— Все это очень вероятно. К какому же заключению приходите вы, или, вернее, какое решение вы принимаете?
— Нам надо воспользоваться временем. Вот что мы сделаем завтра: на заре весь обоз, и телеги, и фургоны, отправятся в путь по проезжей дороге. Пятьдесят человек из вашего отряда, Отто, с вами во главе, будут служить ему прикрытием, остальная часть отряда останется тут в моем распоряжении. Прошу вас наблюдать с особенным тщанием за этим милым Дессау.
— Будьте покойны, вы отдаете его в надежные руки.
— Я вовсе не беспокоюсь. Подвигайтесь вперед, насколько будет возможно, общее место сходки при соединении двух дорог.
— Понял и все исполню в точности.
— А вы, Людвиг, составите арьергард из остальной части отряда Отто и половины вашего. Если ничего не случится нового, вы отправитесь через три дня по тропинке, открытой Оборотнем, которую вам укажут. На место сходки вы прибудете ранее Отто и найдете там меня; я отправлюсь по той же дороге, но днем ранее вас, с пятьюдесятью молодцами на подбор, а поручик Кердрель, с остальною частью обоих отрядов, пойдет одновременно со мной по проезжей дороге. Помните, Людвиг, что вы должны привлечь внимание пруссаков, дабы лучше их провести и отвлечь от обоза с женщинами и детьми. Покажитесь мельком, только не давайте возможности завязать настоящий бой.
— Это будет не трудно, командир.
— Хорошо ли вы меня поняли, господа? Нет ли каких возражений?
— Никаких.
— Так план мой вы одобряете?
— Он нам кажется, благоразумен и легкоисполним; силы наши хотя и будут разделены, однако мы всегда можем обоюдно поддерживать друг друга.
— Так прощайте, любезный Отто, мы, вероятно, не увидимся более до вашего отправления; я доверяю вам то, что мне дороже всего на свете, родных и невесту, не забывайте этого, — прибавил он с сдерживаемым глубоким волнением.
— Я дам убить себя, чтоб защитить их, более этого я сказать не могу, — ответил Отто улыбаясь.
— Отдайте тайно ваши приказания, знать о них не должен никто, это весьма важно, а на рассвете, с Богом, в путь. Желаю успеха!
Молодые люди обнялись как родные братья, потом еще пожали друг другу руки в последний раз и разошлись.
Согласно принятому решению, на другое утро, чуть забрезжил свет, Отто оставил лагерь.
Тайну сохраняли так тщательно, что Дессау буквально захвачен был врасплох. Он еще спал, когда Отто пришел объявить ему, что первые телеги уже двинулись и ему остается всего пять минут на сборы, чтоб следовать за колонной.
Однако он не казался, недоволен внезапным отъездом, напротив, он как будто обрадовался, что уезжает из деревни, и радость эта выказалась еще очевиднее, когда он узнал, что будет при обозе с ранеными, женщинами и детьми, которому велено выехать ранее.
Радость эта показалась так неестественна Мишелю, когда ему рапортовали о случившемся, что он сильно ею был встревожен.
На другой день была очередь выступать отряду, которым командовал Кердрель.
Перед выступлением товарищи по оружию долго совещались шепотом, и в заключение Ивон сказал своему другу только два слова:
— Я позабочусь.
Потом он стал во главе своего отряда, и тот скоро скрылся в извилинах дороги.
Наконец ушел и Мишель, повторив Людвигу прежние наставления.
Людвиг остался один в деревне с отрядом человек в двести, готовых встретить неприятеля, если б он показался, и, как всегда, добросовестно исполнить свой долг.
Впрочем, ожидание Людвига продлилось недолго. Часам к трем пополудни с передовых постов ему дали знать, что завидели прусские колонны, которые в стройном порядке взбирались на гору.
Немцы медленно подвигались вперед с чрезвычайной осторожностью, что Людвигу дало время сделать последние приготовления.
Наконец, часа в четыре, пруссаки были в виду площадки.
При их отряде находились кавалерия и несколько горных орудий, что, собственно, и замедлило их движение по дорогам, полным рытвин.
Когда они подошли на расстояние выстрела, их встретили убийственным залпом, который наделал тем более вреда, что они не имели еще времени развернуть фронт.
Вольные стрелки перерезали площадку по всем направлениям широкими и глубокими траншеями, возвели насыпи и прикрыли себя срубленными деревьями; позиция их была действительно сильная, можно сказать, недоступная.
Немцы попробовали, было сделать обход, когда потеряли надежду одолеть противников с фронта, но первою их заботой было так укрепиться, чтоб их выбить не могли с места, где начиналась дорога проезжая, дабы отрезать вольным стрелкам отступление и забрать их, как они полагали, точно в громадную сеть.
Сражение продолжалось до ночи, но французы не потерпели чувствительного урона, потому что были защищены насыпями и наваленными деревьями.
Темнота вынудила прекратить бой.
Каждая сторона стала на биваках, где была, и запылали костры.
Не теряя времени, Людвиг велел своим стрелкам сходить один за другим по крутой тропинке, открытой Оборотнем. Он пользовался темнотой, пока не взошла луна. За собою он оставил всего двадцать пять человек, поддерживать бивачные огни и наблюдать за неприятелем, кроме того, он предписал им держаться тут как можно долее.
Те повиновались буквально.
Как скоро взошла луна, немцы попытались захватить неприятеля врасплох, но, встреченные бойким огнем, вынуждены были отступить. Три раза в течение ночи они пытались овладеть укреплениями, все без успеха.
За час до рассвета вольные стрелки, находя, что сделали довольно и оставаться долее было бы отвагою бесполезной, отступили в свою очередь и спустились по отвесной дорожке, настоящей козьей тропинке, доступной для одних горцев.
Едва рассвело настолько, что можно было различать предметы, как пруссаки сделали общее нападение и пустили в ход пушки.
Не получая ответа и опасаясь какой-нибудь дьявольской выдумки вольных стрелков, они не бросились очертя голову на приступ, а, напротив, отступили, чтобы принять самые тщательные меры против всякой случайности. Это и дало вольным стрелкам время укрыться от их преследования и примкнуть к товарищам.
Когда, наконец, последние меры были приняты, пруссаки бросились на приступ и вмиг были на верху баррикад с оглушительными «ура».
Они так и оцепенели от изумления, когда перед ними не оказалось ни души. Вольные стрелки уже скрылись все до одного.
Но вскоре изумление превратилось в ярость, когда пруссаки заметили тропинку, по которой неприятель ушел.
Тропинка это была нечто вроде пропасти, один вид которой заставлял пятиться от ужаса самых храбрых солдат.
Офицеры видели в свои зрительные трубы, как вольные стрелки сбегали с горы, словно серны, то, скользя вниз, то ухватываясь за кусты и выступы скал. Итак, они, несомненно, бежали этим путем, да другого и не оказывалось.