Сожри ее чума!
– …но я видела, как леди Тисса говорит с другим мужчиной. И он целует ей руки…
– Вы узнали мужчину?
– Да… я видела его на турнире. Гийом де Монфор.
– Вы слышали, о чем они говорили?
– Да, но…
Кормак хмурится: леди должна понимать, что в месте, подобном этому, неуместны тайны.
– Леди Тисса сказала, что сегодня встретиться не выйдет, но вот завтра она придет в условленное место и… и исполнит обещание.
– Какое?
– Я не знаю!
Сколько печали, обиды, возмущения. В это и вправду легко поверить.
– Благодарю вас, леди Амелия. Леди Тисса. – Голос-хлыст. Кормак – хороший оратор и опытная сволочь, которая знает, как и с кем говорить. – Не ответите ли, что же вы пообещали Гийому?
– Ничего. Я ничего не обещала.
– Неужели? – Кормак протянул руку, и секретарь подал ему папку. – Или вы попросту запамятовали? Например, о письмах…
– Я…
– Моя жена воздержится от комментариев.
– А вы? Вы, ваша светлость, – Кормак соизволил поклониться, но сделал это так, что всем стало ясно, насколько издевательским и несправедливым он считает факт наличия титула, – вы читали эти письма?
– Читал.
Тисса замерла под рукой. Неужели думает, что Урфин поверит в эту ерунду? Глупая беззащитная девочка, которую угораздило выйти замуж за бессильного идиота.
– И что вы думаете?
– Думаю, что письма леди Амелии куда как откровенней. Хороший слог. Богатое воображение. И такой, знаете ли, опыт чувствуется… жаль, что она никак с выбором не определится.
– Вы лжете! – А вот ярость вполне искренна. И Кормак морщится: ему не по вкусу люди, которых легко вывести из равновесия.
– А вы так небрежны к поклонникам, что оставляете им столь компрометирующие бумаги. Учитесь у леди Лоу, она письмами не разбрасывается. Предпочитает личные беседы. Но да, письма у меня есть. И при необходимости буду рад их предоставить…
Невесомая ладошка ложится на руку, заставляя замолчать. Спасибо. Еще немного, и Урфин позволит больше, чем должен бы.
– Подделка!
Именно так и скажут: подделка. Урфин желал опорочить светлый образ леди, дерзнувшей сказать правду на суде.
– Неважно. – Кормак жестом прерывает словесный поток, который готов низвергнуться на голову Урфина. – Это отношения к делу не имеет…
А красных плащей в башне стало вдвое больше обычного.
Суд подходит к логическому завершению, и Кормак пытается перекрыть путь к побегу. Их пропускают, но расступаются нарочно медленно и держатся на расстоянии удара. Но все еще не смеют подняться выше третьего пролета.
Там – территория Хендерсона.
Его люди предпочитают скрываться в тени, но достаточно самого факта их присутствия.
– Их стало больше. – Тисса нарушает молчание, лишь оказавшись за запертой дверью. И засов на ней она задвигает сама. – Почему?
– Кормак показывает силу.
Кивок и просьба:
– Помоги мне раздеться. Пожалуйста. Душно очень… там. Оно все… еще надолго?
– День-два – опрос свидетелей. Осталось немного. Слуги там… те, кто тебя видел или Гийома. Потом перерыв. Приговор…
Она истончилась, сделавшись до того хрупкой, что прикасаться страшно.
– Меня не могут оправдать. – Тисса проводит ладонью по шее, неровной, покрасневшей коже, которая уже начала подсыхать. – Что ты задумал?
– Больно?
– Нет. Но… это опасно. Для тебя.
Теперь ее волосы пахнут этим местом – старым, обреченным. И потускнели от горя. Позволяя себя обнимать, Тисса замирает на его руках, и дыхание ее настолько слабо, что Урфин поневоле прислушивается к каждому вдоху.
– Просто поверь, что я тебя не брошу. Что бы ни случилось, я тебя не брошу. – Он целует пальцы, такие тонкие, что странно, как они вообще удержали нож. А если бы не удержали?
– А если тебя убьют?
– Не посмеют… ты потерпи, уже недолго осталось. Пожалуйста. Ради сестры, если не ради меня.
Приносят ужин, и снова приходится следить, чтобы Тисса ела. Она устала, но изо всех сил пытается казаться бодрой. Садится у камина и закрывает глаза.
Ее шкатулка с гребнями здесь, и халат из мягчайшей шерсти, и платья, и круглое зеркало в кованой раме, шкатулки с украшениями и лентами, книги… Урфин не знает, что еще принести, чтобы ей стало легче.
Хотя бы ненадолго.
И сегодняшняя корзинка, оставленная в углу, лишь попытка отвлечь.
– Зачем? – Тисса задает этот вопрос каждый раз и уже знает ответ.
– Просто так. – В гребнях и шпильках нет ничего сложного, и Урфину нравится расчесывать ее волосы, хотя сейчас он ощущает себя предателем. – Я ведь так ничего не подарил тебе на день рождения.
В корзинке – белый кучерявый барашек, игрушка, которую покупают детям. И Тисса улыбается, по-настоящему улыбается. Вот уж действительно – ребенок. И, проведя пальцем по кожаному ошейнику, читает:
– Мальчик.
Ее смех согревает. И Урфин целует светлую макушку.
– Чтобы ты не скучала, когда меня не будет. На следующий год я что-нибудь получше придумаю.
Повисает неловкая пауза. Тисса не уверена, что этот год будет. Но несчастного барашка прижимает к себе так крепко, что становится завидно.
– А… у тебя когда день рождения?
– Не знаю.
Костяной гребень скользит по шелковым прядям. И наверное, надо говорить, но сегодня как-то тяжело придумывать что-то.
– Тогда еще не было такого строгого учета. Детей не отмечали. Разве что количество, когда продавать случалось. Ну или вообще по дюжинам. На хозяйстве дети не нужны, вот их и отдавали задешево.
– Куда?
– На фермы. Там уже доращивали. Ребенок, я этого ничего не помню. Случалось просто говорить с людьми, да и вообще разбираться… в вопросе. Обычно продавали тех, что постарше, но мне повезло уйти года в два… примерно.
– И ты… не знаешь, кто твои родители?
– Это не имеет значения.
Не для Тиссы. Она оборачивается и смотрит с таким ужасом, что Урфин прикусывает язык: думать надо, что говоришь. Девочка не привыкла к тому, что людей выращивают на фермах и родители – не самая нужная в жизни вещь.
– Смирно сиди. Косу плести буду.
– Ты же не умеешь.
– Научусь.
Отворачивается и вправду замирает, но ненадолго.
– Ты… не любишь, когда тебя жалеют.
– Не знаю. Но меня жалеть незачем. Мне не было плохо. Меня никто не бил, не унижал, не морил голодом. Нарочно, во всяком случае. У меня были учителя, которых не каждый себе позволит. И Кайя. Видишь, получилось. Я талантливый?
– Очень.
Краснота добралась до уха.
– Расскажи еще… пожалуйста.
Расскажет. О Ледяном замке и Мюрреях. О возвращении и страхе, который вызывал отец Кайя. Об ошейнике, что стал вдруг значить куда больше, чем Урфину хотелось.