Но у Алкина не было никакого желания говорить о чем бы то ни было с главным констеблем Бакли.
— Приезжайте завтра к полудню, — решила за Алкина Сара. — Выезжайте одиннадцатичасовым автобусом. Мы с Тайлером встретим вас на конечной остановке, это напротив нашей достопримечательности — Большой крепости, заодно можно ее осмотреть, вам должно быть интересно.
Почему она думает, что ему должно быть интересно осматривать крепостную стену, каких в доброй старой Англии сотни, если не тысячи?
— Хорошо, — сказал он. — Я приеду.
И так было бы хорошо, если бы меня встретили только вы, Сара, с вами я готов и крепость осматривать…
Должно быть, эта мысль так явственно отразилась на его лице, что Сара, уже протянувшая руку для пожатия, отступила на шаг и пробормотала:
— Значит, договорились.
Так и не подав руки, она пошла к выходу. Алкин забежал вперед, предупредительно открыл перед Сарой дверь, и как-то получилось, что ладони их все равно соприкоснулись. На какое-то время мир застыл, как застывает для внешнего наблюдателя луч света, достигший сферы Шварцшильда — поверхности, где нет времени, и если что-то происходит, то длится вечность.
Алкину так и показалось — целую вечность они простояли с Сарой, держась за руки, будто Фальстаф с Фордом, застрявшие в дверном проеме. Мгновение спустя после вечности (с ощущением времени у Алкина возникли проблемы) они оказались на тротуаре, Сара садилась за руль, а он стоял у открытой дверцы и что-то говорил, но из-за того, что время то сжималось, то растягивалось, сам не мог понять своих слов.
— В полдень, — напомнила Сара и умчалась. Алкин постоял, глядя вслед, но у всех машин были одинаковые габаритные огни, и он сразу потерял Сару, ее огоньки, ее глаза, ее мысли… «Глупо, — подумал он, — наговорил с три короба, все только запутал, могу себе представить, как она станет рассказывать своему Тайлеру о встрече со странным русским физиком. Да ну, Сара, скажет главный констебль, он тебе мозги пудрил, а ты уши развесила, очнись, девочка»…
А номер своего телефона Сара так и не продиктовала. Можно, конечно, узнать… Нет, не станет он узнавать. Завтра в три семинар — Пенроуз докладывает о бранах и М-теории, Хокинг наверняка будет тоже. Можно представить, какая разгорится дискуссия, надо обязательно там быть, но, если он в двенадцать только приедет в Бакден, то вернуться к трем не успеет точно. Ехать ради сомнительного удовольствия познакомиться с главным констеблем…
Так и не придя к окончательному решению, Алкин достал из холодильника пакет с замороженной рыбой. Он положил покрытую изморозью рыбину на сковороду, провел сверху рукой, будто погладил, и рыба зашипела, потекла вода, сковородка нагрелась очень быстро, слишком быстро, пожалуй, корочка, которую он любил, не успеет образоваться, и Алкин поднял ладонь выше. Надо бы включить плиту, чтобы и снизу шел подогрев, но ему не хотелось делать лишних движений, он так устал сегодня… Перевернул рыбу деревянной ложкой и погладил другую ее сторону. Почти готово, можно заняться салатом.
Завтра он увидит Сару, и пусть все будет, как будет.
* * *
Автобус свернул с шоссе, и слева надвинулась красная кирпичная крепостная стена, закончившаяся высоким донжоном и воротами, у которых стояла толпа туристов. Чуть поодаль Алкин увидел Сару — она была в темном платье с длинным рукавом, сапожках и наброшенной поверх платья шерстяной кофточке. Главного констебля Алкин не разглядел, Сара определенно была одна, и он помахал ей из окна, она ответила и пошла навстречу.
— Прохладно сегодня, — сказала Сара вместо приветствия. Алкин кивнул — говорить ему не хотелось. Хорошо бы просто побродить для начала, заново привыкнуть друг к другу.
— Тайлер ждет нас в участке, — продолжила Сара, и хорошее настроение, не покидавшее Алкина все утро, мгновенно улетучилось. — Он дежурит до часа, потом мы сможем спокойно поговорить. Тайлер хочет послушать ваши рассуждения, ему очень интересно.
— Я понимаю, — пробормотал Алкин.
— Мне тоже очень интересно, — ощутив напряжение в словах Алекса, мягко произнесла Сара, — но я мало что… то есть, конечно…
Она замолчала, взяла Алкина под руку и повела по гравиевой дорожке к неширокой улице, застроенной одинаковыми одноэтажными домиками с покатыми черепичными крышами. Завернули за угол, прошли мимо баскетбольной площадки, где подростки, бросавшие мяч в корзину, вопили, будто стая чаек, у которых отнимают добычу, и вышли на круглую площадь, где на двухэтажном сером здании времен, скорее всего, короля Эдуарда, Алкин издалека разглядел надпись: «полиция».
Все это время Сара что-то говорила. Рассказывала, наверно, о достопримечательностях. Алкин слышал только голос, только интонации, только тембр, и когда она задала какой-то вопрос, не сразу пришел в себя, пришлось переспросить.
— Вы какой ленч предпочитаете: что-нибудь серьезное, из трех блюд, или полегче — сэндвичи, кофе?
— Полегче, — сказал Алкин и опять замолчал. Теперь молчала и Сара, понимая, какие ощущения испытывает ее спутник. Так они и вошли в здание, им кивнул сидевший за деревянной перегородкой дежурный констебль, они прошли по короткому коридору, и Сара, не постучав, открыла дверь, пропуская гостя.
— Рад вас видеть! — воскликнул главный констебль Бакли, выходя из-за стола и протягивая Алкину обе руки. Алкин ожидал увидеть высокого крупного мужчину с большими волосатыми руками и густой светлой шевелюрой уроженца Шотландии — типичного английского полисмена, какими их изображают на открытках и каких действительно много на улицах в Кембридже. Да и громкий голос, который Алкин уже слышал вчера, соответствовал именно такому образу. Однако, на удивление, Тайлер Бакли оказался, во-первых, среднего роста, не выше самого Алкина, во-вторых, был лысоват, сложения плотного, конечно, но далеко не богатырского, а ладони так и вовсе могли принадлежать скорее музыканту, чем полицейскому. Пожатие оказалось крепким, но не грубым, а голос… ну что голос… В Москве у Алкина был знакомый — из литераторов, он писал бытовую прозу и пользовался определенным успехом в неопределенных кругах читателей, — голос которого способен был перекрыть рев пожарной сирены. Громкий голос — не свидетельство душевной грубости.
Алкин понимал, что должен испытывать по отношению к Бакли неприязнь, и, пожалуй, действительно испытывал, но именно потому, что должен был, и вместе с этим естественным чувством ощущал еще и неуместное чувство вины, будто он перед Бакли в чем-то провинился, хотя ни сном, ни духом…
Главный констебль вернулся за свой стол, на котором стоял дисплей компьютера и лежали вперемежку папки — черные, зеленые и коричневые, — листы бумаги и несколько книг, названия которых Алкин не сумел разглядеть. Гостя усадили в кожаное кресло, явно предназначенное для посетителей, а не для задержанных, а Сара устроилась на коротком, тоже кожаном, диванчике напротив окна, так что Алкин со своего места видел нависшего над столом Бакли