Читать интересную книгу Новочеркасск: Роман — дилогия - Геннадий Семенихин

— Дядя Паша, вот как здорово, что ты пришел! А у нас сегодня мама сюрприз всем приготовила! А мы ворота откроем и твоего Зяблика к сараю приведем!

Александр Сергеевич, несмотря на недавний приступ, после которого отчаянно курил астматол, тоже заспешил в коридор, но, перешагнув порог, вновь закашлялся и схватился за грудь.

— Ну вот еще, — осуждающе произнес Павел. — Зачем ты, Саша, мы бы с хлопцами и сами обошлись.

— Да как же! — воскликнул Александр Сергеевич, продолжая бороться с кашлем. — Надо же поскорее на городничего нашего новочеркасского поглядеть.

— Мне сегодня повезло, — загрохотал басовито Павел, тиская в объятиях вялое тело брата, источенное болезнью, — второй раз такой комплимент слышу.

— Кто же меня опередил? — весело спросил Александр Сергеевич.

— Да Тимофей Поликарпович, первый секретарь горкома партии. Мэром меня назвал.

— Мэром? — переспросил младший брат. — Э нет, к черту! Мы русские люди, и слово «мэр» нам не пристало. Ты городничий, Павел. По всем статьям городничий. Остается только Хлестакова для тебя поискать.

Прибежал запыхавшийся Гришатка и весело доложил:

— Ворота открыты, дядя Паша, можно вашего Зяблика во двор заводить.

Павел потер огромные шершавые ладони и, довольный, рассмеялся, оглядев все, что было на столе:

— Вот это ужин! Надежда, вы вселяете надежду, что и рюмка к нему предвидится.

— Смотри-ка, Наденька, — усмехнулся Александр Сергеевич, — а наш «городничий» делает явные успехи. Это уже не кавалерийская острота!

— А как же, — быстро отозвался Павел, — городничий обязан острить изысканно.

Надежда Яковлевна поставила на стол небольшой графинчик с водкой, который теперь всегда держали в семье на случай приезда старшего брата. Павел попросил заменить маленькую рюмку на граненый стакан и налил себе половину.

— А вот в этом ты остался по-прежнему кавалеристом, — съязвил младший брат. — Разве городничему положено пить из граненого стакана? Представь себе, приедет когда-нибудь в Новочеркасск Чемберлен или Пуанкаре, им в миниатюрные рюмочки спиртное нальют, а ты граненый стакан потребуешь. Конфуз.

— Чемберлена мы в Новочеркасск не пустим, — усмехнулся Павел, — ну а уж если и придется пустить, то я и его из граненого стакана пить научу. На то мы и казаки донские.

Однако выпил на этот раз Павел мало и попросил Надежду Яковлевну убрать графин. В этот вечер брат показался Александру Сергеевичу каким-то необычно возбужденным. Движения и жесты у него были неестественно резкими, голос излишне громким. «От радости, наверное, — добродушно подумал Александр Сергеевич. — Еще бы! Такое повышение не каждому выпадает! Ему теперь совершенно не обязательно законы небесной механики Кеплера изучать. При такой огромной власти обойдется и без них».

Тем временем раскрасневшаяся Надежда Яковлевна внесла на подносе посыпанный орехами торт и торжественно поставила его на стол. Аккуратные бока «Наполеона» были похожи на срезы карьера, обнажающие красоту горных пород. Веня и Гриша первыми радостно закричали «ура». Павел с опозданием примкнул к ним. Расправившись со внушительным куском, он воскликнул:

— Бог ты мой! А ведь мы позавчера на сессии горсовета долго ломали головы над тем, кого можно назначить заведующим горпищеторгом. Так и не нашли подходящей кандидатуры. Надежда Яковлевна, да ведь лучшего завгорпищеторгом у нас и быть не может!

— Саша не отпустит, — засмеялась она, — я из-за него давно уже все свои общественные таланты загубила. Остались, как у немецкой фрау, лишь два: кухен и киндер. Да еще вот этот великовозрастный ребенок, — кивнула она на мужа, уплетавшего торт.

— Надюша, — не без труда проговорил Александр Сергеевич, — у немецкой фрау не два, а три «к», определяющих ее сущность: киндер, кухен и кирхен.

— Кирхен я отбрасываю, — упрямо возразила Надежда Яковлевна. — Терпеть не могу ничего церковного. Религия и поповщина — это умное мракобесие, и не больше. Мне и должности после Бестужевских курсов не дали за то, что откровенно высказывала свои взгляды. Вот и Венечку в церковь после рождения не носили. Так без креста и пошел по жизни. Его за это вся Аксайская улица анчибулой дразнит.

— Они разок даже вздули меня, — добродушно признался мальчик.

