не пытались закрыть или опорочить.
– Почему же, в таком случае, ее до сих пор не нашли? – скептически осведомился Окладин.
– Как-то я уже говорил, что вся беда библиотеки московских государей состоит в том, что ее искали не там, где следовало. Письмо Актова Неелову – еще одно доказательство тому. Все поиски сосредоточили на Московском Кремле, но это не единственное место, где библиотека может находиться.
– Правильно! – включился в разговор Ниткин. – Я уже давно доказываю, что следует начать планомерные поиски в Александровском кремле. Именно в те годы, когда Грозный жил в Александровой слободе, он усиленно занимался литературным трудом, а без библиотеки под рукой это невозможно.
– Весьма вероятная версия, – согласился Пташников.
– Помилуйте! А почему именно Александрова слобода? – всерьез возмутился Метелин. – С таким же успехом Грозный мог перевезти свою библиотеку в Вологду, которую намеревался сделать новой столицей русского государства. В пользу вологодской версии тоже имеется немало документальных свидетельств.
– Сомневаюсь, что вы сможете убедительно ее доказать, – подала голос Лидия Сергеевна Строева. – Ведь Грозный так и не переехал в Вологду. На мой взгляд, он вполне мог спрятать царскую книгохранительни-цу в Троице-Сергиевом монастыре, куда часто приезжал.
– Позвольте тогда и мне высказать свою версию, – сказал Мамаев. – В 1571 году Иван Грозный бежал от подступившего к Москве крымского хана Девлет-Гирея в Ярославль. Таким образом, библиотека московских государей могла оказаться здесь вместе со всей царской казной, которую Грозный вывез сюда из Москвы. Подтверждением этой версии может служить находка в Ярославле «Слова о полку Игореве», ранее хранившегося в царской книгохранительнице.
– Удивляюсь на вас, друзья, с какой легкостью вы исключили историю библиотеки Ивана Грозного из истории Москвы, – недовольно проговорил Ивашов. – Нет никаких серьезных оснований считать, что библиотека была вывезена из столицы. Что же касается поисков библиотеки, то они и в Москве не проводились как следует, а только от случая к случаю. А между тем у меня есть веское свидетельство, что под Московским Кремлем до сих пор имеются подземелья, куда так и не удалось еще проникнуть исследователям.
– Получается, что за этим столом собрались люди, готовые доказать сразу пять версий, где надо искать библиотеку Ивана Грозного: в Москве, Сергиевом Посаде, Александрове, Ярославле и Вологде, – подвел я итог. – Было бы интересно услышать доказательства в пользу каждой из этих версий…
Однако, к моему глубокому сожалению, этот разговор так и не состоялся – иногородним гостям Пташникова пора было собираться в обратный путь.
Так получилось, что мы с Окладиным уходили от Пташникова последними. Прежде чем проститься, историк попросил у краеведа на несколько дней «Житие Антония Киевского» с печатью Грозного.
– Хотите прочитать зашифрованный текст? Что ж, попробуйте. Я пытался, но так ничего и не вышло, нужна вторая книга – «Житие Евфросинии Суздальской», – сказал Пташников и еще раз напутствовал меня: – Обязательно привезите ту фотографию, о которой говорили. И с односельчанами побеседуйте. Может, кто-нибудь из стариков что-то знает о Нееловых. Об этом семействе надо все сведения собрать – ведь не исключено, что в том сундуке были не все книги, которые Актов прислал Неелову. А главное – выясните, куда позвонили, когда нашли сундук. Найдите, кто звонил, с кем разговаривал. С этим сундуком что-то нечисто, а речь идет о сокровищах, которым цены нет, – повторил Пташников.
Я заверил его, что сделаю все возможное, сам не менее краеведа заинтересовавшийся историей с пропавшим сундуком.
Когда, попрощавшись с Пташниковым, мы с Окладиным вышли на улицу, историк сказал:
– Время еще раннее, впереди целый вечер. Может, зайдем ко мне, потолкуем? А то я от одиночества уже дичать начинаю, сам с собой веду беседу. Ну как, согласны?
– Дел у меня никаких нет, только родителям кое-что взять в гастрономе, – охотно откликнулся я на предложение историка.
– Вот и договорились, – обрадовался Окладин. – А в гастроном вместе заглянем, мне тоже надо закупиться на завтрашний день.
В магазине мы с Окладиным разошлись по разным отделам, а когда встретились на выходе, я чуть не рассмеялся – до того непривычен для меня был вид историка: в одной руке кроме книги, взятой у Пташникова, он держал авоську с двумя бутылками молока и буханкой хлеба, в другой – бумажный сверток, из которого уныло высовывался селедочный хвост. Не рассмеялся только из-за сочувствия к Окладину – у него было такое растерянное выражение лица, словно он никак не мог понять, как оказался в шумном, переполненном магазине.
Заметив мою невольную улыбку, Окладин еще больше смешался и, тряхнув авоськой и свертком, смущенно произнес:
– Вот чем приходится заниматься. Если когда-нибудь надумаете жениться, выбирайте спутницу, которая не ездила бы ни в командировки, ни на гастроли, иначе окажетесь в таком же незавидном положении.
Я заверил Окладина, что в моих ближайших и даже долгосрочных планах женитьба не значится. Он хотел что-то спросить, но тут же передумал и сказал о другом:
– Завидую вам – в любое время можете уехать в деревню к родителям, на время убежать от этой выморочной городской цивилизации. Я когда в Ростов к сестре приезжаю – и то отдыхаю душой. Хоть и город, а маленький, уютный, на окраине – совсем как большая деревня.
Я вспомнил застроенную деревянными избами улицу, где стоял дом сестры Окладина, у которой неоднократно бывал во время наших предыдущих исторических расследований, и мысленно согласился с историком – в этой части Ростова действительно можно было почувствовать себя как в деревне.
– А почему Анны Николаевны не было на юбилее Пташникова? Ведь они хорошо знакомы, – выразил я недоумение.
Застигнутый моим вопросом врасплох, Окладин ответил не сразу:
– Приглашение она получила, но приболела в последний момент…
Я уловил в голосе историка неловкость, словно он назвал мне не истинную причину того, почему его сестры не было на юбилее краеведа, а первое, что пришло в голову. Это показалось мне странным.
В связи с тем, что Окладин остался в квартире один, я ожидал увидеть в комнатах развал, беспорядок, но ошибся – здесь была идеальная чистота, каждая вешь – на своем месте. Но именно эта чистота и порядок, наведенные аккуратным историком, лишали квартиру того семейного уюта, который я неизменно чувствовал раньше, когда приходил к нему в гости. Примерно такое же ощущение испытываешь в музеях-квартирах – вроде бы все похоже на нормальное человеческое жилье, но в реальность его все равно не веришь.
Однако приготовленный Окладиным кофе оказался не хуже того, которым угощали меня его жена и дочь, о чем я вполне искренне сказал историку, явно доставив ему удовольствие.
– Как вам понравился сегодняшний юбилей? – вдруг спросил он меня.
– Вроде