Читать интересную книгу План вторжения - Рон Хаббард

Я подошел к портальному крану. Гигантский корабль вблизи казался еще больше. У входа для персонала стоял часовой — астролетчик с сонным выражением лица. Он преградил мне путь.

— Я должен проверить корабль до его отлета, — сказал я и левой рукой достал удостоверение.

Часовой даже не потрудился заглянуть в него. Я прошел внутрь. Смрад, обычный для судов Аппарата, сразу обрушился на меня. Подготовка к очередному рейсу отнюдь не предполагала мойку или чистку корабля: невесомость зачастую вызывает тошноту и рвоту, а на этом судне, похоже, умудрились сохранить всю блевотину, оставленную прошлыми контингентами пассажиров с того времени, когда корабль был спущен со стапелей несколько столетий назад.

Когда суда находятся в режиме полуготовности, все проходы внутри их оказываются в вертикальном положении. Поэтому мне пришлось взбираться по бесконечным трапам, а это совсем не легкая задача, если держаться за перекладины только одной рукой. Путь безмерно усложнялся тем, что на корабле имелась масса боковых ответвлений и переходов. Каюты команды и офицеров всегда размещаются в носовой части, поэтому мне пришлось забираться чуть ли не на самый верх. Здесь нетрудно было и заблудиться, тем более что все знаки и стрелки, указывающие направление, заросли таким густым слоем грязи, что надписи было уже невозможно прочитать. Я с трудом забирался все выше и выше, пока наконец не услышал, к превеликой радости, голоса где-то далеко вверху.

Оказалось, что до меня доносятся обрывки песни. Так-то они готовятся к рейсу! И не думая проверять все лишний раз на корабле, команда собралась где-то там, очень может быть, что в кают-компании, и знай дерет себе глотки. Доносилась до меня и музыка портативного органчика. Как раз в данную минуту зазвучали первые аккорды новой песни. Астронавты, как я всегда не уставал повторять, никак не относятся к разряду нормальных людей. А уж астронавты Аппарата так и вовсе поголовно настоящие психи.

Сейчас они затянули песню под названием «Судьба астролетчика». Это был самый настоящий реквием. И чего они вечно распевают эти траурные мелодии, перед тем как отправиться в очередной полет? Похмелье у них такое тяжелое, что ли? Мое настроение никак не улучшалось от того, что мне приходилось карабкаться наверх под такую заунывную, навевающую тоску мелодию. Но я продолжал борьбу, невзирая ни на какие преграды! Песня звучала глухо — можно было подумать, что она доносится из могилы.

За металлом обшивки мрак,

Бесконечности звон глухой.

Нас забудет и друг, и враг,

И жена обретет покой.

Я пропустил одну из перекладин, и чуть было не грохнулся с высоты двухсот футов.

А покой — он смерти сродни,

Подчинись ему, все забудь.

Мы одни, мы совсем одни,

Космос — это наш дом, наш путь.

Я попытался двигаться быстрее. Эта похоронная мелодия явно действовала мне на нервы.

Это наш роковой удел,

Обреченных единственный путь.

Космос нам тишиной прозвенел,

Все оставь, все забудь, все забудь!

Я снова чуть было не свалился. От металлических стен полупустого корабля отражалось эхо, и это делало песню просто жуткой и какой-то пронизывающей. Поскорей бы добраться туда, к ним. Может, они при виде офицера хотя бы заткнутся. Мне и без того сейчас достаточно плохо.

Если ты рожден для любви

И земля тебя греет, как мать,

Ты нам вслед с тоской не гляди,

Не спеши свои путы рвать!

Я сунул голову в дверь их помещения. Песня как раз закончилась, и астронавты сидели, тесно прижавшись друг к другу. Надо сказать, не только песня, но и вид у них был похоронный, а было их здесь человек двадцать.

— У вас на борту имеется врач? — задал я общий вопрос.

Обезьяноподобный, огромного роста верзила, наверняка разыскиваемый на половине планет Конфедерации за совершенные в прошлом преступления, поднял на меня покрасневшие заплаканные глаза и молча указал на противоположную стену коридора. Ручной орган начал выводить новую мелодию.

На противоположной стене я разглядел табличку с почти не различимой надписью: «Офицер медсанчасти. Дверь не открывать».

