Читать интересную книгу Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Да? — У Пруита свело горло, будто он проглотил что-то вяжущее. — Послушай, — ему пришлось напрячь все силы, чтобы выговорить это. — Послушай, ты меня помнишь?

— Конечно, помню, глупый. — Она прислонилась к стене и глядела в конец коридора. — Ты думал, я могу тебя забыть? Мне просто сейчас некогда разговаривать, миленький. Ты бы зашел через полчаса, давай так и договоримся.

— Ладно, бог с ним. Не надо. — Он отступил на шаг, все еще ничего не соображая.

— Наверное, все равно бы ничего не вышло, — сказала Лорен. — Через полчаса будет уже целая очередь. Человека четыре, не меньше.

— Ясно. Миссис Кипфер мне объяснила, что ты тут нарасхват. Бог с ним. Не буду тебя отвлекать.

— Знаешь что, — она обвела глазами коридор, — их здесь вроде никого нет. Может, я сумею пропустить тебя без очереди. Хочешь?

— Мне твои одолжения не нужны.

Она перестала смотреть в конец коридора и взглянула на него, в глазах ее появилось беспокойство, они ожили, ожили в первый раз за все это время, как будто она только сейчас увидела, что перед ней не просто очередной клиент.

— Ну зачем ты так? А на что, собственно, ты рассчитывал?

— Не знаю.

— Ты пришел в неудачное время, вот и все. Я же здесь не развлекаюсь. Это моя работа, сам понимаешь.

— Твоя работа? — повторил он. — А ты забыла? Три дня назад приходил тут к тебе один. До утра остался. И твердо обещал, что сегодня придет снова. На всю ночь. Помнишь? Это же я, он самый. Мы тогда с тобой целых три часа в постели проговорили.

— Конечно, помню.

— Ничего ты не помнишь. Забыла даже, как меня зовут.

— Почему же? Конечно, помню. Ты Пру. Ты меня тогда еще спросил, почему я этим занялась, и я тебе рассказала. Вот видишь? Я все помню.

— Вижу, — сказал он.

— Знаешь что, иди сейчас в девятый номер и жди меня. Я буду через пять минут. Ты пока можешь там раздеться.

— Нет, спасибо. Если не возражаешь, я лучше подожду, когда ты будешь посвободнее. Поточный метод меня никогда особенно не привлекал.

Она сделала шаг, чтобы уйти — в третий раз, — но вернулась и посмотрела ему в глаза. И все же взгляд ее продолжал скользить куда-то в сторону.

— Из этого тоже ничего не выйдет, Пру, — мягко сказала она. — Со мной сегодня уже договорились на всю ночь.

— Что? — Во рту у него совсем пересохло, и он пожевал губами, чтобы накопилась слюна. — В ту ночь ты ничего такого не говорила. Ты тогда сказала… Зачем ты мне морочишь голову?

— Я тогда не знала. Сегодня день получки, забыл? — терпеливо объясняла она. — Я за один такой день могу набрать вот этих жетонов, — она помахала перед ним белой пластмассовой фишкой, — больше, чем за весь оставшийся месяц. А сегодня здесь будет гулять большое начальство из Шафтера, и они заранее сняли чуть ли не весь дом. Утром позвонили миссис Кипфер и специально просили, чтоб она меня на ночь не занимала.

— Но ты же мне обещала, черт возьми! — возмутился он. — Почему ты ей не сказала? — Остановись, подумал он, зачем ты клянчишь? Разве ты не чувствуешь, когда тебе не рады? Ты уже потерял почти все, хочешь потерять и это?

— Послушай, — у Лорен лопнуло терпение, — неужели ты не можешь понять? Когда приезжает начальство, миссис Кипфер все закрывает. Думаешь, офицерам понравится, если их здесь увидят солдаты?

Ну и стерва, подумал он, ну и подлюга эта миссис Кипфер, все ведь знала!

— А мне наплевать, понравится им или не понравится! Я на это плевал, поняла?

Здоровенный солдат в гражданском, такой толстый, что вполне мог бы быть первым поваром, энергично работая локтями, протиснулся между ними и двинулся дальше. Пруит с надеждой посмотрел на него.

— Эй ты, рожа! Ослеп, что ли? Куда прешь, болван?! — рявкнул Пруит, но толстый даже не обернулся. Паразиты! — подумал он, — и не облаешь никого, чтоб они все сдохли!

— Тебя бы все равно сюда не впустили, — говорила Лорен, — даже если бы я отказалась. А я бы только потеряла на этом деньги. Шафтерские всегда платят много. Кидают деньги пачками. Что им какие-то пятнадцать долларов? Девушки за одну такую ночь зарабатывают больше, чем за целую неделю. Мне самой обидно, Пру, но что я могла сделать?

— Тебе обидно? А мне, думаешь, как? Ей обидно, — повторил он. — Ей очень обидно. Я ждал этой ночи как не знаю чего! — Что с тобой, Пруит? — подумал он. Заткнись. Где твоя гордость?

— Ну извини. А вообще, почему ты вдруг решил, что у тебя на меня какие-то права? Ты мне, между прочим, не муж.

