Читать интересную книгу Смерч войны - Эндрю Робертс

Весть о гибели польского премьер-министра генерала Сикорского и его офицера связи, члена парламента от тори Виктора Казалета, во время авиакатастрофы в Гибралтаре Черчилль сообщил военному кабинету 5 июля 1943 года. Чарлз Портал, британский маршал авиации, доложил: чешский пилот жив, обстоятельства пока неизвестны, но ясно одно — это «тяжелая потеря и для Польши, и для нас». Черчилль сказал: «Сейчас полякам надо попытаться поладить с русскими». Но министр-резидентна Среднем Востоке, австралийский дипломат Ричард Кейси, полагает, что генерал Андерс, отличный воин, не обладает «политическим чутьем» и, вероятно, не способен сделать это. «Я выступлю в палате общин, — добавил Черчилль, — и скажу нечто неординарное»[986]. То, что в военном кабинете посчитали гибель Сикорского «ударом», делает абсурдными предположения о том, что его смерть (и члена парламента от консерваторов) — дело рук СИС.

2

«Солдаты рейха! — говорилось в послании фюрера войскам «Цитадели», зачитанном в понедельник 5 июля 1943 года. — Сегодня вы начинаете наступление чрезвычайной важности, от которого может зависеть исход всей войны. Еще важнее то, что вы своей победой докажете всему миру бесполезность сопротивления немецким армиям»[987]. Хотя предварительные атаки были предприняты после полудня 4 июля, основное наступление началось на юге в 5.00 следующего дня и через полчаса на северном крыле. Русские уже знали от чешского дезертира из саперного батальона LII армейского корпуса о том, что войска получили пятидневный рацион шнапса и питания, и немцы лишились фактора внезапности нападения. Достаточно точными сведениями о ресурсах и планах немцев русскую ставку снабдила шпионская сеть «Люци» в Швейцарии, соответствующую информацию, полученную из дешифровок «Ультры» в Блетчли-Парке, в обтекаемой форме передал русским британский посол в Москве. Ватутин имел все возможности для того, чтобы упредить операцию «Цитадель» бомбардировками и обстрелом районов скопления немецких войск, приготовившихся к наступлению.

Удары немцев с севера и юга были почти зеркальным отражением друг друга. На севере 9-я армия Моделя двинулась из Орла в направлении Курска по фронту шириной тридцать пять миль против войск Центрального фронта Рокоссовского. На юге 4-я танковая армия Гота по фронту тридцать миль пошла в наступление на Воронежский фронт Ватутина. Жуков намеренно позволил немцам вклиниться в выступ, прежде чем ударить по их обнажившимся флангам. По всей России немецким войскам пришлось пожертвовать частью своей брони для семнадцати танковых дивизий, потребовавшихся для обеспечения пробойной силы наступления пятидесяти дивизий, и танковая армия Гота представляла собой «самую мощную ударную группировку, когда-либо создававшуюся Германией для одного командующего»[988]. Немцы, как всегда, полагались на взаимодействие пикирующих бомбардировщиков «штука», танков и пехоты — на блицкриг. На этот раз они просчитались: их противник к июлю 1943 года хорошо усвоил эту тактику, столь эффективно примененную немцами в Польше в 1939 году, во Франции — в 1940-м и в самой России — в 1941-м. Плюс ко всему был потерян один из самых существенных компонентов блицкрига — элемент внезапности.

Красная Армия научилась бороться и с танковыми формированиями. Немцам пришлось применять новую тактику Panzerkeil (танкового клина): тяжелые танки типа «тифа» и «пантеры» шли в центре, по краям выстраивались более легкие танки, например «Марк IV» (их было большинство), а позади двигалась пехота с гранатами и минометами. В ответ русские начали использовать свой метод, который немцы назвали Pakfronf. группировали до десяти орудий и концентрировали огонь на одном танке, переводя его потом на другой. Меллентин вспоминал: «Ни одно минное поле, ни один «пакфронт» невозможно было обнаружить до тех пор, пока не подрывался первый танк или не открывало огонь первое противотанковое орудие»[989]. Немцы особенно опасались минометчиков Красной Армии: самые искусные могли выбросить третий снаряд еще до того, как взрывались первые два.

Уже одни голые цифры свидетельствуют о необычайных масштабах Курской битвы. Немцы располагали живой силой в 900 000 человек, 2700 танками и самоходками, 10 000 артиллерийскими орудиями и 2600 самолетами[990]. В распоряжении Рокоссовского, Ватутина и Конева находилось 1,3 миллиона человек, 3800 танков и самоходок, 20 000 орудий и 2100 самолетов[991]. Не случайно Курскую битву назвали величайшим в истории танковым сражением. Несмотря на численное превосходство в соотношении два к одному, русскому солдату было нелегко выстоять, глядя на то, как армада немецких танков, по описанию Алана Кларка, «угрожающе выползает из укрытий и балок, где они прятались, и медленно, но неумолимо надвигается, с закрытыми люками и покачивающимися стволами, сминая волнистую желто-зеленую рябь зерновых полей долины в верховьях Донца». (Внутри танков тоже было несладко — экипажи задыхались от невыносимой жары.) Гот ввел в бой девять отборных танковых дивизий: 3-ю, «Великая Германия», 11-ю, эсэсовские «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Дас рейх», «Тотенкопф» («Мертвая голова»), 6, 19 и 7-ю — все они наступали по фронту всего тридцать миль.

