Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

Она видела, как ее коллеги, понемногу взрослевшие за чтением этого блога, спорили о том, можно ли дать «мадам Огурцовой» скидки как женщине, если она «начнет изворачиваться». Но вначале та несколькими статьями прекратила массовые беспорядки, намеренно раздувавшиеся на национальной почве, рассмотрев спекуляции на чужой национальности — как неотъемлемый атрибут всех государственных переворотов.

Она заявила, что у взрослого человека в жизни должно быть что-то более существенное за душой, чем национальность. Да и болеть-то должна душа, а не национальность!

Лариса Петровна с ехидством подумала про себя, что вряд ли эти беспорядки прекратились бы столь же внезапно, если бы правоохранительные органы не начали преследовать и травить «мадам Огурцову» с требованиями «любви и уважения к 200-ста нациям». Блогерша, попросив перечислить эти нации, к которым она должна была проникнуться уважением, пояснила впавшим в ступор правоохранителям, что в государстве может быть лишь одна нация, та — язык которой является государственным. А в статьях она рассмотрела ленинский тезис «о праве наций на самоопределение», заметив, что даже развал Советского Союза является государственным переворотом с точки зрения развития языковой среды. Если на языке некой «нации» нельзя написать инструкцию для персонала атомной станции и преподавать теоретическую механику, вести документацию по государственному управлению и т. п. — это лишь свидетельствует, что мы имеем дело с очередным государственным переворотом и гуманитарной катастрофой, в результате которой пострадают все люди, независимо от их национальности.

Ларисе Петровне все больше казалось, что она совершает опасное, но увлекательное путешествие в открытом море, потому что все больше чувствовала волнение этой самой «языковой среды» под палубой их суденышка. Стоило выйти очередной статье с точным анализом, с выявлением всех подспудных течений, как сразу же терял силу движения и «девятый вал» встречного давления.

Она уже не удивлялась, слыша в чужой речи не только аргументы, но обширные цитаты из хорошо знакомого ей блога. Серьезные переживания у нее вызвали попытки уничтожить блогершу, превратив ее в «овощ», навсегда закрыв в тепличке психиатрической лечебницы. И тогда она дала себе обещание «выйти из тени», если той удастся отбиться.

Когда это все же случилось, и «мадам Огурцова» рассказала очередной фарс, как пошла на экспертизу в психиатрическую лечебницу, а там вместо врача ее допрашивала прокурорша, о которой та знала много каких-то пикантных подробностей, Лариса Петровна поначалу забыла от радости о своем обещании себе самой. Но после она вспомнила рассуждения «подэкспертной» о том, что настоящие чудеса бывают, но она кажутся естественными и даже закономерными, потому что жизнь сама по себе — удивительная и прекрасная вещь, которую отравляют люди, привыкшие жить за чужой счет, не желающие целиком отдаться творческому началу, которым проникнуто все сущее.

Тогда она робко, преодолевая собственную застенчивость, начала изредка комментировать выступления «мадам Огурцовой» в блоге и социальных сетях, пытаясь обратить ее внимание и на то, что происходило в сфере классического искусства. Все больше она начинала чувствовать не безбилетным пассажиром, скрывающимся в темноте трюма, а законным членом экипажа, в меру своих сил несшего вахту на их странном судне.

Однажды ей позвонила известная пианистка, когда-то принимавшая участие в «сборных солянках», давно канувших в небытие. Только Лариса Петровна попыталась напомнить, что больше не проводит никаких концертов, как та опередила ее, выговорив сквозь слезы: «Лариса, я знаю, что ты больше с нами не работаешь, но помоги! Пожалуйста! Ты же на телевидении работала… Может кого-то вспомнишь?..»

Лариса Петровна уже читала в Интернете о новой массовой кампании правоохранительных органов в виде «борьбы с педофилией». Удивительным образом эта кампания не касалась настоящих педофилов, против которых в некоторых городах уже восставало население. Пресса смаковала громкое дело федерального чиновника, замначальника отдела методологии и финансово-бюджетной политики департамента экономики и финансов Минтранса, приговоренного к 13 годам колонии за сексуальное насилие над собственной малолетней дочерью.

