Читать интересную книгу Дипломатия Франклина Рузвельта - Анатолий Уткин

Нужно сказать, что последние недели (возможно, месяцы) перед президентскими выборами 1944 года прошли довольно благополучно для Рузвельта. Его противникам из республиканской партии не удалось доказать, что президент "продал Польшу", согласился на раздел сфер влияния в Европе, принял невероятно жесткий курс в отношении будущего Германии. Рузвельт, нет сомнения, остро ощущал подобные обвинения и приложил все силы, чтобы дезавуировать или, по меньшей мере, смягчить их.

Не найдя достаточно уязвимых мест в общем дипломатическом курсе Рузвельта, оппозиция пыталась использовать факт ухудшившегося здоровья президента. Она распространила в июле снимок, подчеркивавший измождение президента. В августе заболевший ангиной президент неудачно выступил по радио на борту эсминца близ берегов штата Вашингтон. Но на решающей финальной прямой Рузвельт нашел в себе силы.

Активность Рузвельта осенью 1944 года была поразительна, Она давала ответ тем, кто сомневался в его физической способности вести государственный корабль. Миллионы американцев видели президента, который преодолевал страшные испытания военных лет, постоянный стресс с неизменной улыбкой. ("Мужество - это достоинство, проявляемое под давлением обстоятельств", - говорил Черчилль.) Чтобы опровергнуть все домыслы, Рузвельт пошел на испытание в характерном для себя духе. При первой же представившейся возможности (а это была четырехчасовая поездка по Нью-Йорку) он, несмотря на проливной дождь, откинул верх машины и снял шляпу. Холодный осенний дождь быстро промочил всех пассажиров президентской машины до нитки. Дважды Рузвельт быстро переодевался, но он не сократил маршрута и времени следования. Он стоял и махал шляпой, а дождь был безжалостен. Седые волосы слиплись, сквозь мокрое пенсне ничего не было видно, но сотни тысяч ньюйоркцев могли наблюдать его знаменитую улыбку, и он не переставал улыбаться все четыре часа. Даже пресса соперников писала, что видела символ жизнестойкости.

(Немцы тоже приняли участие в избирательной кампании 1944 года. Берлинское радио призвало американцев очистить от Рузвельта дом, который когда-то был белым.)

Республиканцы говорили всем и каждому, что Франклину Рузвельту шестьдесят два года, а Томасу Дьюи - сорок два. Чтобы рассеять сомнения в физическом состоянии Рузвельта, его врач - вице-адмирал Микинтайр опубликовал итоги обследования: "На восемь или девять фунтов меньше, чем оптимум. Честно говоря, я бы добавил несколько фунтов. Он не был в бассейне со времени поездки в Квебек. Но он собирается посещать бассейн сейчас снова. Он хороший пловец, и это дает ему возможность для физических упражнений... Никаких органических недостатков. Здоровье в норме. Он делает ежедневно огромную работу. Но он выносит эти нагрузки изумительно. Слухи о слабости его здоровья объяснимы в годы выборов, но они не имеют под собой оснований".

Особое впечатление произвела речь Рузвельта в столице 23 сентября 1944 года, получившая известность как речь о собаке Фала. "Республиканские вожди не удовлетворяются нападками на меня, на мою жену и моих сыновей. Им недостаточно этого и сейчас они избрали новую мишень, мою маленькую собаку Фала. Я, разумеется, не протестую против нападок, как и вся моя семья, но Фала протестует".

Это был во многом эмоциональный удар по умелому и энергичному сопернику - губернатору Нью-Йорка Дьюи, в число слабых мест которого входило отсутствие чувства юмора.

Более серьезную опасность для Рузвельта являли те, кого идеи предоставления судеб мира "четырем полицейским" не удовлетворяли как обращение к старым, столетней давности, методам обанкротившейся дипломатии. Выражая взгляды либералов, журнал "Нэйшн" отмечал "поразительную схожесть принципа "четырех полицейских" с принципом ёнового порядка", который страны ёоси" пытались навязать Европе и Азии". Либералы были крайне разочарованы выбором сенатора Г. Трумэна в качестве напарника президента. Прежний вице-президент, Г. Уоллес пользовался в этих кругах заслуженной репутацией, а Г. Трумэн отстоял далеко от американского либерализма.

Между тем Рузвельт в ходе предвыборной кампании активно развивал тему либерализма, обращенного на международную арену. Он трактовал результаты конференции в Думбартон-Оксе (август 1944 года) как отправную точку либерализации всей системы международного обмена. И как коронную тему своей предвыборной платформы он преподнес избирателям идею создания мощной международной организации с самыми широкими полномочиями, в которой американскому правительству не препятствовал бы сенат. Он настаивал на том, что будущая организация должна иметь все необходимые ресурсы силой реализовывать свои решения. В речи 21 октября 1944 года Рузвельт не оставил на этот счет никаких сомнений: "Совет Объединенных Наций должен иметь полномочия действовать быстро и решительно для восстановления мира, если это необходимо, при помощи силы".

