— Дон Кларенсио не бывал там? Франсиско Роблес — тот, которого чаще называют Панчо, — он родом с Юга. Когда дон Кларенсио покупал титул, он же видел Франсиско, его держателя?
— Я имел дело только с владельцами и то через посредство моих банкиров в Сан-Франциско, — рассеянно ответил Кларенс.
Инкарнасио скосил желтоватые белки мутно-карих глаз на своего хозяина.
— Педро Моралес, которого прогнал сеньор Пейтон, — сводный брат Франсиско. Они часто бывали вместе. Теперь, когда Франсиско получил золото, которым дон Кларенсио уплатил за титул, они почти не встречаются. Но Педро тоже богат. Матерь божья! Он играет в карты и кости и ведет себя, как идальго. Он на всех смотрит сверху вниз, даже на американос, с которыми играет. Правда, говорят, он стреляет не хуже лучших из них. Он хвастает и чванится, этот Педро! Он говорит, что будь все потомки знатных родов похожи на него, так они бы прогнали этих свиней с Запада назад за горы.
Кларенс поднял голову, перехватил быстрый взгляд желтых глаз Инкарнасио, пристально посмотрел на него и встал.
— Насколько я помню, я никогда его не видел, — ответил он спокойно. — Спасибо за шпору, друг Насьо. Но пока никому про нее не говори.
Однако Насьо не торопился уходить. Заметив это, Кларенс протянул ему сигару и закурил сам. Он знал, что вакеро непременно начнет свертывать ее заново и что это неторопливое занятие послужит предлогом для дальнейших откровений.
— Но, может быть, сеньора Пейтон встречала этого Педро у своих знакомых в Сан-Франциско?
— Конечно, нет. Сеньора носит траур и не выезжает. Да и вряд ли у нее есть знакомые, у которых она могла бы встретиться с уволенным слугой своего мужа.
Инкарнасио неторопливо закурил самокрутку и сказал, выпуская колечки дыма:
— А сеньорита? Она не может с ним познакомиться?
— Ни в коем случае.
— А если бы, — продолжал Инкарнасио, бросая спичку на пол и наступая на нее, — а если бы этот хвастун, этот индюк стал бы бахвалиться таким знакомством, вы бы сделали с ним вот так?
— Разумеется, — невозмутимо ответил Кларенс, хотя он вовсе не ощущал подобной уверенности. — Если бы он действительно заявил что-либо подобное, в чем я сомневаюсь.
— Верно, — согласился Инкарнасио. — Кто знает? Это ведь может быть какая-нибудь другая сеньорита Силсби.
— Приемную дочь сеньоры зовут мисс Пейтон, друг Насьо. Ты забываешься, — негромко сказал Кларенс.
— Прошу прощения, — поспешил извиниться Инкарнасио. — Но ведь прежде она называлась Силсби. Об этом все знают; она сама рассказывала Пепите. Сеньор Пейтон завещал свое поместье сеньоре Пейтон. А о сеньорите даже не упомянул? Что поделаешь! Об этом кудахчут все куры на заднем дворе. Но я говорю «мисс Силсби» потому, что в Сакраменто есть другая Силсби, дочь той ее тетки, которая пишет ей письма. Пепита видела эти письма! И, может быть, разбойник Педро хвалится знакомством с этой другой мисс.
— Весьма возможно, — ответил Кларенс. — Но вот что, друг Насьо: запомни сам и объясни другим, что на этом ранчо нет никакой сеньориты Силсби, а есть только сеньорита Пейтон, уважаемая дочь сеньоры, твоей госпожи.
Кларенс говорил тем полуфамильярным-полуотеческим тоном испанского сеньора, который он усвоил в «Эль Рефухио», где его положение было столь же двусмысленным, но где никто не осмеливался ослушаться этого тона.
— А теперь, — добавил он торжественно, — ступай, друг! Да будет с тобой благословение господне, и не забудь моих слов.
Инкарнасио столь же торжественно отступил на шаг, поклонился, взмахнул своим сомбреро так, что жесткие поля царапнули пол, и удалился.
Оставшись один, Кларенс некоторое время в задумчивости сидел перед камином. Вот как! Значит, всем известно, что Сюзи не родная дочь Пейтонов, и всем, за исключением, пожалуй, миссис Пейтон, известно, что она ведет тайную переписку с кем-то из своих родственников. При других обстоятельствах он, возможно, нашел бы оправдание стремлению утвердить свою независимость, продиктованную любовью к близким. Но вести себя так по отношению к миссис Пейтон? Чудовищно! Миссис Пейтон, конечно, не могла не узнать об этом, не заподозрить истинных чувств девушки. Наверное, так оно и есть — к ее горю добавилось еще и это бремя, но гордость заставляет ее молчать. Глаза Кларенса увлажнились. Боюсь, эта сентиментальная мысль занимала его куда больше, чем возможные тайные встречи Сюзи с Педро или намек Инкарнасио на то, что Педро как-то замешан в гибели Пейтона. Он знал, что остальные вакеро ненавидели Педро за его знатное родство, он знал ревнивую натуру этих людей и их склонность к нелепым преувеличениям. Насколько он мог судить, в частности, по тем фразам, которые ему довелось подслушать на дороге из Фэр-Плейнс, Педро скорее был способен замыслить мошенничество, чем кровавую месть. Он ничего не знал о смертельном оскорблении, которое Пейтон нанес Педро, и поэтому не принял всерьез презрительное замечание самого Пейтона о том, какое возмездие предпочтет Педро. Неудачное покушение, жертвой которого чуть было не стал он сам, казалось ему случайностью, — но, может быть, убийца охотился именно за ним, а не за Пейтоном, как он было подумал, и его старый друг и покровитель погиб в результате роковой ошибки? Правда, казалось неясным, зачем им понадобилась его смерть, однако они, возможно, решили убрать опасного свидетеля своих черных замыслов — ведь они не знали, что именно успел он услышать в ту ночь на дороге из Фэр-Плейнс. Единственная улика, запертая вместе со шпорой в ящике бюро, указывала лишь, что убийцу следует искать за пределами ранчо, и только. Однако ему стало легче при мысли, что слуги Пейтона непричастны к его смерти и он не пал жертвой заговора среди своих домочадцев.
Поразмыслив, Кларенс решил поговорить с Джимом Хукером, который, возможно, был осведомлен о родственниках Сюзи — она и сама могла рассказать ему о них, а Джим к тому же был знаком со многими переселенцами. Лояльность по отношению к Сюзи и к миссис Пейтон прежде мешала ему коснуться этой темы, но теперь, когда из-за неосторожности самой девушки ее секреты стали всеобщим достоянием, он, как это ни было противно его щепетильной натуре, уже не мог долее притворяться перед собой, будто его удерживает стремление оберечь ее. Однако он почти не сомневался, что и тут просто проявилась ее давнишняя любовь к преувеличениям, касалось ли дело фактов или чувств. Следовательно, Джим, еще один такой же позер, мог разобраться во всем этом скорее всякого другого.
Несколько дней спустя Кларенс, решив, что может без опасений покинуть ранчо, отправился в Фэр-Плейнс.