хорошо.
Хавьер оказался злопамятным, и всем, кто был причастен к пропаже Тересы, икнулось не раз. Весело и с огоньком.
Кармело – тоже.
С одной стороны, он никого не похищал.
С другой – какой ты таможенник, если у тебя такое под носом чуть не вывезли, а ты только ушами хлопал? Гнать тебя, паразита! Два раза!
Кармело и погнали.
А устроиться куда-то еще… а куда?
И почему таможенников так нигде не любят? Прямо и сказать-то страшно, как не любят?
Отец начинал потихоньку ворчать, мать – на мать сейчас вообще положиться нельзя, она до сих пор на улицу выходить боится, по ночам кричит…
А тут Элли.
Добрая и понимающая. И любящая… свадьба для Кармело была бы хорошим выходом, если что. И фамилию сменить, и кажется, деньги у Элли тоже есть? Если мобиль? Это ведь недешево?
Но…
– Элли, я… нам ведь было хорошо вместе. Я так пожалел о своих словах, ты не представляешь…
– Представляю, – усмехнулась Эллора. – И прошу меня впредь не беспокоить.
Может, не будь рядом Игнасио, она бы и поиздевалась всласть. Но – показывать себя стервой перед другом? Даже почти любимым человеком?
Ни к чему!
– Ты… меня… разлюбила?!
И такое искреннее изумление в его словах, будто это законом запрещено.
Возлюблять можно, разлюблять нельзя. А вылюбить и выкинуть?
Эллора пожала плечами и ответила честно:
– Нет, Кармело. Мы с тобой друг друга и не любили никогда. Просто подходящую партию искали.
– Н-но…
– Иди, Кармело. Иди и не возвращайся. Чувств нет, ловить тебе здесь нечего, все прошло. Прощай.
Ага!
Если б Кармело не попробовал устроить сцену, он не был бы сыном своей матери.
– Ты! Ты меня на ЭТОГО променяла?! На богача?! ДА?!
Игнасио взмахнул рукой. Одновременно с Эллорой.
Водяной кляп оказался весьма эффективен. И водяная нашлепка запечатала Кармело рот, ну а бульканье… да на здоровье! Булькай, сколько влезет!
Ленты на трости тоже не подвели. Недаром их зачаровали.
Взметнулись, оплели врага, опутали с ног до головы, плотно и жестко.
Кармело свалился на пол булькающим кульком.
– Я попрошу его выкинуть? – предложила Эллора.
Игнасио, который опирался на трость – уже без лент, кивнул.
– Да, пожалуйста. И пусть мои ленточки смотают. Нечего ему тут делать. Ты понял, болван?!
Кармело замычал.
Понял он, понял…
И этот тип – маг, и Элли – маг… ой, ужас-то какой! Нет, с магами лучше дела не иметь!
Но как она могла его разлюбить? КАК?!
А она же говорит, что и не любила никогда… невероятно!
Охранники выкинули сеньора Эскобара в грязную лужу, забрали ленты и ушли, даже не попинав несчастного. Мужчина горестно вздохнул и принялся выползать на берег.
Грязь стекала с него потоками. А мысли были и вовсе уж горестными.
Работы нет. Любви нет.
И вообще, нет в жизни счастья. На халяву – точно. А работать, учиться, стремиться и добиваться Кармело в голову, увы, не приходило. Зачем? Он же и так достоин? Правда?
Лужа согласно булькала, выпуская из своих глинистых объятий вкусную добычу.
Конечно, достоин! А ботинок – оставь. И второй тоже можно… она ж тоже достойна? Правда? Такая достойная грязюка. Даже – отстойная.
Буль…
* * *
– Что кузина?
Альба и Антония взаимно друг друга не любили. И Тони немножечко зловредничала. Самую чуточку. Немножко ведь можно, правда?
– Полагаю, сейчас она орет на весь монастырь.
– Но бумаги подписала?
Эрнесто улыбнулся так, как улыбался только супруге. Ласково и открыто.
– Да, родная.
– Вот и хорошо. Амадо заслуживает счастья.
– Мне тоже так кажется. Сейчас в гостиницу?
– Полагаю, да. Погуляем по берегу, переночуем, а завтра и домой.
– Отличная идея.
Несмотря на прошедшие годы, совместный быт и кучу детей, пара Лассара-Риалон была по уши влюблена друг в друга. И очень счастлива.
И в такие моменты это чувствовалось особенно остро.
Хорошо еще Альба не видела. Тогда бы монастырю точно не устоять. Но хорошо то, что хорошо заканчивается.
– Поехали домой? Обрадуем Амадо?
– Едем, любимая.
Все сказки должны заканчиваться. Не обязательно – свадьбой. Но обязательно счастливо.
Эпилог
– Зачем мы сюда приехали?
Амадо огляделся вокруг.
Что изменилось за эти годы?
Да ничего! Та же пещера, та же площадка, по-прежнему молодое дурачье целуется в укромных уголках. Правда, больше никто пока не пропадал.
– Феола, мне надо кое о чем тебе рассказать.
Амадо себя не щадил. Честно рассказывал, и как обижался на отца, и как был молодым дураком.
– Наверное, именно здесь я начал взрослеть. Когда понял, как мы подло поступили с Паулиной.
– Ты с тех пор искупил этот проступок.
– Знаю. И что она меня не винит – тоже. Дураком я был. Потом поумнел, но… Феола, я все равно был паршивым мужем и отцом. Я все время был занят на работе, я поздно приходил домой, я не уделял внимания Альбе и Карлосу, жена меня постоянно ревновала…
– Зато они могли жить и ничего не делать. Альбе не приходилось работать на фабрике или что-то шить на дому, к примеру. Твоему сыну не надо было побираться или воровать. А их поступки… ты для себя выбрал. Они тоже.
– Я, наверное, таким и останусь. Понимаешь, мне нравится моя работа, мне нравится распутывать дела, восстанавливать справедливость, разбираться в том, что произошло. Я не гений, как Шальвейн, но я хороший специалист и на своем месте. А место это неспокойное. И работа у меня будет ненормированная, и зарабатываю я не так, чтобы много…
– И что?
Амадо только головой покачал.
И достал из кармана коробочку. Открыл.
Блеснул крупный розовый бриллиант кулона, который ему подарил лично его величество. От премии отказываешься – ну так хоть для невесты возьми.
От подарка для Феолы Амадо отказаться не смог. Хотелось ее порадовать.
– Красиво…
Амадо и за себя порадовался.
Феола видела кулон, но отнеслась спокойно. Оценила красоту, а не стоимость. Альба сказала бы: «Какой дорогой!»
– Феола Амадина Ксарес, ты за меня замуж выйдешь?
– Конечно.
Феола даже не сомневалась.
Развод?
Дело скорого времени, процесс уже начался. Семья Риалонов Феолу приняла, Араконы, конечно, не в восторге, но ситуацию тоже поняли. Особенно после того, как Амадо посвятил их в ситуацию с завещанием Патрисио Ксареса. И рассказал, каким путем Альба его добилась.
Тут уж и Адан Аракон пожалел, что доченьку не порол в детстве.
Но это – было и прошло. А сейчас Амадо смотрел на Феолу, стоящую перед ним в простом светло-зеленом платье, а лучи солнца били ей в спину, окутывали плащом,