Читать интересную книгу История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II - Коллектив авторов

Б. Прянишников. Новопоколенцы. Сильвер Спринг, 1986.

В. Варшавский. Незамеченное поколение. М.: Русский путь, 2010.

3.2.35. Русская культура «в послании» миру

Попытки объединения русской эмиграции не удавались, политические дискуссии мало к чему конкретному приводили, военные круги были окутаны «невидимой паутиной» мощнейшего шпионского аппарата ОГПУ – НКВД, боевые вылазки оказались обреченными и бесполезными, но всю эту кипучую деятельность без видимых результатов никак нельзя считать ненужной. Чести ради героические поступки и жертвенные подвиги были необходимы. Споры о непримиримости и соглашательстве, о реставрации и непредрешенчестве, об условиях конца большевизма будили мысль, многие их тезисы и по сей день остаются поучительными.

Но была область, которая широко открывалась эмиграции, если только отрешиться от желания непосредственно и немедленно влиять на исторический процесс: это культурное и религиозное творчество. Эмиграция имела и силы и возможность продолжить лучшее, что было в дореволюционной России, на глубине быть созвучной с тем лучшим, что, несмотря на удушение, пробивалось на родине, а в области религиозной жизни и философской мысли, пользуясь небывалой свободой от всякой власти, от денег, от общественного давления, пролагать и новые пути. В этом заключался смысл ее посланничества Западу и России будущего.

Русская философская мысль все больше разворачивается к диалогу с Западом. Статьи таких видных мыслителей, как Николай Бердяев, Иван Ильин, прот. Сергий Булгаков, прот. Георгий Флоровский, Борис Вышеславцев, Георгий Федотов, Семен Франк, Петр Бицилли и многих иных печатаются в самых влиятельных европейских и американских гуманитарных научных журналах, их лекции и выступления неизменно собирают широкую аудиторию западных интеллектуалов.

Молодой философ-гегельянец Александр Кожевников (1902–1968, псевдоним – Кожев) в течение шести лет (1933–1939) раз в неделю читает курс «Введение в чтение о Гегеле» в Высшей школе практических исследований в Париже. Его слушателями и почитателями были многие светила французской мысли как межвоенного, так и послевоенного периода от Анри Бретона и Ханы Арендт до М. Мерло-Понти, Ж. Батая, Раймона Арона. В 1980-е гг. своим учителем его назовет Фрэнсис Фукуяма (родился в 1952 г.), который по возрасту, понятно, не мог его слушать. Огромное влияние на своих немецких и польских студентов оказывал профессор Кенигсбергского и Варшавского университетов, философ и религиовед (специалист по эллинскому мировоззрению) Сергей Николаевич Арсеньев, ставший после 1945 г. профессором Французского православного института св. Дионисия в Париже, а с 1948 г. – Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке.

Русские философские журналы Зарубежья – «Путь» (главный редактор – Николай Бердяев, издавался с 1925 по 1940 г.) и «Новый Град» (главный редактор – Георгий Федотов, издавался с 1931 по 1939 г.) собирали блестящий круг как русских, так и зарубежных мыслителей, ставили и обсуждали самые актуальные темы умственной, общественной и политической жизни мира – национализм, война, общественная солидарность, политика и христианская нравственность, колониализм, фашизм и коммунизм, пределы и возможности межрелигиозного диалога и др. Споры порой разгорались нешуточные, но линии разделений проходили теперь не между русскими мыслителями, с одной стороны, и иностранными – с другой, но разделяли интеллектуалов по отношению к тем или иным мировоззренческим ценностям безотносительно к их национальности. Русская мысль стала в эти годы неотторжимым и весьма значимым компонентом культурной жизни мира.

Историческая справка

Георгий Петрович Федотов (1886–1951). Публицист, церковный историк. Родился в Саратове, среднее образование получил в Воронеже. В 1905 г. как активный член социал-демократической партии высылался за границу. В 1908 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Посвятил себя изучению Средневековья. Занимался под руководством И.М. Гревса. С 1920 по 1922 г. руководил кафедрой истории средних веков в Саратовском университете, откуда был уволен. В Петрограде участвовал в религиозных полуподпольных философских кружках. В 1925 г. эмигрировал в Париж, где стал профессором Богословского института. В 1931 г. вышел его труд «Святые Древней Руси», радикально обновивший подход к агиографии (одна из первых книг, написанных в эмиграции, которую переиздали в России в 1990 г.). В 1941 г. уехал из Франции в Америку, где с 1945 г. и до самой смерти преподавал в Свято-Владимирской семинарии. Как публицист, по глубине мысли, тонкости, точности и изящности языка не имеет себе равных в русской литературе ХХ в.

