Читать интересную книгу Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

Гегель видел в лице государства всемогущее существо, почти что господа бога («Оно – земной бог»). Мы просили бы обратить ваше внимание на позднего Гегеля. В зрелости даже простой человек становится мудрым. Гений же часто поднимается к высотам божественного прозрения. Иные будут говорить, что он стал к концу жизни консерватором. Во-первых, он никогда либералом и не был. Даже его последняя неоконченная статья (в 1831 г. он умер от холеры) посвящена острой и злой критике английского билля о реформе (где была попытки демократизации жизни). Во-вторых, Гегелю стало ясно, что общественная жизнь, включая политику, экономику, культуру и т. п. не могут существовать сами по себе (вне контролирующей силы). В-третьих, поскольку главным звеном и ядром цивилизационного процесса является человек, а человек слаб, несовершенен, полон амбиций и эгоистичных желаний, он нуждается в «узде». В этой связи он приходит к идее, что «человек есть член государства, которое есть начало «высшее сравнительно с личной жизнью». Даже в вопросах религии, которая остается делом личным, вмешательство не только уместно, но и необходимо.[453]

Нюрнбергская гимназия

Гегель занял пост директора гимназии в Нюрнберге (1808–1816). Любопытны его представления о том, каким должно быть правильное и добротное преподавание. Прежде всего ученики должны постигнуть духовный мир учителя. Они должны больше слушать и внимать, подобно ученикам Пифагора, которым в течение первых четырех лет вменялось в обязанность молчать, слушать и запоминать. Разумеется, послушание не самоцель. Главное – научиться использовать полученные знания для творческой, духовной деятельности. Нужно прежде всего пробудить в учениках веру в свои силы и способности. Этого можно добиться лишь при помощи истинных знаний. В письме к Нитхаммеру, основателю «Философского журнала Общества немецких ученых» (1808), Гегель подчеркивал всю важность того, что в немецких гимназиях придают первостепенное значение реальным научным знаниям.

В то же время, возражая оппонентам, он говорил: «Если кое-кому и покажется, будто реальное образование поставлено столь широко, что вызывает озабоченность судьба самой гимназии, то, во всяком случае, моя вера в превосходство классического образования столь велика, что надежду на его реализацию я связываю с той особой формой, в какой будет осуществляться это образование». Пройдут годы и Гете, наставник Германии, напишет в послании к Гегелю: «С радостью слышу я из многих мест, что наилучшие плоды приносят Ваши усилия в завершении образования молодых людей».[454] В то же время система воспитания в Германии отвечала и прагматическим критериям. Это – третий элемент триады. Сочетание классической широты ума и делового прагматизма и составляет, на наш взгляд, тайну из тайн неуклонного и постоянного успеха немецкой нации в науке, технике, производстве.

Важным элементом выступает общественная мораль. В работе «О научных способах исследования естественного права» (1802–1803) Гегель писал: «Однако положительное и сущность состоят в том, что ребенок вскормлен всеобщей нравственностью, живет в ее абсолютном созерцании, сначала как чуждый сущности, все глубже постигает ее и таким образом переходит во всеобщий дух… Применительно к нравственности единственно истинны только следующие слова мудрецов древности: быть нравственным означает жить согласно нравам своей страны; а применительно к воспитанию – единственно правилен ответ пифагорейца на вопрос некоего человека – какое воспитание было бы наилучшим для его сына? Ответ этот гласит: «Если ты сделаешь его гражданином народа, имеющего наилучшую организацию».[455] Без этого нет мудрого воспитания, без организации нет и добрых свершений.

Заслуги Гегеля в создании Храма философских наук, куда с момента его создания не только «захаживали» все известные мировые величины, велики. Он соединил те части духовной субстанции, что блуждали в потемках субъективизма. Российский философ В. Канке писал: «В начале XIX в. не было человека, который мог бы самостоятельно составить энциклопедию всех наук, но был гений, который сумел представить энциклопедию философских наук. То, что сделал Гегель, по праву считают философским подвигом».[456] Гете и Гегель стали духовными наставниками Германии. Преклонение перед ними было велико. Одного из них называли «абсолютным поэтом», другого «абсолютным философом». Их обожествляли, ставили в пример, старались во всем им подражать… Философ Шопенгауэр, назначенный доцентом в Берлинский университет (1819), попытался назначать свои лекции на те же часы, что и преподававший тут Гегель (попытка переманить студентов оказалась столь неудачной, что упомянутый философ навсегда отказался от профессии преподавателя). Однако своего унижения Шопенгауэр, разумеется, не забыл, отомстив сопернику Гегелю в «Афоризмах житейской мудрости»: «Если слава померкла после его смерти, – значит, она была ненастоящей, незаслуженной, возникшей лишь благодаря временному ослеплению; такова например слава Гегеля, про которую Лихтенберг говорит, что она «громко провозглашена армией друзей и учеников и подхвачена пустыми головами; как рассмеется потомство, когда, постучавшись в этот пестрый храм болтовни, в красивое гнездо отжившей моды, в жилище вымерших условностей, найдет все это пустым, не отыщет ни одной, хотя бы мельчайшей мысли….»[457]

