Читать интересную книгу Золото вайхов - Владимир Корн

Я поинтересовался у него дальнейшими планами в области научных изысканий в медицине. Внимательно выслушав Цаннера, обратился к нему с заранее продуманной речью.

Все это хорошо, господин Цаннер, все просто замечательно, но нельзя объять необъятное и потому у меня к Вам серьезное предложение. Мне думается, что Вам не стоит метаться из стороны в сторону, а необходимо выбрать одно серьезное направление и долбить его, долбить…. Пенициллин — вот что должно занимать Вас и чем Вы должны посвятить себя по причинам, которые я Вам уже объяснял. Пенициллин, это не панацея от всех болезней, но лекарство, за которое человечество еще при жизни должно воздвигнуть памятник его создателю. Я еще долго объяснял перспективы получаемые медициной при создании и применении его. Не знаю, удастся ли Вам его создать, но это такая цель, которой можно посвятить целую жизнь. А я уж постараюсь, чтобы твое имя не пропало в забвении, чтобы он было у всех на слуху, если тебе все же удастся его получить. Удивительное дело, имя создателя этого лекарства, спасшего от верной смерти сотни миллионов, можно узнать только из энциклопедий, в тоже время имена авторов страшного оружия, способного уничтожить все живое, знают все.

Экспериментируйте, ставьте опыты, словом занимайтесь только этим вопросом, я же обеспечу Вас всем необходимым. Объект, из которого можно извлечь данное лекарство Вы знаете, получайте культуру этих грибков, мышки будут Вашими верными пациентами, а там, глядишь, что и выйдет.

Единственное, что следует Вам иметь в виду, это то, что данное лекарство бессильно перед вирусами и инфекциями, ими вызываемыми.

Цаннер вовсе не такой тщеславный человек как тот же Капсом, которому, помимо результатов, необходимы еще признание и материальные блага, Цаннер истинный ученный, по крайней мере, в моем понимании.

Утром я провожал одухотворенного доктора Цаннера, бережно прижимающего к груди обернутый мягкой тканью прибор. С кошелем полным золотых монет он обошелся не в пример более небрежно, просто засунув его в дорожный мешок.

Левенгук ты наш, думал я, провожая его взглядом. Теперь тебе занятий на всю жизнь хватит.

Изготовил микроскоп, конечно же, не сам Гростар, а в его оптической лаборатории, но от этого он был не менее хорош.

Помимо лаборатории Альбрехт имел еще ювелирную мастерскую, в которой трудилось около двух десятков человек, изготавливая многочисленные заказы. Кроме того, под его началом была еще и часовая мастерская, специализирующаяся на изготовление карманных часов, которые немедленно вошли в моду сразу, как только появились. Мой Ползунов сделал в Стенборо единственный действующий экземпляр, и я продемонстрировал его Альбрехту. Гростар сразу же загорелся идеей пустить их изготовление на поток. Я свел его с изобретателем и в результате их совместного труда родились карманные часы, надежные и очень изящные, благодаря дизайнерскому таланту Гростара. Дальше было просто, я продемонстрировал их на паре раутов и журфиксов. Аристократия, падкая на всякого рода новинки, живо ими заинтересовалась, что и обеспечило Гростара заказами на немыслимое время.

Тот поначалу тоже схватился за голову, где я мол, столько мастеров возьму, изготовление любой шестерни занимает чертову уйму времени. Здесь мне пришлось сказать ему волшебное слово — пресс. Сначала Альбрехт недоуменно посмотрел на меня, затем снова схватился за голову и убежал.

А жаль, мы любили проводить время втроем — я, Коллайн и он. Анри посмотрел на меня недоуменно, и ему пришлось объяснить, что нет разницы между пером для ручки и шестерней для часов. Коллайну тоже хватило пары минут, чтобы понять суть. Штамповка — она и есть штамповка и не важно, где ее применять.

Относительно металлургии я завязался с семьей потомственных сталеваров Монторгейлов, владельцев одного из самых крупных заводов по производству стали, лелея мысль о том, что они станут Круппами своего мира.

Конечно, масштабы семейного дела трудно назвать большими в привычных мне категориях, но в масштабах Империи их производство впечатляло. Там мы пришли к соглашению тоже достаточно быстро, в последнее время семья переживала нешуточные трудности, отчасти из-за неправильного ведения дел. Но в основном от действий их прямых конкурентов, в стремлении разорить Монторгейлов которые не стали гнушаться не совсем честными способами.

