Читать интересную книгу Время таяния снегов - Юрий Рытхэу

– Вам, собственно, кого? – Человек смотрел дружелюбно.

Ринтын, запинаясь, объяснил цель своего прихода.

– Рогова нет, Быстров тоже куда-то вышел,– задумчиво сказал человек и пригласил, отодвинув свои бумаги: – Присаживайтесь. Прежде всего давайте познакомимся: меня зовут Георгий Самойлович Лось, а вас?

Ринтын назвал себя.

Человек перелистал рассказы, пробежал глазами несколько страничек.

– Договоримся так: вы эти рассказы оставите мне, и я с ними познакомлюсь поближе. Вот вам мой телефон и адрес. Позвоните мне в среду на следующей неделе.

Ринтын в некоторой растерянности вышел из редакции и пешком направился на Международный проспект. Лось… Много лет назад Ринтын прочитал повесть о сахалинском гиляке, который шел через лес искать источник музыки. Юноша мечтал увидеть красавицу, потому что голос был дивен и прекрасен, как журчание лесного ручья. Пение переливалось, словно солнечный луч в верхушках сосен, волновало душу лесного жителя разнообразием красок, звуки песни то поднимались к упругому голубому небосводу, то падали вниз и расстилались по земле, по лесным звериным и людским тропам. Это пела девушка. Красивая, добрая… Но вместо девушки гиляку показали зеленый ящик. Подняли крышку, под ней оказался вращающийся черный диск, схожий со срезом обгорелого пня, гладкая, похожая на птичью, металлическая шея и иголка, которая касалась черной пластинки и добывала женский голос. Это было настоящее чудо. Гиляк запустил руку внутрь патефона, но ничего в нем не нащупал. А девушка пела, и в ее голосе были такая тоска и зов, что гиляк, не задумываясь, пошел ее искать через море, пролив, через густую тайгу, железную дорогу, через большие города и малые селения, через реки, горы, долины, пока не пришел в чудесный город Ленинград. Здесь он поступил учиться и все мечтал увидеть красавицу, чей голос пел из ящика в сахалинской тайге. Однажды на концерте ему показали пожилую, густо набеленную женщину. Она пела ту же песню. Когда гиляку сказали, что это ее голос записан на пластинке, он не поверил и заявил, что все равно найдет ту самую, которая звала его за собой…

Когда Ринтын читал эту повесть, он испытывал такое же волнение, как при чтении “Оливера Твиста” Диккенса, “Детства”, “В людях”, “Моих университетов” Горького, стихов Пушкина, Блока и Некрасова… У этого гиляцкого парня была почти такая же мечта, как у Ринтына. Разве не думал он встретить в Ленинграде ту, что снилась?..

Маша встретила Ринтына вопросом:

– Ну, что сказали?

– Ничего. Взял один человек почитать. Георгий Самойлович Лось.

– Кто он? Работник газеты?

– Писатель. Давным-давно я читал его книгу. Услышал фамилию – и даже не поверил, что это он. Мне почему-то казалось, что Лось уже умер. Такой знаменитый писатель…

До назначенного срока было много времени. Ринтын притворялся, что ему безразлично, что скажет Лось.

– Если окажется, что мои рассказы никуда не годятся, тогда я брошу заниматься этим,– как-то сказал он Маше.

Она промолчала. Ринтын обиделся:

– Почему ты молчишь? Как будто тебя это совсем не интересует!..

– Не сердись, Толя,– ответила она,– но я волнуюсь, может быть, больше тебя. Ведь решается будущее.

– Не говори так,– отмахнулся Ринтын.

Кайон настаивал, чтобы Ринтын прочитал рассказы Василию Львовичу.

– Твой же учитель! Вот уж кто объективно отнесется, поможет. Зря ты отказываешься.

Ринтын и раньше задумывался: почему ему не хочется показывать свои работы старому учителю? Очень возможно, что он боялся слишком строгого судьи. Василий Львович не из тех, кто прощает даже мелкие промахи. У него острый язык: такое еще скажет, что навсегда отобьет охоту писать.

В назначенный день Ринтын позвонил Лосю. Тот назвал адрес, куда Ринтын должен прийти. По голосу писателя трудно было понять, понравились ему рассказы или нет, и, полный смутных догадок, Ринтын поехал на канал Грибоедова.

Это было недалеко от Казанского собора. Там протекал канал: узкий, несущий всякий мусор и радужные масляные пятна. От автобусной остановки у Казанского собора надо было еще идти по направлению к красивой церкви. Так объяснил по телефону Георгий Самойлович Лось.

По крутой лестнице Ринтын поднялся на четвертый этаж и очутился в длинном коридоре, напоминающем общежитие ев на Пятой линии Васильевского острова. В тишине где-то слышался переливчатый звон старинных часов. Ринтын несколько секунд постоял перед дверью, обитой черным дерматином, и нажал кнопку звонка. Почти тотчас открылась дверь, и появился Георгий Самойлович.