Правоверные гегельянцы так не считали и усматривали перст судьбы даже в том факте, что Гегель родился 27, а Гете 28 августа. День их рождения справляли вечером, поднимая бокалы в час, когда вылетала сова Минервы (о чем говорится в «Философии права»). Богеме нужны жреческие ритуалы. Несмотря на усилия Гете и Гегеля, нигде не умели так готовить остепененную посредственность, как в Германии… Не всем удавалось «подавить в себе школьность» и выйти образованными людьми «из цеха в человечество». Тут наш Герцен, пожалуй, был прав, говоря: «Кто убил учение Лейбница и дал ему труповой вид школьности, как не ученые прозекторы? Кто из живого, всеобъемлющего учения Гегеля стремился сделать схоластический, безжизненный, страшный скелет? – Берлинские профессора».[458]

В сознании иных критиков укоренилось впечатление (надо сказать, весьма ошибочное), что немцы – это одно сплошное «гегельянство», то есть, что им присущи абсолютизация воли государства и его институтов, а их педагогика – одна лишь педагогика прусского военного строя. Величайшее заблуждение, которого не избежали многие умы, включая испанского философа Ортега-и-Гассета, называвшего учение Гегеля философией Цезарей и Чингисханов. Впрочем, и на солнце есть пятна. Гегелевское «солнце» в молодые годы проявляло черты «душевной сухости и скрытого высокомерия». Хуже всего то, что Гегель продемонстрировал полнейшее равнодушие к судьбам родины. Я вполне могу понять, что он, голодая, находил вселенную прекрасной и гармоничной. В конце концов, некая толика голода прочищает мозги философа лучше грога или крепкого чая… Но вот падет римско-германская империя и на ее развалинах возникнет рейнский германский союз, который фактически станет пешкой на «шахматной доске» французского императора (1805). Что же Гегель? Ни строчки о Германии или об участи бедного отечества. Мало того, он в восторге от Наполеона, увидев в нем «мировую душу» («Weltseele»). Если Фихте бросает кафедру в Эрлангене и бежит в Кенигсберг, разделив участь побежденных сородичей, то Гегель смиряется с победой силы. И даже заявит, что в победе французов видит «неотразимое доказательство победы образованности над грубостью и духа над бездушным рассудком и умничаньем». Потом Гегель в Йене сможет в полной мере убедиться в «образованности» солдатни. К нему в квартиру ворвутся французские солдаты, порвут его бумаги, обольют чернилами стены, заплюют все и вся, да и вообще натворят множество безобразий. Они опустошат весь его гардероб, залезут в любимую табакерку, а черновики «Феноменологии духа» и вовсе пустят на цыгарки. В итоге «мирный немецкий философ» оказался вынужден сбежать из дому (Е. Соловьев).[459]

Пожар в Йене после взятия города французами.

Один из наиболее ярких мыслителей того времени – Иоганн Готлиб Фихте (1762–1814). Во многих отношениях это ключевая фигура немецкой классической философии. Певец свободы личности, свободы «чистого Я», Фихте говорил: «Вся моя система от начала до конца – лишь анализ понятия свободы». Из перечисленных нами знаменитых философов лишь Гегель и Фихте создали «законченные и отличающиеся своеобразием философские системы» (А. Швейцер). Жизнь его резко разнится от жизни многих ученых и поэтов Германии, что вели вполне сытую бюргерскую жизнь. Что там ни говори, а, ведь, из условий жизни и складываются судьбы философов. Фихте был выходцем из простых крестьян, сыном ткача, познавшим нищету. Он скитался по городам в поисках средств к существованию. В его письме содержится признание: «Я все время свое должен употреблять на совсем посторонние вещи, чтобы быть в состоянии жить» (1781). Бывали в жизни философа и моменты, когда он находился почти что на грани самоубийства из-за одолевавшей его нищеты.