Он вышел в тамбур, поднял ступеньку и, легко распахнув входную дверь вагона, подставил лицо бушующему эфиру. Молодое тело, обдуваемое ветром странствий, перемен и свершений, трепетало. Глаза слезились от сладкой тоски и смелых надежд. Ему скоро двадцать четыре. Судьба, трепавшая его недавно, как этот ночной ветер, теперь улыбнулась, великодушно позволив расправить легкие и широко раскрыть глаза, устремленные в будущее. Колеса безумствовали на стыках, и наверное, так же сильно, громко и смело колотилось его сердце. Поезд летел навстречу новому дню, а Максим – навстречу новой жизни.
Он не успел испугаться. Он даже не сразу понял, что произошло. Ледяной ужас пронзил все его существо только тогда, когда, чудом ухватившись за поручень, он забился в конвульсиях снаружи летящего вагона. Извиваясь, как червяк на рыболовном крючке, Максим поймал ногой выступ ступеньки, втащил свое тело обратно в тамбур и рухнул на грязный пол, хватая ртом воздух. Он оказался на волосок от гибели, от нелепейшей и жуткой смерти именно в тот момент, когда собирался жить. И от этой мысли становилось страшно. Но еще страшнее было другое! Танкован готов был поклясться, что его толкнули в спину! Он до сих пор чувствовал чью-то руку между лопаток.
Максим вбежал в вагон, распахнул дверь своего купе и бросился к спящей Татьяне:
– Таня! Милая! Проснись! – Его трясло, как в лихорадке. – Умоляю, родная!
– Что случилось? – Михеева рывком села, моргая и пытаясь продрать глаза.
– Меня хотели убить! – закричал Танкован.
– Что?! – Она мигом проснулась. – Убить? Тебя?
– Минуту назад! В тамбуре!
Он дважды рассказал ей о том, что произошло, но она отказывалась верить:
– Это бред какой-то, Максимка… Какая-то чудовищная фантасмагория. Кому понадобилось караулить тебя ночью там, где ты никогда не появляешься, поскольку не куришь?
– Возможно, убийца давно выбирал подходящий момент, чтобы расправиться со мной, – предположил он. – А тут подвернулся удобный случай.
– Какой убийца?! – вскричала Михеева. – О ком ты говоришь?
– А как ты думаешь? – Максим сузил глаза. – Кто в этом поезде имеет причины ненавидеть меня?
– Никто, – заявила она и вдруг осеклась… – Ненавидеть?.. Ну, возможно… И то – сильно сказано. Скорее – испытывать антипатию. Но так, чтобы убить…
– Пошли к Блатову! – Танкован схватил ее за руку. – Я плюну в рожу этому гаду!
Татьяна на секунду задумалась.
– Правильно, мы пойдем к Блатову, – решила она. – Но только не за тем, чтобы плевать ему в рожу. Наш оперативник хочет заявления? Он его получит. И пусть только попробует не принять его и не дать ему ход!
Сонный опер долго не мог понять, чего от него среди ночи хотят супруги Танкованы.
– Покушение на убийство? – переспросил он, позевывая.
– Ваша любимая статья, – напомнила Татьяна. – Или вы больше специалист по ночным скандалам? Тогда переквалифицируйтесь в участкового.
– Убийство в восточном экспрессе, – ухмыльнулся Блатов. – Агата Кристи отдыхает.
– Примите заявление? – холодно спросила Михеева.
– Я не при исполнении. – Оперативник повернулся, чтобы уйти обратно в купе. – Прав не имею.
Татьяна ухватила его за штаны.
– А голым скакать по коридору и руки невинным людям заламывать – имеете право?
– Чего пристали? – нахмурился рыжий. – Если неймется – вызывайте транспортных ментов из линейного отдела и хоть обпишитесь заявлениями и ходатайствами. А еще лучше… – он наклонился к адвокатессе, – посоветуйте супругу вашему любвеобильному не шастать по ночам и не открывать двери в тамбуре.
– Он учтет ваши рекомендации, – сухо пообещала Татьяна. – Но и вы учтите мои: зарекитесь отныне совершать любые действия в качестве оперуполномоченного. Помните, что вы – только турист! – Она поманила его пальцем и добавила на ухо: – Ту-рыст!
Поезд прибыл в Сырой Яр ранним утром – точно по расписанию.
Зная, что остановка всего три минуты, Максим с Татьяной заранее собрали вещи и приготовили к выносу чемоданы. Танкован облачился в свадебный льняной костюм, а Михеева надела свое нарядное кремовое платье. Она долго прихорашивалась перед зеркалом в купе, сетуя, что «грязные волосы плохо лежат» и что родители мужа увидят «лохматую лахудру». Тот ухмылялся в ответ, подправляя бритвой усики.
Он сошел на платформу и двинулся к зданию вокзала, благоухая одеколоном «Живанши», держа под руку молодую жену и улыбаясь родному городу голливудской улыбкой победителя. Суетливый носильщик-узбек, подхватив новенькие столичные чемоданы, семенил сзади, радуясь хорошему клиенту и обещанным чаевым.
На крохотной станции было малолюдно. Дворники в старомодных картузах неторопливо подметали полупустой перрон. Жирные вороны прохаживались вдоль полотна в поисках случайной поживы. Громыхая бидонами, промчался грузовик, подняв облако пыли и оставив за собой прозрачный шлейф отработанной солярки.
На привокзальном дворе, заставленном контейнерами и автоприцепами, хозяйничал рабочий люд: шныряли грузчики, стучали молотками ремонтные мастеровые, румяные женщины в спецовках раскатывали по земле брезентовые рукава для мытья цистерн.
Молодые супруги пересекли здание вокзала, миновали скромную будку с охранником и вышли на асфальтовую площадку, окруженную низкорослым кустарником и заставленную пыльными авто. Несколько водителей-частников прохаживались возле своих машин, высматривая клиентов. Группа людей с рюкзаками и сумками томилась на остановке в ожидании автобуса.
Расплатившись с носильщиком и пристроив чемоданы на скамейке, Максим ностальгически вдохнул:
– Ну вот, Танюша… Это и есть моя малая родина.
Отсюда Сырой Яр был виден как на ладони. Он выглядел гигантской брешью, проделанной в густом лесу неведомым астероидом. Выставив напоказ серые бетонные башни, поблескивающие на солнце стальными крышами, и протянув в небо пятерню заводских труб, сам городок оставался в тени вековых сосен и могучих кедров.
– На автобусе до дома – полчаса с небольшим, – сообщил Танкован, взглянув на часы. – Если хочешь, возьмем частника. Он попросит рублей четыреста.
– Смотри! – Михеева дернула его за рукав.
Максим поднял голову и обомлел. Высокая седовласая дама в черном костюме – нарушительница их ночного покоя – загружала в синий микроавтобус инвалидное кресло. Ей усердно помогал рыжий оперативник. Он придерживал дверцу и впихивал внутрь застрявшее в полозе колесо коляски. Женщина нервничала. Она раздраженно дергала кресло, покрикивая на Блатова, и время от времени обращаясь к сыну:
– Потерпи, Мишутка, скоро поедем…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});