Тем временем Давид после бегства жены почувствовал себя несколько не в своей тарелке. Хотя не в его характере было обращать внимание на окружающих, он не мог не заметить их возмущения тем, что на месте королевы Джоанны появилась какая-то вульгарная подозрительная особа. Граф Мар и несколько лордов открыто заявили ему, что не одобряют его действий, последствием которых стал отъезд из страны законной супруги, и что это может привести к ухудшению отношений с Англией, к тому, что условия перемирия снова станут суровыми для них.
Когда он проезжал по улицам, люди взирали на него сумрачно, никаких приветственных возгласов, зато раздавались выкрики, выражающие недовольство.
Напуганный этим Давид готов был сделать что угодно, кроме одного — он не мог удалить от себя Кэтрин Мортимер. Эта женщина словно околдовала его. Когда граф Мар от имени многих потребовал отправить ее обратно в Англию, Давид заявил, что пойдет на все, но не позволит этого.
Видя его безумную решимость скорее потерять корону, чем женщину, его советники предложили ему самому отправиться в Лондон и уговорить жену вернуться.
— В Англию? Где я провел эти ужасные одиннадцать лет? — вскричал Давид. — Да еще упрашивать жену? Никогда!
Но граф Мар был настойчив:
— Вы обязаны сделать это, милорд. Ради мира и спокойствия Шотландии. И вам не трудно будет уговорить королеву. Стоит только рассказать ей, как все в стране озабочены ее отсутствием, этого будет достаточно. И никто ни здесь, ни в Лондоне не будет знать об истинной цели вашей поездки: все будут думать, что вы поехали, чтобы вести речи об уменьшении выкупа и о прочих вещах, связанных с договором о мире. Соглашайтесь, милорд, иначе стране и вам грозят серьезные беды…
Наконец Давид согласился, и в Англию отправилась кавалькада из восьмидесяти человек. Не рассчитывая, что он будет принят при дворе, Давид остановился в Холборне, откуда отправил Джоанне послание, в котором смиренно просил оказать ему честь и прибыть к нему с визитом.
Она не стала упрямиться и сразу приехала, найдя его совсем в ином состоянии и настроении, нежели тогда, когда они виделись в последний раз.
Он виновато посмотрел на нее и сказал просительным тоном:
— Моя дорогая Джоанна, выслушайте меня. Боюсь, что излишнее количество вина затмило мой разум, когда вы соблаговолили прийти ко мне, и я прошу у вас прощения.
Она молчала.
Он взял ее руку, которая оставалась безжизненной в его руке, и попытался воздействовать на жену, пуская в ход красноречие, всевозможные уловки и немалое мужское обаяние. Она была вежлива, но непреклонна.
Его взбесило ее самообладание. Он привык думать о ней как о слабой, безвольной женщине и ошибочно принимал за бесхарактерность всегдашнюю учтивость и отвращение к ссорам и препирательствам. Но сейчас он встретил совершенно другую женщину, непохожую на его жену, — Давид не узнавал Джоанну.
Дав ему высказаться, она спокойно произнесла:
— Вы могли бы не тратить столько красноречия. Я поняла, вы хотите, чтобы я вернулась в ту страну, где мой отъезд вызвал нежелательные последствия. Я не сделаю этого… Однако, пока вы здесь, пробуду с вами под одной крышей во избежание ненужных толков. Но не думайте, что между нами могут возобновиться супружеские отношения. Я стану бывать с вами на официальных церемониях, и это все. И я сделаю, что в моих силах, чтобы облегчить нашей стране… вашей стране… переговоры с моим братом. Но я больше не считаю себя вашей женой и никогда ею не буду.
Для Давида это была уже победа. О лучшем исходе он не мог и мечтать. Они поживут какое-то время в одних стенах, и он безусловно сумеет склонить ее к близости и уговорить вернуться с ним в Шотландию. А там будет видно. Не впервой королевским супругам примериться с любовницами мужей.
Джоанна выполнила данное ею слово. Она переехала туда, где остановился Давид, вместе с ним была принята Эдуардом, и тот обещал уменьшить сумму выкупа и расходов на содержание Давида в плену.
Филиппа понимала и горячо одобряла поведение Джоанны, восхищаясь ее умом, а та была благодарна ей за помощь.
— Я никогда не вернусь к Давиду, — говорила она. — Надеюсь, вы с Эдуардом поддержите меня в этом.
И Филиппа, ласково обнимая золовку, отвечала ей:
— Мы всегда рады видеть тебя с нами. Ни о чем не беспокойся. Ты и так достаточно настрадалась.
Филиппа, говоря это, даже ощущала какую-то вину за то, что счастливо жила с ее братом, а бедняжка Джоанна не знала, наверное, и дня, по-настоящему счастливого и спокойного.
Наконец король Эдуард дал окончательный ответ Давиду по поводу взаимоотношений их стран. Он согласился отсрочить уплату выкупа, особо отметив, что делает это, только уступая настояниям сестры. Кроме того, согласился, чтобы шотландские юноши учились в университетах Оксфорда и Кембриджа.
После всего этого Давиду незачем было оставаться в Англии, и ему вежливо предложили покинуть ее, что он и сделал с большим удовольствием. Единственное, что вызвало у него раздражение, — это то, что Джоанна так и не поддалась на уговоры и наотрез отказалась сопровождать его.
Во время последнего разговора она сказала, глядя ему в глаза:
— Можете быть уверены, что я никогда не вернусь в Шотландию. Я решила остаться здесь, в моей семье, где меня любят и уважают. Так что не тратьте попусту слов на бесполезные уговоры.
Свита, сопровождавшая его, была разочарована решением Джоанны и во всем винила короля. Придворные знали, что по возвращении домой их ждет серьезное недовольство народа. Однако Давид старался об этом не думать, он ждал встречи с Кэтрин Мортимер, в объятиях которой забудет обо всех неприятностях.
* * *
В замке Райзинг королева-мать уже не вставала с постели, она была очень больна. Ей недавно исполнилось шестьдесят четыре, и уже двадцать восемь лет она жила в этом замке одна, без своего возлюбленного, преданного позорной казни по приказу ее сына.
Припадки безумия с возрастом почти перестали мучить ее, а последние десять лет их вовсе не было. Не стало и угрызений совести.
Вторую половину жизни она прожила другим человеком, делая много добра жителям окрестных селений и городов. Лишь немногие старики, помнившие дни царствования ее мужа и то, как она расправилась с ним, бормотали порой, что никакие добрые дела не замолят ее грехов.
Она же стала умиротворенной, спокойной и уже не помнила о том, что было в прошлом и о чем не хотела помнить.
Лежа в постели, она большую часть времени находилась как бы в полусне, а когда ненадолго пробуждалась, мысли были радостными: как много хорошего она сделала за последние годы, живя здесь, в замке, и помогая бедным людям, как все ее любят, как все должны быть довольны и благодарить ее за то, что она избавила страну от недостойного короля и дала ей такого достойного.