— Здравствуй, дорогой. Не бойся, я не кусаюсь, если только ты сам не захочешь.
Эухенио не только познакомил Мигеля с женщинами Аливио, но и позаботился о том, чтобы внук чувствовал себя своим в высшем обществе. На хихикающих украдкой девиц и зорких дуэний юноша произвел самое благоприятное впечатление, они еще долго вздыхали, вспоминая о нем. Кроме того, Мигель сразил их отцов и братьев своим искусством верховой езды во время турниров в Сан-Хуане и Сан-Педро. А матери юных прелестниц отметили его преданность бабушке Леоноре: ее первую он приглашал на танец на всех вечеринках и балах, устраиваемых армейскими начальниками и другими чиновниками. Также Мигель умело обращался со шпагой, хотя и не так напористо, как хотелось бы Эухенио. Старику казалось, что внук занимался фехтованием, скорее чтобы угодить ему.
Пытаясь ни в чем не отставать от любимого учителя, Мигель и Андрес стали завсегдатаями в аптеке Бенисьо, где молодые люди без определенных занятий собирались для изучения и обсуждения политических вопросов. К концу 1850-х — началу 1860-х годов жесткая цензура всех видов публичных высказываний поставила серьезный заслон распространению либеральных идей. На редакторов и издателей, допускавших на страницы своих газет слова «тирания», «деспотизм» или «независимость», налагались штрафы. Либералам только и оставалось, что узнавать о событиях в мире из книг и периодики, контрабандой доставленных из Европы, США и Испанской Америки. Частные дома и лавочки, где устраивались якобы противозаконные дискуссии, служили в том числе и неофициальными библиотеками, где можно было раздобыть запрещенную литературу.
Бенисьо был пуэрториканцем в четвертом поколении, «креолом до мозга костей», как он сам себя называл. Будучи хорошим оратором и певцом, на собраниях в аптеке он пытался с помощью рассказов и песен вселить чувство национальной гордости в сердца следующих поколений креолов. Зачастую вечерние обсуждения больше походили на дружеские посиделки — собравшиеся перескакивали с одной темы на другую, в зависимости от количества алкоголя, которое выставлял на стол аптекарь. Но бывали вечера, когда хозяин призывал молодых людей задуматься о важнейших проблемах, уходящих корнями в прошлое и связанных с колониальным положением острова. К таким встречам Бенисьо специально готовил речь и затем обращался с ней к соратникам — голос его гремел, Бенисьо страстно жестикулировал, то и дело отпивая из стоявшего рядом бокала с разведенным водой ромом.
— С тех пор как Кристобаль Колон высадился на наших берегах в тысяча четыреста девяносто четвертом году, — начал Бенисьо, — Пуэрто-Рико для Испании не больше чем аванпост. В руках военных сосредоточена неограниченная власть, они навязывают нам законы, созданные испанцами для их собственной выгоды.
Молодые люди загудели в знак согласия.
— Даже самые незначительные должности заняты испанцами. А вы понимаете, что это значит: у нас, людей, рожденных на этом острове, нет права голоса и возможности влиять на реальную политику.
Мигель посещал эти собрания скорее из чувства солидарности, нежели по политическим убеждениям. На выставки или в театр он ходил с большей охотой, чем на заседания, горячий интерес к которым пропадал, стоило ему выйти за порог аптеки или другого прокуренного помещения.
— Высокие налоги, собираемые с землевладельцев и предпринимателей, уходят прямиком в испанскую казну, на поддержку наших сограждан остаются жалкие крохи. Ты, Феликс Фонсека, — человек знающий и подробно объяснял нам положение дел.
Феликс Фонсека кивнул, а сидевшие рядом мужчины похлопали его по спине.
Бенисьо продолжил:
— Те из вас, кто бывал на материке, знают, что транспортное сообщение на острове просто отвратительное, если не считать дорог вокруг столицы или других крупных городов. Общественные работы, на проведение которых Корона взимает грабительские налоги, проводят, только если необходимо улучшить жизнь испанцев и иностранных колонистов в Сан-Хуане и больших городах, например Понсе и Маягуэсе.
И снова мужчины одобрительно загалдели, соглашаясь с оратором. Аптекарь выпрямился, наслаждаясь реакцией на свои слова молодых, горячих креолов — нового поколения борцов, способного, как он надеялся, создать Пуэрто-Рико для пуэрториканцев. В своем воображении он рисовал картины будущего благоденствия, но был не в силах воплотить их в жизнь.
Слово взял дон Симон. Бенисьо уважал его, он был учителем большинства из присутствующих юношей, и они ценили ею и относились к нему с большой симпатией.
— Спасибо, дон Бенисьо, вы, как всегда, напомнили нам о важных проблемах. И спасибо вам на гостеприимство и угощение.
Бенисьо кивнул:
— Мы не можем забывать и о плачевном состоянии образования на острове. Нам повезло, что в Сан-Хуане и других крупных городах есть государственные и приходские школы, но на большей части острова вообще нет учебных заведений. Перепись населения не проводилась несколько десятилетий, а та, которую устроили в тысяча восемьсот шестидесятом году, выявила еще более удручающую по сравнению с нашими представлениями картину. Если верить ее показателям, восемьдесят четыре процента наших соотечественников безграмотны. Как построить национальное государство, если более двух третей населения не могут даже собственные имена написать?
Андрес поднял руку:
— Наш досточтимый маэстро отметил, что восемьдесят четыре процента населения находятся во тьме невежества. Но двенадцать процентов соотечественников являются рабами — физически, эмоционально и юридически. Свержение испанской тирании невозможно без их освобождения. Мы должны желать этим людям свободы не меньше, чем самим себе.
Не имея возможности открыто высказывать свои взгляды на будущее страны, юноши обсуждали их на закрытых встречах, с горечью сознавая, что большая и могущественная часть островной элиты противостоит им. Главной темой дебатов была отмена рабства. Представители местной аристократии, многие из которых бежали на Пуэрто-Рико от разрушительных войн за независимость в Северной и Испанской Америке, а также на Гаити, перевели сюда свои состояния именно потому, что здешние жители мирились с колониальным правительством.
Двенадцать лет назад в Гуаресе тетушка Дамита стала свидетельницей политических волнений, но лидера, который собрал и повел бы за собой возмущенных людей, не нашлось. После недопустимо жестокой реакции властей на эпидемию холеры — они закрыли въезды и выезды из столицы, сожгли пригороды, обрекли тысячи бездомных скитаться по большим и малым дорогам — политически активные, образованные и отважные юноши и девушки встали во главе движения. Наиболее заметным среди них был доктор Рамон Эметерио Бетансес — офтальмолог, поэт, писатель и масон, — который уже обращался с воззванием к колониальному правительству. В ответ ему пригрозили ссылкой.