Стараясь не опираться на костяшки пальцев-(что было сложно: обезьянье тело было приспособлено к ходьбе полусогнувшись, руки были слишком длинными, чтобы удобно свисать по бокам), Маршан вперевалочку вышел на стартовую площадку и распрямил свой негнущийся позвоночник шимпанзе, чтобы поднять взгляд на ненавистную вещь. К нему подошел Дан Флери.
— Норм? — спросил он неуверенно.
Маршан попытался кивнуть, но ему это не удалось, однако Флери понял это.
— Норман, — повторил он, — это Сигмунд Эйзель. Изобретатель сверхсветового двигателя.
Маршан поднял длинную руку и протянул ладонь, которая не желала раскрываться — она была приспособлена к тому, чтобы быть все время сжатой в кулак.
— Пождравляю, — произнес он так отчетливо, как только мог. Проявляя милосердие, он не стал пожимать руку молодого темноглазого человека, с которым его знакомили. Его-то должны были предупредить, что сила шимпанзе может покалечить людей. Вряд ли он забыл об этом, но было соблазнительно представить себе это хоть на секунду.
Он опустил руку и поморщился от накатившей на него волны боли.
Черны предупреждал его об этом.
«Нестабильно, опасно, но ненадолго, — пророкотал он своим басом, — и не забывай, Норман, наше оборудование установлено на слишком высокую для тебя мощность — ты не привык отдавать сигналы вот такому объекту ввода, и поэтому будет больно».
Но Маршан уверил доктора, что это его не беспокоит, и действительно так оно и было. Он снова посмотрел на корабль.
— Жначид, вод он, — проворчал он, и снова отклонил назад спину и всю бочкообразную грудь животного, в теле которого он находился, желая внимательно рассмотреть стоявший на площадке корабль.
Наверное, в высоту он достигал ста футов.
— Немного, — презрительно заметил он. — «Зириуз», наш первый, был добрых девятьсот футов высотой, и на нем улетело дысяча человек к альфе Зендавра.
— И сто пятьдесят вернулись живыми, — заметил Эйзель. Он ни в коем случае не хотел подчеркнуть свои слова, но выразился достаточно ясно. — Я хочу признаться вам, что всегда восхищался вами, доктор Маршан. Надеюсь, вы не возражаете против моего общества. Как я понимаю, вы хотите отправиться вместо со мной к «Тихо Браге».
— А бочему я должен вожражать? — На самом же деле, он, конечно, был против этого. С самыми благими, намерениями этот молодой человек свел на нет семьдесят лет самоотверженного труда вместе с огромным состоянием — в него входили как его восемь миллионов долларов, так и бесчисленные сотни миллионов, которые были собраны Маршаном у миллионеров, у правительственных фондов, включая даже мелочь, жертвуемую школьниками из своих карманных расходов — все это было брошено в ночной горшок и спущено в сточные воды истории. Теперь будут говорить: «Одиозная личность начала двадцать первого столетия, Норман Маршан — или Маркан — пытался осуществить колонизацию звезд на примитивных ракетных кораблях, и, конечно, его проект ждала неудача, но заплатить пришлось человеческими жизнями и здоровьем тысяч. Однако после изобретения Эйзелем сверхсветового двигателя стало возможным…» — О да, будет написано, что его предприятие провалилось. И так оно и было.
Когда «Тихо Браге» начинал свой путь к звездам, огромный оркестр из пятисот инструментов играл во время стартового отсчета, и при помощи спутниковой связи телезрители всего мира следили за его отлетом. Присутствовали президент, губернатор и половина сената.
Когда Землю покидал маленький корабль Эйзеля, чтобы догнать «Тихо Браге» и сообщить его экипажу, что все их усилия оказались напрасными, это напоминало отправление рейсового самолета, вылетавшего в 7.17 в Нью-Джерси. «Вот до какой степени, — подумал Маршан, — Эйзель принизил величие межзвездного путешествия. И все же он ни за что на свете не пропустил бы его». Даже если бы это означало предложить себя в качестве суперкарго Эйзелю, хотя тот и уничтожил дело его жизни, и еще одному смитованному шимпанзе по имени Дуэйн Фергюсон, который по какой-то причине полагал, что у него есть особые привилегии в отношения «Браге».
Они установили на корабле дополнительный сверхсветовой модуль (Маршан слышал, как кто-то назвал его полифлектером), но он не позволил себе спросить у кого-нибудь, что это означает, — по ряду причин. Вероятно, в пути случится поломка. И Наверное, уж поэтому-то они взяли с собой запасную часть, правильно? Маршан решил не спрашивать, вдруг осознав, что это не страх, но надежда. Каковы бы ни были причины, это его не заботило; ему не хотелось даже быть здесь; он просто рассматривал это как свой неизбежный долг.
И он поднялся на борт корабля Эйзеля.
Внутри этот адский корабль был обустроен по человеческим меркам — девятифутовые потолки и широкие противоперегрузочные кресла-кушетки, но завезли также гамаки — для него самого и Дуэйна Фергюсона. Несомненно, гамаки взяли с последнего корабля. Того самого, что никогда уже не полетит — во всяком случае, не на потоках ионизированного газа. И наверное, в последний раз человеческий разум покидал Землю в теле обезьяны.
На чем летел к звездам адский звездолет Эйзеля, Маршан не знал, но только не на ионизированном газе. Как-там-его-флектор — как бы ни называлась эта проклятая штука, но она была такой крошечной. Да и весь корабль казался пигмейским.
Не было огромных топливных баков: топливо — только для того, чтобы взлететь с Земли. После этого небольшой черный ящичек — на самом деле вовсе не такой уж и маленький (он был размером с большое пианино) и не черный, а серый (но все равно это был ящичек) будет создавать свою магию. Они называли эту волшебную силу «полиномизацией». Что же такое представляет из себя полиномизация, Маршан и не пытался понять, даже не стараясь слушать объяснения или делать вид, что слушает, когда Эйзель безуспешно пытался в общих чертах кратко перевести язык математики на английский. Он улавливал только отдельные фразы: пространство, имеющее № измерений… ну что ж, это-то и служило ему объяснением того, что его интересовало, и он не вслушивался к мучительным попыткам Эйзеля объяснить, каким образом происходит выход в полиномиальное измерение — или нет, точнее говоря, перемещение обычного четырехпространственного предмета в измерения более высоких порядков, но он не слушал эти объяснения. Вообще ничего не слышал. Он прислушивался лишь к глубоким плавным ударам здорового сердца обезьяны, которое сейчас снабжало кровью его мозг.
Появился Фергюсон в теле обезьяны, которое он никогда уже не покинет. Это был еще один пункт самообвинения Маршана — он слышал, что тело Фергюсона погибло во время смитования.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});