Читать интересную книгу Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник) - Елена Арсеньева

Васильев снова начал рассказывать — теперь уже о своих скитаниях. Я узнал, что он тоже похоронил жену — она упокоилась в Петрозаводске, а после окончания срока ссылки вернулся на прежнюю дорогу политической деятельности. Он вновь примкнул к своим друзьям-народникам, которые теперь называли себя социалистами-революционерами.

— Я могу довериться тебе? — спросил он испытующе.

Я кивнул. Разумеется, он мог мне довериться! Из-за меня, пытаясь спасти меня, он убил человека! Я был обязан ему, да и не только поэтому — и по дружбе я помог бы ему всем, чем мог.

— Я доверю тебе свою жизнь, — сказал Васильев. — И не только свою.

Оказывается, он входил в состав Боевой организации своей партии. Все участники ее жили по условиям строгой конспирации и преследовались полицией куда более сурово, чем обычные, рядовые социалисты-революционеры, которые занимались только пропагандой и агитацией.

— То есть вы — такие же террористы, которые некогда убили Александра Второго? — спросил я изумленно.

— Да, — кивнул Васильев. — И многих других притеснителей народа. Слышал про убийство министра Сипягина? То-то же…

— Но объясни тогда, — наконец-то приступил я к тому, что меня сейчас волновало больше всего, и это были отнюдь не террористические акты Боевой группы социалистов-революционеров, — при чем здесь эта несусветная история с Тихоновым и госпожой Красавиной?! Почему ты в ней замешан? Почему ты говорил, что ничего не выйдет? Ты знал об этой странной авантюре? Кто она такая, эта Серафима Георгиевна, какое отношение имеет к ней Тихонов?!

— Серафима Георгиевна — наш товарищ, — сказал Васильев, и, надо признаться, я чуть не упал со стула. — Ее настоящая фамилия… пусть она останется тебе неизвестной, это вообще неважно. Ты далек от политики, но, наверное, даже ты можешь знать эту фамилию. С ней связаны такие террористические акты, что наши самые храбрые боевики преклоняются перед этой женщиной. По ее следу в Питере шла полиция. Удалось запутать след, сейчас ее ищут в Вильно и Риге, а мы спешно переправили ее сюда. Тихонов не состоит в нашей организации, но всей душой сочувствует нашему делу, как многие прогрессивные люди России, которые понимают, что старому режиму приходит конец. Он сам предложил нам спрятать Серафиму в актерской среде. Мы ничем не рисковали: на сцену бы вы ее не выпустили, ведь она совершенно лишена таланта.

— Да не сказал бы, — усмехнулся я. — Она очень ловко выдавала себя за вульгарную содержанку!

Васильев как-то странно посмотрел на меня, словно хотел сказать что-то, но не решался.

— Ну, договаривай! — напряженным голосом проговорил я, почуяв неладное. — Она в самом деле его содержанка?

— Э… э… — протянул Васильев. — Я не знаю их отношений, но не удивлюсь. Ты плохо знаешь Серафиму. Она никогда не притворяется. Предельно честна. И какой она тебе кажется, такая и есть. Я смотрю, — сказал он, меряя меня испытующим взглядом, — мои слова тебя волнуют? Ты уже похоронил своих мертвецов и готов открыть свое сердце… Послушай, Никита! Именем покойной Эльвиры Михайловны, которую любил ты и которая тебя любила до последнего дыхания… именем Лизы, вообще всем святым заклинаю тебя — держись подальше от этой женщины, если не хочешь, чтобы она погубила тебя! У нее нет чувств. Это революционная фурия, безумная фанатичка. Я безмерно уважаю ее преданность нашему делу, нашей организации, но раньше застрелился бы, чем отдал бы в ее руки свое сердце!

Его слова заставили меня содрогнуться, но… но я уже слишком глубоко увяз, чтобы пытаться выбраться. Я чувствовал, что жизнь моя и смерть — в руках этой женщины, и хотел выпить свою чашу до дна. Но, понятно, Васильеву я не намеревался этого показать.

— Что это ты придумал, Вася? — воскликнул я с наигранным ужасом. — Не скрою, она привлекательна, но… Нет, меня никогда не влекли безумные фурии!

Эх, все же не зря я посвятил жизнь сцене. Я стал хорошим актером. И я своей игрой убедил Васильева успокоиться.

