не встретила свою школьную любовь – Леню Воскобойникова. Одиночество и чувство разочарования в жизненных идеалах толкнули девушку к нему в объятия. Вскоре она влюбилась без памяти, преданно, беззаветно и от всего сердца.
Сотникова считала, что только ради этого мужчины ей и стоит жить на свете. Потом она узнала, что Воскобойников всю жизнь страдал из-за продажных полицейских, безуспешно пытался добиться справедливости. Тут в ее душе что-то лопнуло. Она решила, что отомстит за него, заодно и утолит свою бездонную жажду справедливости.
Яна продумывала каждую казнь до мелочей, тщательно готовилась к ним. Она обладала недюжинным умом и прекрасно понимала, что ей удастся уйти от наказания только в одном случае, если сможет не допустить никаких ошибок, даже малейших.
Яна заранее решила, что убьет пятерых и оставит следователю подсказки, чтобы все поняли, что эти смерти не случайные. Они являются карой за нарушение кодекса чести, который девушка своими действиями превратила в кодекс крови.
Сотникова была уверена, что следователи поймут, за что именно были убиты пятеро полицейских, но ни за что не догадаются, почему выбор пал именно на них. Она даже заранее спланировала, что все нити расследования приведут к «Янусу». Полицейские решат, что какой-то новый супергерой решил установить собственную справедливость, уничтожить этот клуб.
Гуров взял на свои плечи реализацию этой части плана Сотниковой. После того как передал ее дело прокурору, он вплотную занялся «Янусом», принялся копать под каждого его члена и самого Лиховцева. Всего за неделю Гурову удалось добыть достаточно много информации и отправить адвоката под арест. В деле «Януса» постоянно всплывали новые имена. Сыщику даже иногда начинало казаться, что Сотникова права. Только физическая ликвидация продажных полицейских и чиновников может остановить рост коррупции в стране.
Впрочем, такие мысли приходили в голову Гурова достаточно редко. Он старался отогнать их, поскольку знал куда больше служителей правопорядка, которые были преданными своему делу, честными людьми. Да и история давно доказала, что суды Линча ни до чего хорошего не доводят. Правосудие именно потому и является таковым, что его вершат только те люди, которые по своему интеллекту, знаниям, статусу и подготовке имеют на это право.
Сотникову сыщик старался не вспоминать. Он испытывал жалось и сострадание к девушке, чья судьба и вера были нещадно изломаны. Но все же Яна являлась убийцей, хладнокровной и расчетливой, знающей, как уйти от наказания, и надеющейся остаться безнаказанной.
Именно это и противоречило принципам Гурова. Сыщик был уверен в том, что любое зло, кто и из каких побуждений его ни творил бы, должно быть наказано. Лев Иванович считал, что не должен жалеть Сотникову, стремился изгнать из головы любые мысли о сочувствии этой убийце.
А вот Мария с таким положением дел была категорически не согласна. Она считала, что люди не всегда должны следовать букве закона. Он несовершенен, в жизни бывают ситуации, когда никакие параграфы не помогут добиться настоящей справедливости, которая сама по себе выше законов человеческих.
Мария не раз высказывала мнение, что Гуров мог бы хоть раз в жизни забыть про закон и дать Сотниковой сбежать, раз уж не позволил ей убить Кулешова.
– Или пристрелил бы ее, раз уж она тебя так просила об этом, – заявила Мария мужу. – Ты же сам знаешь, что для нее жизнь в любой тюрьме будет кошмаром. Если попадет в обычную – за то, что служила в полиции. Если в «красную» – за то, что убивала таких же продажных полицейских, как и те, которые там сидят. Яне действительно было бы приятнее погибнуть от твоей пули.
– Маша, я тебе уже сто раз говорил, что, не судья, не палач и не убийца, – спокойно сказал Гуров. – Я способен убить человека только в том случае, если он реально представляет смертельную угрозу мне, моим близким и друзьям. Сделать это только потому, что он меня об этом просит, я ни за что не смогу.
– А вот я не знаю, – задумчиво проговорил Станислав, встряв в семейный спор. – Возможно, я действительно застрелил бы Сотникову в тот момент. И из жалости, и потому, что за убийство полицейских, какими бы они ни были, преступник заслуживает только смерти. Но это мое мнение.
Такой спор периодически возникал между друзьями, когда они собирались вместе, чтобы отдохнуть. Подробности дела убийцы полицейских еще были слишком свежи в памяти, чтобы заставить их говорить на другие темы.
Сейчас вся компания находилась на даче у Орлова. Строева, Гуров и Крячко сидели в беседке. Генерал-лейтенант взялся самолично жарить шашлыки, а его супруга не допустила никого к приготовлению салатов. Станислав в этот день был без пары. На вопросы друзей о том, куда делась его последняя возлюбленная, этот профессиональный бобыль только отмахивался. Дескать, есть темы и интересней, чем рассуждения о моей личной жизни.
Последнее воскресенье ноября выдалось солнечным и удивительно теплым. Ветра не было, и на солнце температура поднималась до плюс пятнадцати градусов. Если бы не абсолютно голые ветки деревьев, то действительно можно было бы подумать, что до зимы еще далеко. Мария и Гуров расстегнули куртки, Станислав и вовсе снял свою, развалился в кресле под мягкими лучами солнца.
– Я все же считаю, что у вашей Сотниковой с мозгами не все в порядке, – проворчал Орлов после замечания Станислава.
– Все у нее с ними в порядке. Психиатры заключение дали, сказали, что вполне вменяема, – заявил Крячко.
– Читал я эти заключения, – буркнул Орлов. – Ненормальной я Сотникову считаю потому, что не могу себе представить, как милая девушка кому-то хладнокровно горло ножом перерезает. Тем более если этот человек уже не может защищаться. Как она опытных полицейских обездвиживать-то умудрялась?
– Обычный клофелин, – ответил сыщик. – Выпивали по рюмке. Жертва – с клофелином, она – без него. Полицейский отключался. Преступница привязывала его к стулу и ждала, когда он очнется. Потом зачитывала свой приговор и приводила его в исполнение. У нее все было четко рассчитано. Эта особа даже Писарева на кладбище притащила. Тот, видите ли, любил всякие извращения в сексе. Ему показалось, что ее предложение заняться любовью на могиле придаст дополнительную остроту ощущениям. Преступница точно знала, чего хотела и как могла добиться желаемого. Не стоит ее оправдывать.
– А я ее и не оправдываю, – приняла камушек в свой огород Строева. – Просто знаю, что за своего любимого могу убить кого угодно. Правда, не таким способом. Я предпочла бы пистолет или яд.
– Та-ак, Лева, – с деланым испугом протянул Крячко. – Теперь ты будешь ту еду, которую Мария к столу подает, сначала сам в каждой