— Ладно, не хвастай, — сказала мать, шутливо взъерошив ему волосы. — Взрослые речи ведут, а ты слушай, да не вмешивайся. Вытри лучше щеки, крем пристал. Да не рукой, а салфеткой! И ты, Гриша, об этом позаботься, соколик. Павел Сергеевич, еще кусочек подложить?

— А что же, я не против, — согласился Павел, — давайте расправимся с узурпатором. По каким-то легендам, это он изобрел сие великолепное блюдо на острове Святой Елены.

— Его повар, — поправила Надежда Яковлевна, — а где, не знаю. Наполеону торт страшно понравился, вот и пошел он гулять под его именем по всему белому свету.

— И даже Москву нашу навсегда покорил в отличие от самого Наполеона и его Мюратов да Неев всяких, которые еле-еле успели пятки смазать.

— Саша, Павел! — вскричала вдруг хозяйка. — Да как же я так опростоволосилась, голова садовая! В погребе нас бутылочка красностопа спрятана. К такому торту лучше всякого чая.

— Надюша, — жалким голосом протянул Александр Сергеевич, — ну как же ты запамятовала? Я ведь тоже красностоп обожаю!

И все засмеялись, зная его привязанность к сухим винам Дона, которые он почти не пил, но всегда любил пробовать, чтобы с видом знатока давать им пространные характеристики. Он первым пододвинул к горлышку бутылки небольшой лафитник и, когда красная струя наполнила его наполовину, остановил разливавшего вино брата, долго втягивал широкими ноздрями запах солнца, винограда, полевых трав и продекламировал:

Приготовь же, Дон заветный,Для наездников лихихСок кипучий, искрометныйВиноградников твоих.

— Это чьи же стихи? Вот не знал! — простодушно воскликнул Павел.

— Пушкина, братик, Пушкина, — сказал Александр Сергеевич и обвел всех заискрившимся взглядом. — Павлик, Наденька, Гриша и Веня! Человечество давно пришло к убеждению, что вино — это кумир веселья и бодрости духа, огонь, который, если его, разумеется, умеренно потреблять, зовет нас к самым великим помыслам. Знаю, что при моей тяжкой астме это недопустимо, но все равно опустошу содержимое сего лафитника. А если закашляюсь, то уж извините, уйду от вас в свою келью, — кивнул он лысой головой на дверь кабинета. — Таким образом, как говорят только математики, доказывая любую теорему, давайте выпьем за…

— За счастливую жизнь, — подхватил беззаботно Павел.

— Нет, — тихо, но с ясной настойчивостью возразил вдруг брат. В его сейчас бледно-синих глазах вдруг отразилось упрямство, а полные, придававшие добродушность всему его облику губы сомкнулись, и хотя дальнейшую речь свою он продолжал тихим голосом, была она полна твердости. — Нет, брат, — повторил он несколько громче, — я не собираюсь пить за счастливую жизнь.

— Это почему же, Саша? — скорее удивленно, чем обиженно, поинтересовался Павел.

— А потому, что ее пока нет, — с вызовом, но так же тихо продолжал Александр Сергеевич. — Как мы жили в последние годы? Родина наша умылась кровью. Кто только не терзал нашу землю!.. Солдаты кайзера, французы, американцы, петлюровцы, махновцы, деникинцы… Список до утра можно продолжать. Деревни, вымершие от голода, выстрелы из обрезов, звучащие до сих пор, калеки на улицах, дети без матерей и отцов, оборванные и полуголодные, хулиганье, которое даже здесь, на нашей окраине, мне, ни на что не претендующему педагогу, кричит в лицо «вонючая интеллигенция», а то и плюнуть может, и финкой пырнуть. В их понимании я чуть ли не буржуй уже по одному тому, что купил за тысячу сбереженных рублей этот дом. А пьянство и вечный мат, и слезы жен, ожидающих мужей с получкой, от которой они приносят лишь половину… Прости меня, брат, но я не могу пить за счастливую жизнь. — И он отставил свою рюмку.

— Та-ак, — протянул побледневший Павел и тоже поставил свой бокал с вином, так и не пригубив. — Вот что я скажу тебе, Саша, — резко начал он, но в эту минуту с улицы донесся хриплый голос, неуверенно выводивший блатную песенку:

Оставьте, папенька, ведь мы уже решили с маменькой,Что моим мужем будет с Балтики матрос…

Песня оборвалась, но тот же самый голос, ставший громче оттого, что его обладатель приблизился к дому, угрожающе заорал:

— Спишь, интеллигент проклятый? Закупорился на все замки, профессор кислых щей!.. А вот я тебя сейчас потревожу, и ты у меня выйдешь для серьезного разговора… — И камень с грохотом ударил в ставню. Жалобно тренькнуло стекло.

— Вот видишь, какая красноречивая иллюстрация к нашему спору, — промолвил Александр Сергеевич и усмехнулся. — И это далеко не в первый раз.