Мы засиделись далеко за полночь, а потом пошел его провожать. Он ни за что не хотел остаться ночевать, потому что наутро к нему должны были прийти товарищи насчет организации какой-то сходки в Сормове. Он удивлялся, охота же мне тащиться по студеной слякоти, которая царила в те дни на улицах, но я только посмеивался, мол, боюсь, что он слишком пьян и не дойдет сам. Я кликнул извозчика, который подремывал на углу Жуковской улицы, мы сели и потрюхали по Большой Покровской, потом, миновав Новую площадь, свернули к нему на Канатную. Я попросил извозчика подождать и пошел проводить Васильева до квартиры. Он все дивился моей заботливости, а дело было вовсе не в ней. Я просто должен был убедиться, что он пришел именно к себе, что он не пойдет живой ногой в 1-й Ильинский переулок, который здесь совсем недалеко, минутах в десяти ходьбы. Я даже подождал, пока Васильев уляжется в постель!

Он был слишком пьян, чтобы заподозрить неладное.

Я вышел… и, расплатившись, отпустил извозчика.

А сам пошел… легко догадаться куда. По пути я иногда оглядывался, проверяя, не поднялся ли с постели Васильев и не отправился ли и он туда же, куда пошел я. Это доказывает степень моего глубокого умопомешательства.

Я перешел Арзамасскую и приблизился к нужному мне переулку. Здесь царила глухая тьма, и только приобретенная на севере никталопия позволяла мне идти, не спотыкаясь на каждом шагу.

Вот и переулок, который начинался неприметной тропкой между двумя домами. В котором из этих домов живет она?

Ветер пробрал меня до костей внезапным порывом. Я вздрогнул… Меня вдруг, словно ножом, пронзило ощущение близкой опасности. Чудилось, недобрый взгляд сверлит мне спину…

Да, я забрел в такие места, где лучше не ходить по ночам, тем паче одному!

И лишь стоило мне так подумать, как сзади моих лопаток коснулось что-то острое и твердое, а потом раздался странный, шипящий голос:

— Щщщто ты тут делаещщщщ?

— Ищу Серафиму Георгиевну, — выдавил я дрожащим голосом.

— Щщщщпик? — недобро выдохнул незнакомец.

Это слово меня приободрило. Если человек предполагал, что за Серафимой могут шпионить, значит, он знал, кто она такая! Значит, это не вор и не убийца. Значит, он не убьет меня, не выслушав.

— Нет… я… артист. Моя фамилия Северный. Я… я обидел Серафиму Георгиевну. Я пришел извиниться.

— Что?! — послушалось сзади изумленное восклицание, а потом смех… женский голос и женский смех.

Я обернулся так резко, что едва удержался на ногах.

Она стояла передо мной в черном, до пят укрывающем ее плаще.

Я молчал, глядя на ее распущенные волосы, на прекрасные глаза, на улыбающиеся губы. Желание скручивало меня, как боль.

— Извиниться хотите? — спросила она не без издевки. — Ну, давайте! Начинайте!

Я молчал, как последний дурак.

— Ну, — сказала она нетерпеливо, выпростав из-под накидки руку — в руке был револьвер! — и стволом поправив волосы. — Ну же!

Я молчал и смотрел на эту руку. Рука была голая. Волосы распущены. Она выскочила с постели — должно быть, заметила мою шляющуюся по переулку персону и встревожилась. Там, под плащом, что там?

Не помня себя, я взялся за края плаща, которые она стискивала другой рукой, и дернул в разные стороны. Плащ свалился. Она стояла в тонкой рубашке и каких-то чувяках на босу ногу. Ветер ударил ей в лицо, размел волосы, облепил тонкой тканью сорочки молодую грудь, живот, бедра…

— Ого, — сказала Серафима насмешливо, — да наш Гамлет весь горит!

И, подойдя ко мне вплотную, впилась своим алым ртом в мои губы.

Наши дни

— Давно ждешь? — спросил Андрей, поправляя очки и улыбаясь во всю свою бородатую физиономию.

— Да только что приехала, — ответила Алёна с самым невинным видом. — На маршрутке.

Она не собиралась рассказывать Андрею, как добиралась сюда. Когда утром позвонила диспетчер «Сатурна» и сообщила номер такси, Алёна сначала выяснила, как зовут водителя (оказалось, что ее должен транспортировать на вокзал некий Владислав Львович Перевалов), а потом повторила просьбу, чтобы он поднялся в квартиру. Водитель явился. Алёна уточнила, что это именно Перевалов Владислав Львович собственной персоной, и только потом открыла ему, но тут же сообщила, что передумала, вещи с собой не берет, а просит отвести ее на вокзал просто так, без багажа. Водитель несколько приуныл, однако Алёна посулила ему сто рублей сверх суммы — за беспокойство, — и все уладилось.

Она сняла с аппарата трубку и положила ее на стол. Если кто-то позвонит по домашнему номеру, решит, что занято. В кухне и кабинете горел свет… конечно, электричество нынче вздорожало, однако в такой пасмурный день, какой наклевывался, вполне естественно не экономить. Опять же — буде случится наблюдатель, он непременно должен решить, что хозяйка дома сидит и носа никуда не кажет.