Действуя одной левой рукой, я повернул ручку двери и вошел в каюту. Вонь разлагающегося мяса и застарелый запах тапа резко ударили мне в ноздри. Кто-то громко храпел, лежа в койке на карданной подвеске. С некоторым трудом мне удалось разбудить спящего. С опухшими спросонья и с похмелья глазами врач этот всем своим видом опровергал тот типичный образ доктора, что навязан нам литературой и песнями про докторов. Он выглядел именно тем, чем и являлся на самом деле — смердящей полуразложившейся развалиной.

Моя рука, — сказал я. — Ее внезапно парализовало!

Ну что ж, купи себе новую, — сказал он и попытался снова отвернуться к стенке. Он явно не собирался прерывать свой сон.

Мне пришлось повозиться, чтобы придать ему сидячее положение.

У меня есть деньги, — сказал я.

Эти слова дошли до него. Он вспомнил о своей профессии.

— Я хочу, чтобы ты определил как специалист, что же со мной произошло, — произнес я.

Я снял пояс с кобурой и кое-как сумел избавиться от мундира. И все это без малейшей помощи с его стороны. Поначалу он принялся осматривать не ту руку, и мне пришлось обратить на это его внимание. Осмотр сопровождался громкими зевками и плевками в сторону, пару раз даже делались перерывы для принятия новой порции тапа. Он задавал мне вопросы, колол руку. Вопросы не отличались разнообразием. Чаще всего это было: «А теперь больно?» И он снова похлопывал меня по руке или колол ее маленькой иглой.

Была у него в кабинете еще и какая-то машина. Когда он поставил меня перед ней, я решил, что он просвечивает меня какими-то лучами, но тут же услышал бульканье вливаемого в глотку тапа.

— Ни пуль, ни осколков, ни переломов, — услышал я его бормотание. Потом, недоуменно пожав плечами, он велел мне одеться.

Пока я одевался, он посматривал на меня каким-то странным взглядом.

— Ну что ж, — объявил он наконец, — теперь ясно, что с тобой. Я как раз затягивал ремень. Поскольку он не собирался вдаваться в подробности, я достал из кармана десятку, намереваясь спросить, найдется ли у него сдача. Ведь оказанная мне помощь никак не могла стоить более двух кредиток. Он же просто взял деньги и опустил в карман.

Затем он сладко зевнул и изрек совершенно безапелляционно:

— Диагноз мной установлен — ты можешь свободно пользоваться своей рукой. — И он самым явным образом вознамерился занять свое место на подвесной койке.

Но я решительно преградил ему путь:

— За такие деньги я ожидаю большего!

По выражению лица врача можно было подумать, что я успел ему смертельно надоесть.

Тебе хочется обязательно услышать какой-нибудь медицинский термин? — осведомился он — Ну что ж, отлично: временный паралич истерического происхождения верхних мышц плеча и предплечья. — И он без промедления начал взбираться на койку.

Но это же ничего не объясняет! — воскликнул я

— А здесь и объяснять нечего, — сказал он. — Кроме того, ты наверняка просто не заметил, что уже пользовался рукой совершенно нормально, когда только что надевал мундир и затягивал ремень.

Я совершенно обалдело поглядел на него, потом перевел взгляд на руку. Потом пошевелил пальцами. Они двигались, как ни в чем не бывало! И вообще я отлично владел рукой! Он снова полез на койку.

Погоди! Погоди. Скажи, чем это могло быть вызвано?

Машина указала, что в твоей руке нет ни пуль, ни осколков, ни переломов, не наблюдается и ничего такого, что могло бы нару шить функцию головного мозга, в спинномозговом канале тоже не обнаружено никаких инородных частиц или новообразований, которые могли бы вызвать отклонения с такими симптомами. Значит, синдром никак не связан с возможным нарушением этих функций.

Я заставил свой голос звучать весьма угрожающе.

— В таком случае скажи, что же именно могло вызвать все эти твои симптомы!

Тут ему стало окончательно ясно, что он не сможет улечься в постель, если не применит ко мне силу или не объяснит достаточно доходчиво причину моей внезапной болезни. Он пожал плечами:

— Трудно сказать. Истерия? Нервное потрясение на поле боя? Поскольку вы офицер, то естественно, это не может быть последствием электрошока, ибо его к офицерам не применяют. Вообще-то подобное состояние может объясняться бесчисленным множеством причин.

— И все-таки? — Я продолжал стоять на его пути. Вид у него был довольно удрученный.

Кто его знает. Невралгическое предрасположение, которое неожиданно проявилось во временном параличе? Гипноз?

За такие деньги ты должен назвать причину более определенно! — сказал я.