В недели и месяцы, предшествующие выборам, наиболее острой проблемой союзной дипломатии Рузвельта становится "польский вопрос". В США американцы польского происхождения требовали того же, чего требовал Черчилль поддержать польское лондонское правительство, заставить советское руководство не признавать Люблинский комитет, уже утвердившийся в Польше, и гарантировать ей границы 1939 года. Рузвельт, как это видно сейчас, отчетливо понимал, что польская проблема реально может разрушить само основание послевоенного мира - союзные отношения с СССР. Несомненно, что Рузвельт в это время также высоко ценил обещание Москвы выступить на Дальнем Востоке против Японии. Именно поэтому он не поддержал отчаянных призывов главы лондонского правительства Миколайчика оказать энергичное давление на Сталина. Для Миколайчика согласиться с границей между Польшей и СССР, определенной еще в 1920 году лордом Керзоном, было равносильно политической смерти. И он, не получив помощи Рузвельта, в конце 1944 года ушел в отставку. Рузвельт попросил отложить вопрос о признании Люблинского комитета до встречи "большой тройки". Но даже понимая опасность разобщения с США, советское правительство признало Люблинский комитет полноправным правительством Польши.

Это объяснялось военной обстановкой, необходимостью обеспечения безопасности военных коммуникаций. "Польский вопрос" был одной из основных трагедий второй мировой войны. Растущая заинтересованность американцев придавала ему исключительное значение для будущего общей послевоенной системы.

Нужно все же отметить, что Рузвельт не следовал крайностям, которых придерживался в "польском вопросе" Черчилль, иначе раскол антигитлеровской коалиции произошел бы значительно раньше. Рузвельту пришлось бы радикально пересматривать схемы послевоенного мироустройства. Но и помимо "польского вопроса" стали возникать проблемы, потенциально взрывоопасные для советско-американских отношений. Все больше в практическую плоскость переходил вопрос о будущем Германии, о характере создаваемой мировой организации, месте и функциях в ней великих держав.

Рузвельт в последние месяцы 1944 года видел опасность открытого блокирования с дискредитировавшими себя в Европе откровенно правыми силами. Когда Черчилль проинформировал итальянского премьера Бономи о неприемлемости введения в кабинет графа Сфорцы, ставшего одним из символов антифашистской борьбы для буржуазных либералов, президент Рузвельт дал указание своему послу в Италии Вайнанту выразить сожаление по поводу действий англичан. Черчилль возмутился, всеобщность претензий американцев начала его раздражать. Он заявил, что американцы слишком много на себя берут, что именно англичанам "вручено командование в Средиземноморье, подобно тому, как американцы владеют командованием во Франции".

Дипломатическая стратегия президента Рузвельта не предполагала деления мира на зоны ответственности великих держав. Рузвельт хотел держать эти зоны открытыми, он верил, что сработают экономические факторы. Прежний "реальполитик", классическую дипломатию нескольких суверенных центров, окруженных зоной особого влияния, он считал устаревшей системой. Более того, он считал, что попытки восстановления таких зон по существу "загоняют" США в их Западное полушарие, а вот на это Рузвельт не был согласен. И госдепартамент получил распоряжение пойти на резкий антианглийский шаг: опубликовать обзор английской дипломатии в итальянском вопросе. Открылись своекорыстные махинации Лондона. Британский премьер пришел в ярость. Никогда - ни до ни после - переписка двух величайших буржуазных дипломатов своей эпохи не отличалась такой враждебностью. Черчилль со всей силой своего красноречия напомнил Рузвельту о его заигрывании с Дарланом, о всех одиозных случаях беспринципного оппортунизма и "священного эгоизма".

Риторика, однако, уже мало действовала на ветерана американской политической арены. Слова должны были отразить реальное, а не мифическое соотношение сил. Рузвельт, отдыхая в Уорм-Спрингсе, с железной настойчивостью напомнил Черчиллю, что он никогда не соглашался на предоставление целых регионов под исключительную опеку Лондона. В данном конкретном случае особенно. Итальянский премьер-министр получил письмо Рузвельта, в котором говорилось о том, что Италия является "зоной совместной англо-американской ответственности" и что американская сторона не допустит односторонних действий своего партнера. В сходной же манере Рузвельт не поддержал на этом этапе односторонних действий англичан в Греции.