Жизненный опыт подсказывал ей, что вряд ли этот чиновник действительно проявлял какие-то извращенные методы «общения» с собственной дочерью. И ее помрачневшим коллегам-мужчинам было понятно, что либо кому-то очень понадобилось служебное кресло этого гражданина, либо он на своем месте узнал слишком много лишнего. Ее сосед, сидевший за соседним компьютером, только присвистнул, глядя на новостную ленту: «Ну, все! За мужиков взялись! Как и предупреждала мадам Огурцова!»

Она отдавала должное «мадам Огурцовой», сумевшей на своем деле раз и навсегда отучить преследовать людей за «мысле/преступления». Но после сорванной ею кампании «по борьбе с экстремизмом», проводившейся по бюджетным грантам, которые Ларисе Петровне казались чем-то вроде «лицензии на отстрел», — начался новый виток публичных издевательств над людьми — теперь по такому позорному поводу.

От некоторого избытка свободного времени в ночных бодрствованиях на банковском сервере Лариса Петровна перенесла свою склонность к методическим подходам в освоении каких-то новых знаний или профессиональных навыков — к анализу действительности. Этот подход, которым и нравился ей блог «Огурцова на линии, позволил ей связать само возникновение подобных «кампаний» с мощным бюджетным финансированием их проведения и информационной поддержкой на самом высоком уровне.

Это свидетельствовало о том, что некто испытывал крайнюю необходимость именно в таком диалоге «власть-общество»… А по ее мнению, именно такой диалог, переходящий в монолог «Мы вам устроим новый 37-й год!», — не имел никакой перспективы развития. Такого рода «монологи» власти означали лишь, что во власть пришли слабые неподготовленные люди, весьма обидчивые, ранимые и мстительные.

Они не могли сосредоточиться на важных государственных задачах, не могли прогнозировать всех последствий подобного вторжения государства в частную жизнь. Как остроумно заметила «мадам Огурцова», эти люди просто хотели остановить время, что и до них пока не удавалось никому.

Можно было последовать шаблонному восприятию происходящего, счесть, будто таким образом власть имущие хотят навязать обществу определенные поведенческие рамки и успокоиться расхожей фразой, мол, «история развивается по спирали». Но она слишком хорошо знала, прежде всего, из Гомера, что копирование каких-то приемов прошлого, уже получивших негативную историческую оценку и изжитых человеческим обществом, — свидетельствует о том, что у таких людей нет будущего. Их время пребывания во власти начинало обратный отсчет.

А главное, она хорошо помнила, что такие «кампании» неминуемо включали в действие силы, которые все расставляли по своим местам и восстанавливали нарушенное равновесие. Гомер обращался к ним, как к музам, неизменно находя разумное объяснение всей цепочке, казалось бы, совершенно случайных событий, на первый взгляд, не имевших никакой связи между собой.

Больше всего она думала о том, кому именно и для чего могла понадобиться очередная такая «кампания», если сами ее устроители изначально знали из истории, что такие «кампании» заранее обречены.

Невозможно было не замечать, что люди, принимавшие участие в их осуществлении, немедленно переставали быть в чем-то… людьми. Жизнь их явно теряла смысл, они начинали делать какие-то глупые ошибки, противопоставляя себя всем… живым. Она не могла ошибиться, она знала точно, что все, кто принимал участие в подобных кампаниях, теряли существенную часть своей человеческой личности, стоило им хотя бы однажды поучаствовать в травле живого человека по ложному поводу.

Она вспоминала слова «мадам Огурцовой», что надо лишь не дрогнуть при первом натиске такой «кампании», выстоять — и тогда можно лишь поразиться тому, как подобная напасть рассеивается без следа, а все вокруг вдруг начинают упорно делать вид, будто ничего подобного не было.

Лариса Петровна никак не могла избавиться от ощущения, что та говорит о буре, накаты которой надо выдержать, не утратив в себе человеческое начало. Иногда в подобных рассуждениях ей даже слышался шум огромных черных крыльев. Во всяком случае, все эти «кампании» она ощущала отнюдь не чьей-то попыткой удержаться у власти методами, которые никому ничем не помогли, — а именно натиском черной бури, где люди, мнившие себя «кукловодами» — исполняли роль жалких картонных марионеток.

Вот и сейчас, слушая всхлипывания пианистки, она услышала это хлопанье огромных черных крыльев почти у себя над головой. Лариса Петровна сразу поняла, что рассказанная пианисткой ужасная история травли пожилого человека, ее педагога по классу фортепиано, — является девятым валом «педофильской кампании», начавшейся с осуждения чиновника Минавтотранса.