Запад был непосредственно восприимчив лишь к тем областям культуры, которые не нуждались в словесном понимании, не страдали от языкового барьера: к балету, музыке, живописи, немому кинематографу. Все эти отрасли находились в бурном расцвете уже в предвоенные годы. Успех Дягилевских балетов на Западе с их новаторскими музыкой и декорациями, как известно, был ошеломляющим – дореволюционная Россия, впервые за свою историю в художественном творчестве, учила и удивляла Европу. Эмиграция продолжила и усилила это присутствие России на Западе. Сергей Лифарь писал: «Мировой балет первой половины ХХ столетия был целиком создан художественными силами эмиграции». Имена композиторов Рахманинова, Стравинского, Гречанинова, Черепнина, Метнера, художников Шагала, Сутина, Зинаиды Гончаровой, Ларионова, Бенуа, Кандинского, Бориса Григорьева, Николая Рериха среди многих других свидетельствуют об огромном художественном вкладе эмиграции в жизнь и культурную сокровищницу Запада, а с полстолетним отстоянием во времени – и в сокровищницу России.

Литературная жизнь эмиграции была чрезвычайно богатой и разветвленной во всех местах рассеяния, но особенно во Франции. Издавалось свыше 600 журналов и альманахов, правда, большей частью не долговечных, с 1918 по 1972 г. было опубликовано 1080 романов и почти столько же стихотворных сборников, не говоря о литературных биографиях и сборников критики. В 1934 г. Дм. Философов, мечтавший создать «Литературную Академию Зарубежной России», насчитал около 150 живущих писателей-эмигрантов. Но литература на широкую арену не выходила: читателей было недостаточно, старшему поколению писателей не хватало живого воздуха родины, они все больше обращались к прошлому, у младших чувствовалось роковое отсутствие почвы. Переводы на иностранные языки были немногочисленны. Эсеры М. Вишняк, В. Руднев, И. Бунаков-Фондаминский, бросившие политику ради литературы, продолжали издавать толстый журнал «Современные записки» (1921–1940), по качеству и богатству материалов не уступающий прославившимся отечественным журналам ХIХ в. (на которые ссылалось название журнала). Главная заслуга журнала состояла в том, что он, в отличие от политиков, сумел объединить вокруг себя самые разные течения эмиграции.

Объединяло эмиграцию и имя Ивана Алексеевича Бунина, писателя-классика и непримиримого врага большевизма. Присуждение ему в 1933 г. Нобелевской премии восприняли не только как личное прославление, но и как признание в мировом масштабе всей эмиграции как литературного и общественно-политического явления. Характерно, что присуждение премии задержалось на целых десять лет. Имя Бунина впервые выдвинули на Нобелевскую премию еще в 1922 г. по рекомендации президента Чехословакии Томаша Масарика, но безуспешно, так как западная общественность боялась, что премия, пусть и большому писателю, но свежему и непримиримому политическому эмигранту, будет понята советским правительством как недружественный акт. Но присуждение пришло, хоть и поздно, но более чем вовремя для эмиграция, в годы, когда она, утомленная от своего вынужденного бездействия и чуждости западному миру, переживала тяжелый кризис (выразившийся, в частности, в ряде самоубийств молодых литераторов).

Наряду с Буниным, пожалуй, даже более широким признанием на Западе пользовался писатель-мыслитель Дмитрий Мережковский, благодаря широте своего историософского видения. Причудливый Ремизов со своими поисками бессюжетной прозы и вычурного языка, имел успех всего лишь у небольшой группы французских сюрреалистов. Было замечено и переведено «Солнце мертвых» Ивана Шмелева, самое сильное свидетельство того времени о большевицких злодеяниях в Крыму в 1920–1921 гг.

От безвоздушного пространства особенно страдали поэты, прежде всего сверходаренные: в середине 1920-х гг. замолкла (перешла к прозе) Марина Цветаева, а за ней и Владислав Ходасевич. У более молодых поэтов возобладала так называемая «парижская нота» ностальгии, отчаяния, переходящих в беспросветный нигилизм (Г. Иванов, Д. Кнут и другие).

«Россия – счастье, Россия – свет.А, может быть, России вовсе нет?И над Невой закат не догорал,И Пушкин на снегу не умирал.И нет ни Петербурга, ни Кремля,Одни снега, снега… Поля, поля…Снега, снега, снега, а ночь долгаИ не растают никогда снега…Снега, снега, снега, а ночь темнаИ никогда не кончится онаРоссия – тишина, Россия – прах,А может быть Россия – только страх.Веревка, пуля, ледяная мглаИ музыка, сводящая с ума.Веревка, пуля, каторжный рассвет,Над тем, чему названья в мире нет».

(Георгий Иванов)

Еще ярче слышимость и неуслышанность писателей в эмиграции сказались на судьбе Владимира Набокова-Сирина: исключительно одаренного прозаика молодого поколения, пользовавшегося неизменным успехом и у критиков и у читателей, автора семи выдающихся русских романов. И, тем не менее, даже Набоков продолжал тяготиться скромными размерами эмигрантской среды. В своем последнем, совершенном по импрессионизму слова, русскоязычном романе «Дар» (1938 г.) Владимир Набоков в горьких строфах главного героя – поэта Федора Годунова-Чердынцева прощается с Россией: