Зайцевых. В их вердикт, с подачи обвинителей, было включено недостоверное и неточно сформулированное указание, что якобы кровавое преступление совершено «в одном из помещений кирпичного завода, принадлежащего еврейской хирургической больнице и находящегося в заведывании купца Марка Йонова Зайцева». Это давало косвенную возможность антисемитам говорить о «доказанности» ритуальной версии убийства.
Однако, вопреки всем неприятностям, строительство нового здания в филантропическом комплексе отца и сына Зайцевых было завершено, и с 1912 года богадельня и синагога в его стенах начали действовать. Но затем начались проблемы, связанные с событиями революции и гражданской войны, которые отнюдь не способствовали нормальному развитию благотворительности. После 1918 года заведение фактически осталось без присмотра. Маркус Зайцев бежал в Одессу, откуда вел прямой путь в эмиграцию.
Дочь Маркуса Зайцева — Татьяна Марковна вышла замуж за своего двоюродного брата Марка Александровича Алданова (при рождении Маркус Израилевич Ландау). Мать Алданова Софья Йоновна Ландау (при рождении Шифра Зайцева) была родной сестрой Маркуса Зайцева.
В воспоминаниях масона Александра Васильевича Давыдова упоминается письмо к нему Марка Алданова, в котором тот, в частности, пишет: «Как курьез (и малоизвестный), сообщу Вам, что еврейские миллионеры давали деньги, лет 70 тому назад, и контрреволюционной „Священной Дружине“. Она получила немало денег от барона Г. Гинцбурга, от Полякова и от киевского сахарозаводчика (моего деда по матери) Зайцева, который давал деньги на это Витте»
Источник:
Михаил Кальницкий — историк, исследователь киевской старины. Первое экскурсионное бюро, Киев
А. В. Давыдов. Воспоминания. 1881–1955. Париж. 1982
Гатинская (урожденная Мандельштам) Татьяна Владимировна
(10/23 сентября 1904, Киев — 2 сентября 1984, Париж)
Поэтесса, сестра поэта Юрия Мандельштама
Т. В. Гатинская. Фотография предоставлена ее дочерью Nina Gatinsky Coissac
Родилась в семье члена правления банка. После переезда в Москву ее отец занял ответственный пост в Соединенном банке.
Род Мандельштамов считался древним. В роду были выдающиеся поэты: Рахель, Осип Мандельштам, Юрий Мандельштам и Роальд Мандельштам. Один из членов семьи составил генеалогическое древо с ХI века и выяснил, что они — потомки РАШИ (Рабби Шломо Ицхак). Он был величайшим интерпретатором Талмуда и писаний Царя Давида. Легенда семьи рассказана во вступительной статье Ури Мильштейна к книге известной русско-еврейской поэтессы Рахель.
После революции семья уезжает сначала в Одессу, а оттуда в Константинополь. Затем они переезжают во Францию. Глава семьи работает бухгалтером. Татьяна с братом учатся в Русской школе. После окончания школы она учится на художника-декоратора, пишет стихи, прозу, публикуется под девичьей фамилией матери — Штильман. Татьяна вступает в Союз молодых писателей и поэтов, некоторое время исполняет обязанности секретаря Союза. Печаталась в парижских изданиях «Перекресток», «Возрождение».
На одном из поэтических вечеров она знакомится с поэтом Леонидом Гатинским, печатавшимся под псевдонимом Ганский. В 1932 году они поженились. Дочь Гатинских Nina Coissac вспоминает: «Татьяна была очень активной, всегда смотрела на жизнь позитивно, обладала хорошим чувством юмора. Была она натурой творческой — не только писала стихи, но и прекрасно рисовала, изготовляла ювелирные украшения, расписывала косынки»
После того, как нацисты оккупировали Францию, Татьяна с мужем, детьми и родителями уезжает на юг. По каким-то причинам ее брат Юрий Мандельштам не поехал с ними, был арестован, отправлен сначала в Компьень, затем в Дранси, откуда был депортирован в Освенцим, где погиб.
После войны Татьяна Гатинская возвращается в Париж и начинает публиковаться под фамилией Мандельштам-Гатинская. В 1950 году ее стихи публикуются в «Новоселье» В 1975 году вышла ее единственная книга «Пламень жизни».
Татьяна Владимировна Гатинская скончалась в старческом доме «Монсури» (18 rue Alésia в XIV округе Парижа).
Памяти В. Д. [Владимира Диксона] Безумие — везде одно, Все тот же сон об избавленье скором. Тяжелым камнем — в илистое дно, В пустое небо — звонким метеором. Спор, крики, шум в портовых кабаках, Вино на скамьях, выбитые стекла. Лицо — в подтеках, тело — в синяках, Фуфайка грязная насквозь промокла. — Товарищи! Что было до сих пор? Нам этих стен, нам этой жизни мало! И крики звонки, как церковный хор: — Товарищи! Для Интернационала! — Любовь… Но разве есть теперь любовь И дружба без упрека, без предела? — Все для тебя: моя живая кровь, Моя душа, избитая как тело. В часы ночные страшной пустоты Я слепну от щемящего бездумья. Все — для тебя, но разве знаешь ты Мрак моего высокого безумья. Моему брату Ю. Мандельштаму Я все еще не научилась Не возмущаться и не лгать. И верить только в Божью милость И в Ангельскую благодать. И все еще забыть не в силах Самум нахлынувших страстей, Все имена навеки милых Из жизни вырванных моей.