на протяжении всего периода репетиций он никогда не пытался исполнять свои тексты под музыку, которую сам же сочинял.
Вне всякого сомнения, для Ван Влита упомянутые «лекции» и «поэтические чтения» были важнейшими составляющими работы над альбомом. Его не интересовали тексты, которые приносил Марк Бостон, или мелодические идеи, которые предлагал Джон Френч, но он, безусловно, считал, что творческий процесс – дело коллективное. По выражению Френча, Капитан «пытался создать атмосферу, в которой мы почти что жили этим альбомом. Как будто у нас не было личной жизни, мы находились на сцене все время, что он был в комнате»[136]. Важной была каждая деталь – вплоть до того, как «правильно, по-художественному» держать сигарету. Харклроуд отмечал, что нередко, глядя на своих неуклюжих музыкантов, Капитан испытывал совершенно искреннюю оторопь. В эти моменты он был похож на мужа, жена которого, собираясь вместе с ним в свет, надела какое-то ужасное платье[137]. Однако чаще привычки и повадки музыкантов использовались Доном для манипуляций. Обладавший поразительной внимательностью и чуткостью, Ван Влит всегда умел направить свою атаку точно в цель: он цеплялся «к нашим привычкам в отношении еды, к тому, как мы одевались, как сидели, как общались с другими людьми»[138], – вспоминал Харклроуд.
С течением времени эти атаки становились все более опасными. Любой промах, недостаток внимания (или то, что для Бифхарта выглядело недостатком внимания) к новому тексту, или неточно исполненная партия становились началом процедуры, о которой все члены Мэджик Бэнда всегда вспоминали с содроганием. Эти процедуры Ван Влит называл «разговорами». Любой «разговор» начинался со спокойных и, казалось, весьма разумных вопросов Дона. Затем его тон постепенно становился все более враждебным, а беседа понемногу начинала превращаться в допрос. Правильных ответов не существовало, а попытки защиты вызывали лишь еще большую агрессию. «Откуда такая злость? Ты чего такой агрессивный?!», – вопрошал Капитан. Обладая апломбом, недюжинным интеллектом, хорошей наблюдательностью, безупречной памятью, а также незаурядным полемическим талантом, Капитан легко опрокидывал своего (гораздо более юного) оппонента. Далее вина коварного музыканта считалась признанной, и на товарищеский суд призывались другие члены Мэджик Бэнда. Френч вспоминал, что жертва «изолировалась и окружалась остальными, которые стояли рядом, пока Дон, в качестве надзирателя, загонял "музыканта дня" в какую-нибудь логическую ловушку» [139].
По мере того как Капитан совершенствовался в своем искусстве допроса, «разговоры» становились все более продолжительными. «Иногда эти беседы тянулись целыми днями, отнимая еще больше драгоценного времени»[140], – рассказывал Джон. Во время «разговоров» Капитан с комфортом усаживался на стул в одном конце комнаты; «музыкант дня» – в другом. Дон не торопился, наслаждаясь сигаретой или чаем, который ему приносила Лори: и Ван Влит, и «музыкант дня» знали, что худшее впереди, поэтому Дон сознательно оттягивал момент атаки, получая удовольствие от атмосферы и ожидания. В это время он мог даже сочинять песни – Френч вспоминал, что во время одного особенно сурового «разговора» с ним Капитан написал "My Human Gets Me Blues" («Мой землянин меня достает – блюз»), а во время допроса Билла – "Bill’s Corpse" («Труп Билла»). Потянув время, Бифхарт начинал свою многословную тираду, постепенно наращивая обличительный пафос и переходя от изначального повода ко все более широкому спектру проблем и грехов. Безупречная капитанская память не упускала ни одного промаха или огреха, совершенного провинившимся музыкантом на этой или прошлой неделе. Остальные участники Мэджик Бэнда имели неукоснительное обязательство присутствовать на всем протяжении разъяснительной беседы. Время от времени Ван Влит апеллировал ко всем сразу или к кому-то в отдельности. «Свидетелю обвинения» не оставалось ничего другого, как с готовностью согласиться и поддержать обвинения в адрес своего товарища. От обвинений во всех смертных грехах Капитан легко мог переходить к другим методам психологической обработки. Харклроуд вспоминал многочасовые атаки, во время которых ему приходилось выслушивать, как Капитан говорил прямо в лицо: «Ты ненавидишь свою мать!»[141].
Харклроуд рассказывал, что «за разговором мы могли провести в комнате до двадцати часов – это не преувеличение, так бывало – и по итогам предполагалось, что мы что-то там разрешили. Он заканчивал тем, что сообщал нам, что прошел через все это только ради нас, и о том, как он с нами выматывался – и я уверен, что он выматывался. Но когда я вспоминаю эти моменты, мне не верится, что он делал это для нас – по сути, он делал это для себя»[142]. По мнению же Френча, главной целью «разговоров» было достижение коллективного единодушия – всякое инакомыслие подвергалось критике и остракизму, а «конструктивное» мнение (т. е. то, которое совпадало с собственными взглядами Дона), всячески восхвалялось. Барабанщик вспоминал, что «разговоры» достигали своей цели – после них он действительно ощущал себя абсолютным эгоистом и никчемным человеком.
Поздней осенью 1968-го Капитан впервые избил своего барабанщика – за то, что тот имел неосторожность принять судебную повестку от лейбла Buddah. За избиением последовал «товарищеский суд». «На чьей ты стороне?», – вопрошал Капитан.
«Страх был главной темой наших жизней, – писал Джон Френч. – Страх оказаться некрутым или эгоистичным. Страх быть униженным или подвергнутым насилию. Страх оказаться мишенью»[143]. Видимо, для того чтобы компенсировать накопившийся негатив и поддержать тех, кто этого заслуживал, Капитан также имел обыкновение брать какого-нибудь участника Мэджик Бэнда «под свое крыло». Капитанская милость могла продолжаться несколько часов или несколько дней. «Любимчик» приглашался «в гости» к Дону – в его всегда закрытую спальню, где Лори угощала его чаем, а Дон – хорошей сигаретой и интеллектуальной, благодушной беседой. «Любимчик» также получал право занять привилегированное посадочное место во время очередного «разговора». Такая политика неизбежно приводила к тому, что между ребятами из Мэджик Бэнда, которые раньше были хорошими друзьями, начинали возникать трения и недоверие. Сказывался и тот факт, что молодые люди проводили вместе в четырех стенах практически все свое время. В какой-то момент Джефф Коттон начал цепляться к Джону Френчу – прося от него исполнить партию по второму разу и отпуская колкости на тему того, что Джон неточно воспроизвел партию Капитана. Вскоре после этого, однажды ночью, Дон пригласил Френча в свои покои, чтобы угостить рюмочкой хорошего крепкого бренди. Барабанщик рассказывал автору этих строк о том, что произошло дальше: «Он наливал мне одну порцию за другой. У меня не было привычки к алкоголю, так что вставило меня мощно…». Включив свой неотразимый шарм, Ван Влит продолжал потчевать музыканта алкоголем, попутно сообщая ему то, о чем Френч и так уже давно подозревал: коварный Коттон считает его болваном и постоянно критикует его деятельность на посту «музыкального директора». «Не бери в голову эту хреновину… ты заслуживаешь уважения», – пытался успокоить барабанщика Капитан. Однако