— Церковь должна прощать кающихся, — продолжал утверждать папа. — И если бы граф Раймонд был действительно виновен или сделал дело, неугодное Богу, я должен помнить, что он пал к ногам моим с раскаянием и с готовностью повиноваться. Потому выслушайте мое мнение. Я объявляю графа Раймонда истинным католиком. Я не могу согласиться на то, что вы от меня требуете. Я не могу отдать Монфору тулузскую землю, ибо не вижу к тому достаточной причины.
Известный нам Феодосий, бывший легат, перебил Иннокентия:
— Государь, великие заслуги Монфора, изгнавшего ересь и защитившего Церковь, дают ему право на обладание покоренной страной.
— Но, отец Феодосии, мы знаем, что Симон действовал без разбора, он истреблял и католиков, как еретиков. Каждый месяц я получал сведения о великом плаче той земли.
Тогда несколько южных прелатов вступились за Монфора.
—— Хорошо ли известно вашему святейшеству все происходившее в Лангедоке? Известно ли, что Монфор для того так долго пробыл в Каркассоне, чтобы уничтожить нечестивых и изгнать еретиков, альбигойцев, разбойников и вальденсов и заселить страну католиками, норманнами и французами? После, с крестом в руке, он покорил Аженуа, Керси, тулузскую область — все, кроме столицы, Фуа и Монтобана, и все это он повергнул в руки святой Церкви. После этого нет причин лишать его и Церковь всего приобретенного. И мы объявляем, что будем защитниками его против кого бы то ни было.
Иннокентий еще пытался устоять на законной почве:
— Я не могу, друзья мои, скрыть сожаления о том, что между вами поселились несправедливые и гордые. Мы должны поступать в каждом случае по справедливости, а вы хотите, чтобы мы забыли ее и последовали злым внушениям. Если граф тулузский заслуживает осуждения, то чем же наконец виноват его сын, почему он должен лишиться своего законного наследства? Иисус Христос сказал, что сын не повинен в грехах отца. Вспомните, прелаты и бароны, — когда первые крестоносцы шли на Лангедок и взяли Безьер, отрок был еще так юн, что не мог отличить хорошего от дурного. Кто же посмеет произнести над ним смертный приговор, когда закон и справедливость за него?
Тогда со всех сторон раздались крики:
— Государь, не бойтесь: пусть и отец и сын идут куда хотят и куда им назначите. Государство же отдайте графу Симону, пусть он будет государем.
Слабого голоса епископа Озмы и провансальских рыцарей никто не мог расслышать. Папе пришлось быть защитником обвиненного. Ввиду решительного настроения собора он опасался идти наперекор и успел отстоять только одно — оставить за юным Раймондом Венессен и имперское вассальство, а если он будет любить Бога и Церковь и не встанет перед Ним ни мятежником, ни изменником, Бог передаст ему Тулузу, Ажен и Бокер. Напрасно было также заступничество английского посла, представлявшего письма своего государя. Мы знаем, каким слабым авторитетом пользовался Иоанн между тогдашними теократами.
— Аббат, — с горьким чувством сказал Иннокентий послу, — я не могу сделать ничего. Все прелаты восстают против меня, и я должен скрывать свои чувства и не давать никакого повода, дабы молодой граф не нашел во мне ни друга, ни покровителя. Но я уверен, что молодой человек с его благородным сердцем сумеет терпеть и страдать, и если будет достаточно смел, то возвратит и свое наследство. Пусть только он будет благочестив, и Господь поможет ему, пусть всегда помнит, что камень падет на главу грешника [4_103].
Эти слова относились к Монфору, который тем не менее был признан государем Тулузы. Несправедливость была возведена в закон. Все вышеизложенное показывает, насколько виновен в том Иннокентий, и оно же объясняет, что система, за которую обвиняют Гильдебранда и Иннокентий III, обязана существованием своим не им, а духу времени, — они только восприняли ее идеи и пошли во главе их..Если бы приведенные слова в действительности не были сказаны Иннокентием, то одно то, что так думает современный ему трубадур, патриот Юга, друг коммуны, феодалов, писатель, снисходительный к ереси, дает право утверждать, что Иннокентий разделял мысли, высказанные выше.
Против личной воли Иннокентию выпало на долю сформулировать соборное решение и подписать грамоту, беззаконно завершающую первый и важнейший акт альбигойской борьбы, которым мы завершаем первую часть нашего труда. Вот ее содержание:
«Целому миру послужит то, что предпринято проповедниками и крестоносцами для истребления еретиков и мятежников в провинциях нарбоннских и в соседних землях. Милостью Божьей, успех сопутствовал нашим попечениям. Теперь еретики и разбойники изгнаны, в стране царит католическая вера и господствует братский мир. Но так как эта новая лоза должна быть орошаема на той же почве, то мы решили, по совещании с собором, принять к тому надлежащие меры.