– Здравствуйте! – сказал он и пригласил: – Проходите в комнату! Очень рад вас видеть.

Ринтын, слегка обескураженный таким радушным приемом, сел на широкий продавленный диван и огляделся. Три из четырех стен были заставлены книжными полками от пола до потолка. Почти посреди комнаты стоял широкий письменный стол. Когда Лось сел за него, он оказался спиной к окну. На свободной от книг части стены висели две картины. Обе они изображали тайгу. На одной был нарисован чум у реки, на второй олень пил воду и вдали вставало огромное солнце. Краски были ясные, чистые, без дымки и полутонов. Это был север. Только там может быть такой чистый и прозрачный воздух. И такое мог написать только северянин.

Некоторое время Лось молчал, как бы давая возможность гостю осмотреться и освоиться с обстановкой. Ринтын посмотрел на Лося. Конечно, хотелось бы, чтобы человек, носящий такое имя, выглядел сильным, большим, под стать лесному зверю. Георгий Самойлович был невысок, худощав и носил очки в золотой оправе. Ринтын от такого несоответствия даже вздохнул, смутился и снова перевел взгляд на картины.

– Это произведения вашего земляка,– сказал Георгии Самойлович,– бывшего студента Института народов Севера Панкова. У меня всего две картины. Большинство его произведений находится в Музее Арктики. Вы были там? Нет? Обязательно сходите, посмотрите. До войны Панков расписывал павильон Советского Союза на Всемирной выставке в Париже. Если бы не война… Панков погиб, и вместе с ним погибли сотни ненаписанных картин. Сейчас его мало кто знает, а жаль… Я читал ваши рассказы, и это для меня было как неожиданное свидание с прошлым, со своей молодостью. В юности я побывал на Сахалине, на Камчатке, объездил весь Европейский Север. Какие края! Какое раздолье для приложения умения и сил человека! Тогда же я написал первые свои книги…

– Одну я читал,– сказал Ринтын.

– Что вы говорите! – удивился Лось.– И какую именно?

Ринтын назвал.

– Это было так давно,– задумчиво и в то же время взволнованно сказал Лось.– Тиражи были не очень большие, и уж не думал я, что моя книга дойдет до Чукотки.

– У вас, наверно, не одна книга о Севере?

– Три,– ответил Лось.– Среди них я считаю самой удачной повесть о гиляке. Ту, которую вы читали.

– А сейчас о чем вы пишете? – поинтересовался Ринтын.

– Научно-фантастические повести,– ответил Лось.– Время сейчас такое, многим хочется заглянуть в будущее, и вот по мере своих сил хочу им помочь.

Жена писателя принесла чай.

Лось перекочевал со своего места за письменным столом на диван рядом с гостем.

– Мне ваши рассказы понравились,– заговорил он, отпив глоток крепкого чая.– В них нет того наивного восприятия жизни, которое было у ваших предшественников. Недавно в Хабаровске вышла книга удэгейца Джанси Кимонко “Там, где бежит Сукпай”.

– Я знаю,– сказал Ринтын.

– И как она вам?

– Интересная,– ответил Ринтын.– Но я так бы не стал писать.

– Это понятно,– усмехнулся Лось.– Потому литература и называется художественной, чтобы каждый писал по-своему. А что вам неприемлемо в этой книге? – осторожно осведомился Лось.

– Я не верю, чтобы такой очень близкий к земле, к жизни человек был так прост и наивен в мыслях,– сказал Ринтын.– Такие люди, как герой книги Кимонко, обычно в подлинной жизни на все смотрят гораздо серьезнее.

– Интересно, интересно,– пробормотал Лось.– Но согласитесь, что книга эта своеобразная, несхожая со всем другим, что писалось раньше об удэгейцах?

– Может быть,– ответил Ринтын.– Но я уверен, что новые писатели уже не будут писать так, как писали Тэки Одулок или Джанси Кимонко.

– Почему?

– Потому, что они уже знают большую советскую литературу. Они как бы переймут ее опыт…– ответил Ринтын.

Он говорил медленно, с трудом подбирая слова, старался, а выходило как-то все не так: вялые, затасканные слова, выражения, а ведь его слушал настоящий писатель.

– Любопытно,– произнес Лось и спросил: – А вы хорошо знаете творчество Тэки Одулока?

– Мне попалась только одна книжка – “Жизнь Имтеургина старшего”,– ответил Ринтын.– По-моему, это лучшее, что написано о нашем народе. А ведь он был по национальности юкагир. Правда, колымские юкагиры живут точно так, как окружающие их чукчи, так что ничего нет удивительного, что он так хорошо знает и быт и разговор оленных чукчей.