Только потом, почти час спустя, когда Клив, задумавшись, направлялся к замку, его поразила шальная мысль. Сэр Гилберт заявил, что Эрика должны были повесить в Данмоу. Но Розалинда ни словом не упомянула об этой подробности, когда впервые привела странного защитника в разрушенный замок-беззаконник. Клив еще тогда удивлялся, каким образом подобный человек мог оказаться лишенным вообще всего, не имеющим при себе даже ножа. А теперь молодой оруженосец терялся в догадках: знала ли леди Розалинда обо всем с самого начала или оказалась просто пешкой в игре, где ставкой была жизнь Эрика.
Клив нахмурился и почесал затылок. Многое еще оставалось неясным в этом запутанном деле, думал он. Немногочисленные всадники вернулись с охоты за человеком с пустыми руками, но сэр Гилберт и сэр Эдвард пока еще не бросили поисков. Пока они не возвратились, решил Клив, самое время побеседовать с прекрасной хозяйкой замка.
Розалинда выехала через боковые ворота. Все, что могло ей понадобиться, она завернула в мягкую льняную ткань и перекинула получившийся тюк через холку лошади, которую оседлала в конюшне. Теперь, когда на землю упали сумерки, она провела смирную кобылку через узкие ворота, чрезвычайно благодарная Провидению за переполох, царящий в замке. Все шло ей на пользу — и шумный гомон, порожденный выходкой Эрика, и усыпляющее действие, эля, обильно льющегося в ненасытные глотки; поэтому ей легко было оставаться незамеченной и не привлекать к себе внимание. Уже за воротами она уселась в седло и направила кобылку к лесу. Розалинда не представляла, каким образом сумеет разыскать Эрика, когда это не удалось другим. Она знала только то, что должна попытаться. Проехав по каменистой дороге, она спустилась в овраг и снова поднялась, а затем выбралась на расчищенное поле, примыкающее к замку сзади. Ее негромко окликнул дозорный… И вот уже никого не осталось вокруг, а она и ее добродушная лошадка направились прямиком под защиту леса.
Вечностью показались Розалинде те часы, когда она была вынуждена обуздывать свое нетерпение — ждать прихода темноты, ждать удобного момента, чтобы выбраться из конюшни; неспешным шагом вести кобылку, хотя ее так и подмывало пуститься бегом! Но теперь, когда она оказалась в темной лесной чаще, ею овладели внезапные сомнения. Что если она не сумеет его разыскать?
Она осадила послушную кобылку и огляделась по сторонам. Где-то в этом лесу находился Эрик. Она хотела только одного — быть с ним рядом и знать, что он в безопасности. Однако, по мере того как лес погружался во мрак, у нее оставалось все меньше надежды на успех.
Она не слышала и не видела, как в кроне старого каштана позади нее мелькнула большая неясная тень. В какой-то момент, почувствовав себя так, словно она одна во всем мире, Розалинда молчаливо воззвала к небесам, моля, чтобы Бог направлял ее в поисках. А в следующий миг кто-то уже соскользнул с дерева на круп лошади, отчего та в испуге рванулась вперед, а сама Розалинда от ужаса едва не лишилась чувств.
— Нет! — попыталась она закричать, но тяжелая рука уже зажала ей рот. Потом она почувствовала, что прижата к чьей-то широкой груди, и все поняла, прежде чем было произнесено хоть единое слово.
— Ш-ш-ш, — послышался у нее над ухом шепот Эрика. Свободной рукой он перехватил поводья. Почувствовав твердую руку нового седока, лошадка успокоилась, и ее панический бег сменился размеренной трусцой. Другой рукой он прижимал к себе Розалинду так крепко, что ей даже вздохнуть удавалось с трудом. Впрочем, она была так счастлива, что могла бы сейчас, как ей казалось, вообще обойтись без дыхания. Эрик здесь — остальное ее не интересовало. Он здесь, он невредим — все прочее не имело значения.
Когда он остановил лошадь, Розалинда откинулась назад, ее затылок лег к нему на плечо, а он наклонил голову и прижался горячими губами к ее открытой шее. Проходили мгновения, он не выпускал ее из объятий, и каждый черпал утешение в другом, даруя и обретая силы. Розалинда прижалась щекой к его склоненной голове, не пытаясь сдержать слезы, катившиеся по лицу. Ее обволакивало тепло самой жизни, исходившее от него, его сердце билось согласно с ее сердцем. Сейчас ее счастье было полным. В Эрике она нашла все, чего хотела от жизни. Так почему бы всему остальному миру не оставить их в покое?
— Ах, моя ласковая Роза, — выдохнул он, прокладывая дорожку поцелуев вдоль ее ключицы. — Твои шипы больше не защищают тебя от меня.
Рука Розалинды поднялась, чтобы мягко лечь на его щеку.
— Когда я с тобой, мне не нужны шипы.
Тогда он поднял голову, и их взгляды наконец встретились. Как ни темна была ночь, в его глазах она безошибочно различала знакомый огонь. Эрик ослабил объятия, поднял ее над седлом, повернул к себе лицом и усадил на колени. Руки Розалинды немедленно обвились вокруг его шеи, она порывисто прижалась к нему и осыпала поцелуями его щеки, подбородок и губы.
— Я так боялась, — торопливо шептала она в коротких промежутках между поцелуями. — Я боялась, что тебя убьют!
Лошадь под ними с неудовольствием топталась на месте, но ни один из них не обратил на это внимания — опаляющее их пламя уже переплавило томительное влечение в яростную страсть.
За один короткий миг они поменялись ролями.
Уже не она побуждала его к новым и новым поцелуям — теперь она принимала нарастающую мощь его желаний. Рука Эрика скользнула вдоль бедра Розалинды, находя мягкую плоть под юбками ее наряда. Все поплыло у нее перед глазами; она мота бы упасть, если бы ее не поддерживала другая рука Эрика, — но никогда она не чувствовала себя в такой безопасности, как сейчас, под напором его твердых губ. Их языки встречались и отступали, совершая ритуальный танец чувственного общения. Его рука поднялась выше, к мягким округлостям, и пальцы, двигаясь легко, но целеустремленно, приблизились к сердцевине ее женского естества, и в ней самой разгорался всепожирающий ответный огонь. Его поцелуи тем временем ложились ниже: он целовал шею под подбородком, он целовал то место, где светлая кожа уже пряталась под платьем. А потом спрятал лицо у нее на груди.
— Ох, еще минута, и я сгорю! Моя лесная нимфа, я хочу почувствовать тебя подо мной — здесь, перед лицом всего леса! Ты моя, женщина!
Розалинда слишком хорошо чувствовала, как напрягается и наливается силой его мужская плоть. Ей было все равно-где они находятся и каким образом могут дать волю своим желаниям. Она стремилась лишь доказать ему свою любовь и дать ему возможность доказать свою. Ее руки и губы, язык и пальцы — каждая частичка ее тела жила сейчас восторженной готовностью к торжеству безграничной любви. Только бы дожить до момента единения, момента завершенности — а все прочее можно будет уладить либо позабыть. Если бы она могла оказаться достаточно близко к нему…