучился читать и пожирает легенды и повести; в летах более зрелых он бросается на историю или на то, что считают историею; даже в старости желание знать, что случилось с другими людьми, уступает в человеке только желанию рассказать, что случилось с ним самим.
Природа дала нам любопытство для возбуждения деятельности нашего ума, но удовлетворение любопытства вовсе не есть единственная цель умственной деятельности. Настоящая собственная цель этой деятельности есть постоянное усиление добродетели в частной и общественной жизни. История есть философия, научающая посредством примеров. Таково несовершенство и слабосилие человеческого разума, что отвлеченные и общие положения, хотя и вполне верные, часто являются нам темными и сомнительными, пока не будут уяснены примерами. Школа примеров есть мера, учителя в этой школе — история и опыт. Гений предпочтительнее обоих, но желательно соединение всех трех вместе: ибо, как бы велик гений ни был и сколько бы нового света и силы ни приобрел он в быстром прохождении своего поприща, верно то, что он никогда не явится в полном сиянии, никогда не окажет вполне влияния, какое способен оказать, пока он к собственному опыту не придаст опыта других людей и других веков. Гений без опытности подобен комете, метеору, неправильному в движении, опасному в приближении. Кто имеет опытность без знания истории, тот недоучен в науке о человеке; и если знает историю без опытности, то хуже, чем невежда, ибо тогда он педант; человек же, соединяющий гений с опытностию и знанием истории, есть честь своей страны и благословение Божие для нее.
Болинброк признал влияние изучения истории на расширение умственного горизонта, вследствие чего человек, введенный в общество многих народов, получивший возможность сравнивать их деятельность, быт и характеры, освобождается от предрассудков, необходимых при обращении в тесном кругу одного своего народа. В резких словах Болинброк вооружается против смешного тщеславия, по которому известный народ предпочитает себя всем другим, делает свои собственные нравы, обычаи и мнения мерилом истины и лжи, справедливости и неправды; но, с другой стороны, изучение истории усиливает патриотизм, который не есть что-либо инстинктивное, но есть следствие убеждений разума: примеры, находимые в истории, живо представленные и сопровождаемые верным приговором историка, действуют гораздо сильнее, чем декламация оратора, или стихотворения, или сухое философское поучение.
Болинброк так описывает расширение умственного горизонта, производимое изучением истории: «Мы живем с людьми, которые жили прежде нас; мы обитаем в странах, которых никогда не видали. Место расширено, время продолжено; человек, который рано занялся изучением истории, приобретает в небольшое число лет не только большее познание человечества, но и опыт большего числа веков, чем сколько видел кто-либо из патриархов, и все это прежде, чем вступить в свет». Но чтоб история приносила пользу в указанном им смысле, т. е. как философия, научающая посредством примеров, Болинброк требует, чтоб она изучалась философски, чтобы мы восходили от частностей к общему, чтобы мы приготовляли себя к общественной жизни и к общественным обязанностям, приучали свой ум размышлять над характером исторических лиц и над ходом событий; если изучение истории вместо того, чтобы сделать нас более разумными и полезными гражданами и лучшими людьми, делает из нас только антиквариев и школяров-педантов, в этом история не виновата.
Кроме приложения в практической жизни Болинброк настаивает на образовательное или приготовительное значение истории. Изучение геометрии рекомендуется и тем людям, которые не хотят быть геометрами: они могут забыть все проблемы и решения их, но у них останется привычка неуклонно следить за длинным рядом идей; они привыкнут проникать чрез софизмы и открывать сокрытую истину там, где люди, не имеющие этой привычки, никогда ничего не откроют. Точно таким же образом изучение истории приготовляет нас к действию и наблюдению. Наблюдая чрезвычайное разнообразие отдельных характеров и событий, исследуя удивительную связь причин, различных, отдаленных и, по-видимому, противоположных, которые часто соединяются в произведении одного следствия; наблюдая также изумительную плодущность единственной и однообразной причины в произведении множества следствий, различных, отдаленных и, по-видимому, противоположных; заботливо подмечая едва заметное обстоятельство или в характере деятелей, или в ходе действий, от