Не тут–то было! Девушка увернулась, а удар пришелся в ухо держащему ее колдуну. Жена Грехобора ликующе взвизгнула и уже почти вывернулась, чтобы сбежать от схвативших ее, но… замерла, устремив настороженный и угрюмый взгляд на мужа. В ее глазах светилась мрачная враждебность, но не было самого главного — узнавания. Конечно. Родилась новая колдунья и Проклятый дар поглотил все то, что когда–то делало Василису человеком.
— Как же ты вернулась? — задумчиво спросила Анара, оглядывая пленницу. — Я ведь подтолкнула тебя магией. О–о–очень сильной.
— Ты кто такая — меня толкать? — буркнула девушка, на всякий случай складывая руки в замок.
Магесса ухмыльнулась.
— Я — друг.
— Нет у меня друзей.
— Теперь есть. И, поверь, я — хороший друг.
— Это еще почему?
— Потому что я сильная, — женщина сделала шаг вперед, но Васька отступила, подойдя на шаг ближе к Грехобору.
Йен сжал зубы, наблюдая за попытками той, что называла себя Анарой, подчинить себе его жену. Хотя… какая она ему теперь жена. Эта колдунья и не вспомнит, что у нее был муж. А если кто–то ей об этом и расскажет — в душе не шевельнется ни тоски, ни сожалений. Разве будет ей дело до их первой ночи и той грозы, которую они разделили на двоих, стоя под потоками ливня?
— Я тоже неслабая, — тем временем ответила Лиска, исподлобья глядя на магессу. — И мне не нужны друзья.
— Хм… это резон, — согласилась Анара. — Но, позволь напомнить о том, что на первое убийство ты по неопытности растратила слишком много сил, а прибывают они о–о–очень медленно. Но я могу помочь. Научить тебя.
— А что взамен? — девушка сделала еще один короткий шажок в сторону. — Служить тебе, как эти дуболомы? Ищи дуру.
— Что я — Маркус, чтобы мне служить? — деланно удивилась собеседница. — Я не так тщеславна. В качестве благодарности будет достаточно и пары "добрых" дел. Очень увлекательных.
— Как убийство? — глаза девушки вспыхнули предвкушением.
— Да.
Василиса, долю мгновения поколебалась и кивнула.
Грехобор смотрел на кудрявый затылок жены, на ее мягкие плечи, слушал голос, прежде насмешливый и задорный, а теперь такой ехидный, и боролся с желанием убить ту, которая вот–вот обернет против него свой дар.
— Как она вернулась? — повернулась к потирающим ушибы, покусы и царапины колдунам Анара. — Как стала колдуньей? И как теперь быть с Шахналом?!
Зария делает выбор
Матерь Дев сказала Зарии, что обряд служения Великой богине состоится через седмицу, а до тех пор девушке было предложено познакомиться с жизнью обители, нравами и бытом лантей.
Новообретенной послушнице пообещали не чинить запретов, ничего не утаивать и отвечать на все вопросы, которые у нее будут возникать. Столь резкая перемена отношения к собственной персоне поначалу даже испугала чернушку, которая привыкла злобу и презрение встречать чаще, чем доброту и дружелюбие.
В обители жизнь текла однообразно, размеренно и монотонно. Но в этой монотонности были покой и умиротворение. Тут никто никуда не спешил, говорили вполголоса, работали без суеты и носили себя с достоинством.
Зария на первых порах старалась шмыгать вдоль стен, пряча глаза и сжимаясь всякий раз при появлении кого–нибудь из сестер Обители. Но женщины неизменно оставались приветливы и ласковы. Они улыбались и вели себя с новой послушницей, как с равной.
Это было непривычно, дико, но… приятно. Постепенно решимость покинуть обитель сразу же после обряда таяла, словно льдинка на солнцепеке. Неправ был дед Сукрам, ох, неправ. Не плохие лантеи. И обитель их вовсе не мрачное место. Что если старик так воспринял все оттого, что был мужчиной? Ведь и мужу Зарии здесь не понравилось. Может, черствые мужские сердца не разглядели добра и света в Доме богини? Может, права Матерь — и мужчины глупы, глухи и слепы?
Так размышляла девушка, не замечая, что все реже вздрагивает при встрече с кем–нибудь из сестер, что больше уже не смотрит под ноги и не жмется по стенам, пытаясь слиться с камнем.
На второй день Зария попросила старшую из женщин доверить ей какую–нибудь грязную работу на кухне. Но вместо тяжелой поденщины наследнице лантей предложили помогать кухарке.
Первый день среди котлов и сковородок девушка провела в упоенном отрешении. Запахи готовящейся еды, бульканье похлебки — все это упорядочивало мысли и поселяло в душе мир и покой. Однако… на следующий день Зария вдруг поняла, что на кухне ей явно чего–то не хватает. Точнее кого–то… Не доносилось от жерла печи чихание и сварливо–веселое: "Да провались оно все! Ну, как, как вы это делаете?!" — этот вопль отчаяния сопровождал каждую Василисину попытку развести огонь. Упорно ей не давалась такая сложная наука.
Без Василисиных гневных восклицаний, острых замечаний и шуточек кухня казалась какой–то пустой. А еще сюда не заглядывал по утрам Багой — насупленный, подозрительный с неизменно двигающейся челюстью и словами: "Вы тут это… смотрите не это… а то…"
Весело кипела вода в горшках, шипело масло на раскаленной сковороде, пахло горячим хлебом, но среди всего этого не хватало чего–то столь важного для Зарии, что она и удивлялась, не понимая себя. Воистину, женщина никогда не бывает довольна!
Чернушка делала привычную работу, но постепенно начинала воспринимать ее как рутину. Один день был похож на другой — монотонный, однообразный, молчаливый. То, что в первый раз доставляло радость и приносило умиротворение, теперь давило и выматывало душу. Молчание. Тишина. Стук ножа по разделочной доске. Все это будет повторяться изо дня в день. Долгие–долгие годы… Если она останется здесь, то состарится, готовя похлебки в молчании и одиночестве. Одиночестве? Нет. Тут много ее сестер, они приветливы, хотя и немногословны, они не обижают ее, не стремятся унизить.
"И им все равно — жива ты или нет, — шепнул тихонько голос рассудка. — Если ты умрешь, они все с этими же улыбками на лицах отнесут тебя в усыпальницу. И никто не прольет ни слезинки. Никто не вспомнит и даже не заметит. Потому что, хотя их здесь и много, но все одиноки".
Эта гнетущая мысль никак не хотела покидать наследницу лантей, крутилась и крутилась в голове, завладев сознанием.
Зария пыталась пару раз заговорить с кухаркой или с сестрами, которых присылали на кухню в помощницы, но те отвечали короткими рублеными фразами, а то и вовсе старались отделаться кивком или покачиванием головы. Поэтому чернушке приходилось умолкать, понимая, что ее болтовня лишь мешает послушницам.
Каждый вечер, возвращаясь в свою келью, девушка прилежно молилась богине, а потом ложилась спать, пытаясь отогнать ставшие такими яркими воспоминания прошлой жизни. Поэтому Зария попеременно то давала себе слово, что останется в обители, то вдруг начинала убеждать саму себя, что нужно вернуться обратно, то с трепетом вспоминала Глена, то, напротив, пыталась выбросить его из головы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});