«Весь фронт был охвачен огненными вихрями, — вспоминал радист «тигра» сержант Имбольден. — Мы шли прямо в пекло… Мы благодарили судьбу за то, что она дала нам сталь Круппа». Когда танки замирали, подорванные минами или подбитые красноармейцами, скрывавшимися в траншеях посреди минных полей, экипажи согласно приказу должны были оставаться на месте и прикрывать огнем наступающие войска. Фактически их приговаривали к смерти, так как русские добивали обездвиженные танки буквально через несколько минут. Танкисты из «ваффен-СС» сразу же срывали с себя знаки «мертвая голова»: с такими эмблемами немцев в плен не брали.

Длинноствольное русское 76,2-мм противотанковое орудие могло пробить броню «тигра» только прямой наводкой, но легко поражало танки «Марк IV», а под Курском в основном только и были ближние бои. Немало танков подрывалось на минах, но не меньше досаждали немцам и русские противотанковые отряды, которые больше не паниковали и не бежали назад, как в прежние дни. Константин Симонов в повести «Дни и ночи» писал, что ветераны Красной Армии на практике убедились в том, что минометный огонь одинаково опасен и при броске в атаку, и при сидении на месте. Более того, они поняли, что танки чаще убивают тех, кто от них убегает, а немецкая автоматическая винтовка[992] на расстоянии двухсот метров больше пугает, чем убивает[993].

Гот прорвал первую линию советской обороны в первый же день, однако дальше его встретил огонь со второго рубежа, который вели пристрелянные и зарытые в землю самоходные орудия. За два дня, 6 и 7 июля, количество боеспособной техники сократилась с 865 до 621[994]. Лейтенант Шютте, при взятии деревни понесший тяжелые потери от огня заранее пристрелянных орудий, говорил своему командиру: «После того как мы оттесняем Ивана, нам следует тоже уходить, дать ему возможность разбить это место в пух и прах, после чего мы можем относительно спокойно вернуться с танками обратно»[995]. Этот маневр Шютте и проделал на следующий день, потеряв, правда, несколько танков на минах из-за того, что «некогда было с ними возиться». Лейтенанту Шютте еще долго помнились «бескрайние поля помятых хлебов, усеянные подбитыми танками и мертвыми телами, быстро разлагавшимися в летнюю жару и издававшими тошнотворный запах». Их ротному командиру в ближайшем перелеске привиделось лицо снайпера. Он всадил в него всю обойму, прежде чем понял, что это голова, оторванная взрывом снаряда и повисшая на дереве[996].

За неделю непрекращающихся боев Гот прорубил в обороне Воронежского фронта лишь небольшой прямоугольник 9x15 миль, не имея никаких шансов дойти до Курска. Алан Кларк писал об ощущениях солдат «ваффеи-СС»: «Немцы лицом к лицу столкнулись с Untermensch («недочеловеком») и, к своему ужасу, обнаружили, что он так же храбр, умен и вооружен, как и они»[997]. 9 июля советские войска пошли в контрнаступление, отбрасывая вермахт и обрушив на немцев огонь такой силы, что Шютте казалось, будто «началось землетрясение». На северной стороне выступа 9-я армия Моделя смогла продвинуться только на шесть миль к Понырям, и к вечеру 11 июля русские ее остановили, предприняв на следующий день контратаку. Возникла серьезная проблема со штурмовыми орудиями «фердинанд», на которые особенно надеялся XLVII танковый корпус. Эти монстры имели очень толстую броню, но у них не было пулеметов, и они оказались совершенно беспомощными перед русскими солдатами, которые бесстрашно взбирались на них с огнеметами и через вентиляционные отверстия сжигали всех, кто находился внутри. Гудериан говорил, что «фердинанды» в борьбе с пехотой так же полезны, как «пушки в охоте на перепелов»[998]. За первые два дня боев под Курском немцы потеряли сорок из семидесяти «фердинандов», а поскольку штурмовые орудия не поразили русские пулеметные гнезда, то и пехота генерала Хельмута Вейдлинга не смогла поддержать те из них, которые успевали прорваться вперед. Это был классический пример конструкторского недомыслия, приводящего к катастрофам. Танки пришлось срочно оборудовать пулеметами, прежде чем отправлять их в следующем году в Италию для боев с союзниками при Анцио.