Таких песен в народе ходило множество, и хотя их вряд ли часто пели в праздники или тем более в будни, но очередные священные жертвы очень быстро узнавали слова и разучивали мотив. Или стражники их обучают, чтоб веселей было ехать?.. — как думаешь, капитан?
— О, — хмыкнул Ноздря, — душевно выводют! Что твои певчие в храмовом хоре!
К'Дунель промолчал.
В словах Ноздри правды было больше, чем тот мог себе представить. Как и в храмовом хоре, среди священных жертв всякий намек на индивидуальность строго искоренялся. Тот, кто становился священной жертвой, терял имя и лицо. Отныне он был не более, чем голосом в общем хоре, дрожащей рукой, протянутой из-за прутьев клетки… Само словосочетание «священные жертвы» редко использовалось в единственном числе. Говорили, допустим, не «он — священная жертва», а «он из священных жертв». Один из многих, кто обречен на смерть и кому будут даровано прощение и спасение.
Именно такие и попадали в священные жертвы: либо закоренелые, опасные преступники, либо зверонабожные люди, которые по тем или иным причинам стремились поскорее обрести беззаботность и естественность.
И в конце своего пути, хотели они того или нет, священные жертвы получали искомое. Такова была цена за смерть, которой им предстояло умереть.
Ты всегда сомневался, стоят ли даже зверобожественные беззаботность и естественность того, чтобы так умирать, — верно, капитан?..
— Кажется, проснулась ваша спутница, — негромко заметил брат Готтвин. При этом он продолжал сидеть спиной к Элирсе, так что вряд ли… а впрочем, сиди он и лицом к ней — много ли смог бы разглядеть через повязку?
Тем не менее монах не солгал: Трасконн уже приподнялась на локте и вертела головой из стороны в сторону. В первый момент, К'Дунель готов был поклясться, она очень перепугалась. Почти так, как и следовало человеку, потерявшему сознание и пришедшему в себя на грязной телеге от песни священных жертв, — почти, но всё же сильнее, чем следовало бы.
— Сколько времени я была без сознания?
Вот он, уровень подготовки Фейсаловых людей. Сразу к делу — никаких вам «где я?» и «кто здесь?», никаких «ах, как раскалывается голова» или «какой козел подложил мне под задницу эту подкову?!»
— О, а я ее как раз обыскался, — хмыкнул вовремя обернувшийся Ноздря. — Положьте с краю, сударыня. Ага, там; пасибочки. — И, заскучавший, видимо, в сугубо мужской компании, он позволил себе вежливый вопросец: — Ну, как вы себя… хм… чувствуете?
— А ты как думаешь? — Фраза эта вроде подразумевала некое поощрение к дальнейшей беседе, если не учитывать тон, каким была произнесена.
Ноздря тон учел и молча повернулся к дороге и лошадиным хвостам. Не обламывалось ему сегодня языком потрепать; неудачный, растудыть, день!..
Священные жертвы в фургонах затянули новую песню.
Дорога длинная, длань коротка.А я, невинная, не буду лгать!А я, виновная, упьюсь вином.Наступит ноченька — забудусь сном.
— Как мы оказались здесь? — холодно поинтересовалась Трасконн у капитана.
— После того, как мы заблудились, а вы потеряли сознание… — И он под заунывное пение пересказал ей вариант истории, выдуманный для монахов.
А я, упрямая, ударюсь лбом.А я, нарядная, порву любовь.А я, бессильная, осилю смерть,хоть попросили, мол, стонать — не сметь!
Хоть повелели, мол, не выть, не петь.Да ведь другого мне — и не суметь.Ведь не сбежать же мне, и мне — не жить.И жизнь-пожар в душе не потушить.
— Выходит, — подытожила Элирса, — мы всё-таки направляемся к Храму.
— Более того, сберегли несколько дней благодаря тому, что срезали угол. — Капитан выговорил это легко и непринужденно, чтобы излишне чуткий брат Готтвин не услышал лишнего.
Но Трасконн, кажется, поняла, что он имеет в виду.
Плывет-качается клеть большаком,везет отчаянье в себе фургон.Ах псина-псинушка, ну что рычишь?Что тратишь силушки, слепой малыш?
Ты прыгни, родненька, на грудь ко мне.Клыков, слышь, росчерком даруй-ка смерть.Ведь я — невинная, а ночь — длинна.Ведь я — виновная, а нет вина.
Ведь я — священная, а свету нет.Ведь я — безумная, а ты — вдвойне.Ах, ты б поплакала, да ты — без глаз.Ах, я б жила, жила!.. — да не смогла!
Через пару дней обоз прибыл в Храм Первой Книги.
* * *
В саду сэхлии был отведен отдельный участок для деревьев, которые сажали махитисы-первогодки. И всё то время, пока будущие чародеи учились, их ежедневной обязанностью было ухаживать за саженцами, поливать, охранять от насекомых-паразитов и так далее.
Год за годом махитисы росли — и вместе с ними росли их деревья, их будущие посохи. Причем лучшие, даже став посохами, расти не переставали.
Фриний пришел в сад вместе с даскайлем М'Оссом через день после того, как был признан чародеем и снял браслет ступениата.
— Ты последний, — сказал ему господин Мэрсьел. — Остальные прошли испытание быстрее.
— Но здесь еще стоят деревья… — Фриний замолчал, потому что догадался, и даскайль кивнул, подтверждая эту догадку.
— Ты был последним из тех, кто прошел испытание. Одного не удалось возродить, он чересчур перепугался, когда умирал, и это сказалось… Еще один утонул в бассейне, а двое сошли с ума.
Ну, начинай выкапывать дерево, только осторожно, не повреди корневую систему.
«И не задавай больше вопросов», — означало это, однако фриний решил, что имеет право знать.
— Неужели стоило допускать такие жертвы? Или обычно их не бывает? — Он уже и сам понимал, что бывают. Всякий, кто надевает ступениатский браслет, рискует жизнью, им это говорили с самого начала. Просто тогда мало кто из махитисов понимал, что слова о смертельном риске вовсе не оборот речи.
— Их могло бы быть меньше, — тряхнул своей козлиной бородкой господин Мэрсьел. — Если бы те, кто надевает браслеты, учились получше. Или хотя бы правильно оценивали собственные силы. Честнее поступают те, кто, не найдя в себе твердости и мужества, отказываются от испытания. Или ты забыл, чародей Фриний, чем тебе предстоит заниматься в жизни — тебе и тебе подобным? Мы оберегаем основы основ этого мира, сражаемся с тварями из Внешних Пустот, защищая жизни других людей. От твердости тех, кто принимает звание чародея, часто зависит слишком многое. И как доверить вам это «многое», если вы не способны справиться с самым главным врагом, которого следует победить прежде, чем вступить в битву, — с собственным страхом?! Тебе и твоим соученикам говорили об этом неоднократно — но многие ли из вас воспринимали эти слова всерьез? — Даскайль раздраженно махнул рукой: — Одни и те же ошибки! С каждым годом ступениаты становятся беспечнее и невнимательнее. — Кажется, он сейчас беседовал сам с собой, напрочь позабыв о Фринии. За те годы, которые тот провел в сэхлии, он привык к этой причуде даскайля, равно как и к предмету его сетований. — Мир вот-вот настигнет очередная катастрофа, и не нужно будет никакого Нисхождения, просто Пелена станет пожирать, кусок за куском, земли, пригодные для жизни, а чародеи окажутся не способны защитить людей!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});