Соглашение было полюбовным, они отошли к моему Дому, и взамен получили необходимые средства, а также мне удалось заинтересовать их такими штуками как мартеновская печь и прокатный стан. Ну и естественно, пришлось провести разъяснительную беседу с их врагами, объяснив им, что они могут себе позволить, а чего и вовсе нет.

Коолайна в горы я так и не отпустил, да он особенно и не рвался, понимая, что основные дела происходят именно здесь. Мы оказались правы оба, Ворон через некоторое время приехал с грузом золота и с известием, что прииск заложен, работает и проблем в ближайшее время с ним не ожидается. Форт же построен как раз в том месте возле брода через реку, где мы так славно бились с вайхами, и его расположение удачнее для нас и не придумаешь.

Янианна полюбила приезжать ко мне в гости без всякого предупреждения. Не то чтобы она стремилось застать меня врасплох, нет, просто ей нравилась моя реакция на наши незапланированные встречи. Хотя о ее визитах ко мне знала вся столичная знать, всякое свое посещение моего скромного дома она обставляла со всей доступной ей таинственностью. Смешно, но меня это всегда умиляло.

Вот и на этот раз я сидел в кабинете и подсчитывал, сколько прибыли мне принесет продажа партии золота, прибывшего вместе с Вороном. Буквально накануне мы переплавили его в слитки и перевезли в мой новый дом. Теперь не имело смысла хранить его по банкам — в этом доме имелись и узилища и сокровищницы и даже тайный подземный ход, выходящий к самой набережной реки Арны. Относительно того, что он тайный, вопрос конечно спорный, поскольку не я являлся первым и единственным владельцем дома, а, следовательно, и не единственным обладателем знаний о нем.

Я все еще находился в эйфории от осознания того факта, что этот дом, настоящий дворец, мой. Пусть дом значительно скромнее в размерах, чем дворец того же герцога Иллойского, но меня устраивает и он, очень устраивает.

Лишь только немалый сад требовал перепланировки, я хотел видеть его таким же, как императорский, и этим вопросом уже давно занимались садовник с помощниками.

Буквально пару лет и он станет таким, каким я его вижу уже сейчас — много, много зелени, цветущие лужайки, вымощенные белым камнем дорожки, пересекающие его в нескольких направлениях, пара беседок, и, обязательно, весело журчащий ручеек. Никакой строгой геометрии, абсолютно никакой, так я и заявил своему садовнику. Больше всего я хочу видеть его как уголок дикой природы, и, пусть нигде в мире нет таких уголков со столь огромным разнообразием растений, а у меня будет и все тут. Садовник лишь согласно кивал головой, уверяя, что обязательно добьется этого, пусть и не за один год….

Когда открылась дверь и в кабинет вошла Янианна, я вскочил, приблизился к ней, нежно привлек к себе, поцеловал, затем, не отпуская ее руки, отступил на шаг, любуясь. Боже, как же она хороша в облегающем фигуру длинном платье, обязательно темном при ее визитах ко мне, блеском зеленых глаз и с этой милой улыбкой на лице.

Освободив руку, она прошла по кабинету, осматриваясь.

— И чем же Вы тут занимаетесь, барон? — строгим тоном произнесла Яна, как будто бы застала меня в компании пьяненьких полуголых девиц.

— Только что отпустил трех молоденьких служанок, и вот решил немного заняться делами, денежки посчитать — радостно сообщил я.

Накануне мы с Янианной посещали театр, где давали премьеру комедийной пьесы. Сюжет пьесы строился на том, что в столицу прибывает молодой провинциальный дворянин в поисках славы и приключений. Этот барон постоянно попадет в нелепые ситуации, связанные с его непомерной гордыней. Ему приходится участвовать в многочисленных дуэлях, которые, как правило, не случаются потому, что и его противники не менее глупы и также нелепы. Дуэли, как правило, не происходят, по причинам таким же глупым, как и их зачинщики.

Словом, все герои пьесы выставлены как люди крайне ограниченные, что не могло не вызывать громкий смех зрителей, откровенно потешающихся над ними.

Пусть смеются, глядишь, кто-нибудь и призадумается. Автором пьесы был молодой, но очень талантливый литератор, которого нашел и представил мне Коллайн. Мы вместе с автором поработали над пьесой, получившейся у нас настоящим водевилем, с сатирическими диалогами, песнями, танцами, словом со всеми атрибутами, присущими этому жанру.

Я быстро повязал его контрактом, предоставив полную свободу творчества, но в очень узких рамках, мною же и определенных, бывает и так.