Разве что там есть кротовые ходы. Девочка решительно заявила: нет, голоса слышались не из-за двери. Но можно ли ей верить? В коридоре, куда выходит дверь, я в три ряда протянул проволоку – вместо сигнализации. Значит, это сон, или слуховая галлюцинация, либо шум ветра в вентиляционной трубе – других объяснений не придумаешь.
Другой случай произошел чуть раньше. Я тогда возвращался самой дальней дорогой и проходил мимо развалин хлева рядом с музеем. Почти у самого убежища я наткнулся на брошенный окурок – старательно притушенный, до фильтра оставалось еще сантиметра два. Он не дымился, – прикоснувшись к нему, я убедился, что он уже совсем холодный. Окурок – и это особенно не понравилось мне – не успел пропитаться влагой, не пересох – нет, он был слишком свежим. Случалось, находили мумии, казавшиеся живыми, обнаружить недокуренную сигарету куда проще, чем мумию, – разумеется, это не повод для паники. Да и марка сигарет та же, которую курю я, – «Севен старс»; это меня успокоило. Хорошо, когда тревожащие тебя улики оказываются следами твоих собственных действий, они ничем уже не грозят, напротив, вселяют покой. Кстати, когда начали продаваться «Севен старс»?
Наверху что-то медленно, с равными промежутками грохочет.
Пять часов две минуты.
Я вынимаю из вентиляционной трубы заткнутый в нее пенопласт. Громыхает огромный барабан. Видимо, такова традиция. Эхо, отражаясь в подземном лабиринте, напоминает рев прибоя. Может быть, как раз сейчас жеребец, встреченный жидкими аплодисментами, неестественно выпрямившись, перерезает ленточку.
По кругу вечернего неба в вентиляционном отверстии плывет туча, напоминающая подгоревшую рисовую лепешку. Толстая и набухшая, она вот-вот лопнет и прольется дождем.
Наконец подошло, мне кажется, время расстаться с убежищем. Тетрадь, чтоб не намокла, я положу в полиэтиленовый пакет и крепко залеплю клейкой лентой. Спрятать все, что я хочу, можно вон в той трещине в стене, похожей на кепку бейсболиста. Длинный козырек с одной стороны оборван, и там зияет дыра вроде кармана. Чем не сейф для денег, проездного билета и ультракоротковолнового передатчика, снятого с ножки стула в восьмой палате?
Пусть девочка еще полчасика поспит.
Если бы у меня спросили, чего я хочу сейчас больше всего, я бы ответил: суметь до того, как верну жену, предпринять кое-что. В каком виде найду я свою жену, в какой обстановке встречусь с ней? Никто не в состоянии ответить мне на этот вопрос. Как будто можно считать установленной связь между исчезновением жены и кражей пилюль, но такое допущение не помогает ни на шаг продвинуться даже в косвенных уликах. Лишь осторожные намеки жеребца наводят на эту мысль. Возможно, жена и впрямь больна и остается до сих пор в клинике, а то, что она не нашла способа связаться со мной по телефону, – чистая случайность. Вместе с тем, если взглянуть на происшедшее глазами жены, именно я являюсь человеком, пропавшим без вести. Быть может, пытаясь выяснить, куда я исчез, она поступила на временную работу, скажем, в библиотеку главного корпуса. Но нельзя не учитывать и вероятность того, что после удара, нанесенного ей в аптеке во время кражи пилюль, она утратила память. В самом же худшем случае ей насильно или под гипнозом ввели лекарство, лишившее ее возможности действовать по собственной воле.
Так или иначе, я должен принять соответствующие меры, если будет необходимо, – не останавливаясь даже перед применением силы. В туфлях для прыжков да еще с металлической трубой в четверть метра, которую я спрячу под мышкой, удастся обеспечить немалую атакующую мощь. Девочке неприятны мои упражнения – она вся сжимается, увидев прыгающего человека, – поэтому я сейчас не в форме, а ведь одной врожденной быстроты мало, чтобы, надев такие туфли, сразу же совершать в них прыжки.
Везти тут девочку в кресле-каталке непросто. Малейшая неосторожность – и вместе грохнемся.
Однако чем сложнее становится положение, тем меньше у нас шансов снова вернуться в убежище. Может быть, найдя путь к бегству, удастся увести из клиники и жену. Путь к бегству один: скатиться вниз по северному склону, поближе к городской улице. А мы находимся на южной стороне. Бежать одному, оставив здесь девочку, – значит бросить ее навсегда. Ну а тетрадь, ее можно спокойно засунуть в щель в стене, и она до скончания века никому не попадется на глаза, – бог с ней. Но девочка – не тетрадь.
Еду на первое время я положил в коробку под сиденье кресла-каталки.
Четыре банки кока-колы, пять булочек, четыре печенья, два огурца, два вареных яйца, немного соли, завернутой в фольгу, четверть фунта масла, плитка шоколада, четыре побитых персика; там же – пачка бумажных салфеток…
Девочка с наушником в ухе чуть приоткрыла глаза и улыбнулась. Руку она по-прежнему держала между ног. Мне не хотелось докучать ей замечаниями. Потом она снова заснула. Тело ее стало еще короче. Чтобы оно не искривлялось, я осторожно выпрямил его (шведское кресло-каталка удобно и для этого тоже); то ли дело лепешки из рисовой муки, тянучки, пирожки с бобовой начинкой – как их ни мни, они всегда сохраняют форму, близкую к шару. Хочешь не хочешь, но без помощи жеребца – заведующего отделением хрящевой хирургии – не обойтись.
Глядя на девочку, так стремительно превращающуюся чуть ли не в грудного ребенка, я поддался иллюзии, что время идет вспять. Единственное, что осталось неизменным, – выражение глаз. Если кто-нибудь будет увлечен девочкой, то, несомненно, благодаря ее глазам, устремленным вдаль и не видящим, что делается у нее под ногами.
Как быть с халатом? Я думаю, он поможет мне пробраться сквозь толпы людей, но не станет ли он слишком явной приметой для преследователей? Пусть все решится на празднике, а пока я его не брошу. Даже если не придется воспользоваться им, подложу его под голову девочке вместо подушки.
Жаль, пришлось оставить там, в заброшенной комнате, портфель со всем необходимым для торговых сделок. В нем тридцать каталогов туфель для прыжков, пятнадцать бланков-заказов и столько же талонов на получение памятных подарков – в общем, не такая уж ценность. Но портфель итальянской кожи жалко – купить новый мне не по карману. Ничего не поделаешь. Сам теперь не пойму, что вынудило меня пойти на такой расход.
Шесть часов семь минут.
Что ж – в путь. Маршрут 8, 4, 8, 4, 3, 3, 2. Этот шифр поможет мне запомнить повороты, чтобы добраться до музея.
– Я видела сон, будто протухло мыло.
– Мыло не тухнет.
– Почему?
– Мыло, которое может протухнуть, – не мыло.
Наверное, лучше взять тетрадь с собой, чем