Граф тулузский Раймонд, виновный в тех двух статьях, с давних пор и по разным причинам признанный неспособным управлять страной в интересах веры, должен быть навсегда исключен от государственной власти и жить вне земли своей, в приличествующем ему месте, и там, принесши достойное покаяние по грехам своим. Ежегодно он будет получать на содержание четыреста серебряных марок. Жена же его, сестра покойного короля арагонского, которая, согласно общему свидетельству, женщина добрых нравов и чистая католичка, может пользоваться вполне и беспрепятственно деньгами, которые даны ей в приданое, под условием, что управлять ими она будет согласно предписаниям Церкви и притом так, чтобы дело мира и веры не терпело никакого ущерба, иначе ей дадут вознаграждение, какое заблагорассудится престолу апостольскому.
Все же домены, какие крестоносцы отняли от еретиков, от «верных», их соумышленников и укрывателей вместе с городами Монтобаном и Тулузой, которые более всего повреждены ересью, должны быть предоставлены, с сохранением прав католических мужчин, женщин и церкви, графу Монфору, мужу храброму, более всякого другого содействовавшему успеху этого дела.
Остальная же часть страны, не завоеванная крестоносцами, должна быть отдана, согласно велению Церкви, на охрану людям, способным соблюдать и защищать интересы мира и веры, с тем чтобы после передать ее единственному сыну графа тулузского, когда он достигнет законною возраста и будет заслуживать владения всей этой землей или только частью ее, как будет признано лучше» [4_104].
Владения графа де Фуа другим актом признавались под покровительством и властью Церкви впредь до особого распоряжения. Графа коммингского постигла, вероятно, та же участь.
Отсюда можно судить, какие перемены грозили наступить на Юге и какую роль суждено было играть в них альбигойству. Ересь самим папой провозглашалась уничтожен ной. Цель крестового похода достигнута. Католичество насаждено и представляется на Юге «новой лозой».
Из лотерейной игры с сильным врагом Раймонд, снаружи католик, в душе друг и вождь альбигойцев, вышел несчастным изгнанником. Побежденный, лишенный родовых земель, он должен был довольствоваться пенсией. Чуждый барон овладевает большей частью его государства. Монфор царит от пределов Безьера до океана, его владения граничат с Пиренеями. Ничтожный клочок достается сыну Раймонда. Чуждые нравы, характеры вторглись в Прованс.
Все это было накануне появления нового завоевателя, который уже давно сторожил альбигойцев и крестоносцев. Четвертый латеранский собор подготовил формальное завоевание Юга французскими королями, заранее узаконю» офранцужение страны.
По окончании заседаний собора Раймонд испросил у папы прощальную аудиенцию. Иннокентий принял его вместе с графом де Фуа. Позже Раймонд передавал содержание этой беседы, воспроизведенной провансальской поэмой. Раймонд начал жаловаться папе на насилия и описывать свое ужасное положение:
— Кто не удивится, когда увидит графа тулузского в таком положении, графа, у которого нет ни города, ни замка, куда он мог бы приклонить голову. Надеясь на тебя, я покорился, передал тебе свой город — и что же вышло? Твои слова и мое доверие сделали теперь то, что я не знаю, куда идти. Страшно подумать, что я, который привык одалживать других, теперь должен довольствоваться чужою милостью. А сын мой? Он даже не умеет грешить, ты же лишил его наследной земли. О ты, который должен служить олицетворением благородства и справедливости, вспомни Бога и правду. Твоя вина в том, что на всем свете нет теперь пяди земли, куда бы я мог бы ступить своей ногой.
Папа выслушал его, он был задумчив и грустен.
Граф, — ответил он, — ты не должен терять смелости. Я знал, что делал. Жди, надейся, — и, может быть, я буду в состоянии возвратить твои права и исправить совершившееся. Если я лишил тебя наследства, Бог пошлет тебе другое, потерянное Он может возвратить тебе. Сети, опутывающие тебя, Он может разорвать, мрак — прояснить. Так как все во власти Божьей, ты не должен отчаиваться в Нем, и если Господь продлит дни мои, чтобы восстановить Церковь правды, то я возвышу права твои так высоко, что тебе не придется обвинять ни Бога, ни меня. А что касается клеветников, которые восстают на тебя, то скоро ты увидишь, как я намерен поступить с ними. Иди, и если ты прав, то Бог поможет и защитит тебя. Но оставь мне твоего сына, я поговорю насчет его и, может быть, что-нибудь сделаю для него.