— Да уж, это я как-нибудь понимаю. Господи, Лорен, но почему?

— Мы тут с тобой разговариваем, а мне каждая минута стоит восемьдесят центов…

— Какие большие деньги! Ай-я-яй!

— … и на ночь меня все равно никто не отпустит. Я тебе предлагаю, давай пропущу тебя без очереди. Только говори быстро, хочешь или нет? Мне из-за этого и так придется чуть ли не на уши встать.

Все правильно, подумал он. Женщины очень практичный народ.

— Ну? Что ты молчишь? — торопила она.

Он смотрел на нее, на ее рот, слишком большой на худом, почти детском лице, которое сейчас нетерпеливо хмурилось, и ему хотелось сказать ей, чтобы она шла со своим предложением куда подальше, сказать, чтоб она катилась к черту, а потом повернуться и уйти из этого сумасшедшего дома. Но вместо этого он услышал свой голос, произнесший: «Хорошо», и возненавидел себя за это слово.

— Вот и отлично. Иди в девятый номер. И раздевайся. Я только сдам жетон и вернусь.

И тотчас ушла, очень быстро, а он смотрел, как она торопливо несется по коридору, лавируя в толпе, словно бегун, огибающий препятствия в кроссе по пересеченной местности. Какой-то солдат протянул руку и остановил ее, она улыбнулась, что-то ему сказала, потом рассердилась и побежала дальше.

Еще один Пруит, подумал он. Потом прошел в девятую комнату, чувствуя, как пустота в нем постепенно заполняется гневом, но гнев непрерывно просачивается наружу. Он сел на кровать. Картина, которую он рисовал себе, когда шел сюда, до сих пор стояла у него перед глазами, и от этого в душе все было мертво.

Он услышал в коридоре ее шаги. Но когда он поднял глаза, дверь уже захлопнулась, чиркнула молния, и платье полетело на стул. Она вдруг остановилась и непонимающе посмотрела на него.

— Ты даже не разделся?

— Что? А, да, действительно. — Он встал с кровати.

Казалось, Лорен сейчас расплачется.

— Я же тебе сказала, чтобы ты разделся, пока я хожу. Господи! Я тебя пустила вперед, без очереди, просто по знакомству, а ты даже не хочешь мне помочь.

Пруит стоял и глядел на нее. Он не мог выдавить из себя ни слова.

— Ладно, не сердись, — наконец сказал он. — Дай мне на тебя посмотреть.

— Хорошо.

Он протянул ей три доллара.

Она откинула влажные волосы, падавшие на неспокойные, торопливые глаза, плоский островок между тугими маленькими грудями поблескивал от пота.

— Ты же знаешь, в день получки время ограничивают. Гортензия может постучать в любую минуту.

Он выпрямился, глядя на нее. Глухая боль, от которой занемели скулы, поползла вниз, опустилась по спине вдоль позвоночника и тяжело осела в желудке кислым комком. Она лежала раздетая на кровати, нетерпеливо ждала и, повернув голову, с раздражением смотрела на него.

— Ты мог бы прийти ко мне завтра. И остался бы на всю ночь.

Он еле расслышал это сквозь скафандр из плексигласа, в который он был сейчас закупорен, задраен, — перед вами блестящий образец Человека Двадцатого Столетия! Чтобы сохранить здоровье и стройность, он делает гимнастику в своем герметическом, звуконепроницаемом, любвинепроницаемом, злобонепроницаемом, жизненепроницаемом плексигласовом скафандре, представляющем собой чудо современного прогресса, шедевр современной инженерной мысли и промышленного дизайна, в каждой семье должно быть минимум два таких скафандра для взрослых и по одному на каждого ребенка, потому что Человек Двадцатого Века очень глупо выглядит, когда он голый, а на ногах у него носки и ботинки, он похож на тушку белки, с которой содрали шкуру, но еще не срезали меховые муфточки с лапок. Но будь он проклят, он скорее сдохнет, скорее захлебнется в собственном дерьме, чем скажет ей, что не может прийти завтра, потому что вынужден был одолжить двадцатку у «акулы»-двадцатипроцентовика, который тоже представляет собой чудо современного прогресса, чтобы суметь прийти сюда сегодня, и что завтра у него уже не будет денег и он не придет. Да и, кроме того, пришлось бы это кричать во весь голос, а то сквозь скафандр не будет слышно.

— Миленький, постарайся побыстрее. Иначе придется отложить до следующего раза.

Это по меньшей мере странно: Роберт Э. Ли Пруит, ЧЕЛОВЕК Двадцатого Века, шагающий по Матери-Земле в суперсовременном «ПЛЕКСИГ ЛАСОВОМ СКАФАНДРЕ — XX ВЕК», модели, которую современная промышленность производит в таком изобилии, что любой мужчина, любая женщина, любой ребенок могут приобрести ее за умеренную цену, да что там за умеренную — чуть ли не за бесценок, даром, потому что в результате последних исследований мы настолько усовершенствовали технологический процесс, что можем за баснословно низкую цену предложить нашим покупателям новейшие модели, обеспечивающие почти абсолютный вакуум, — этот современный ЧЕЛОВЕК, которого щедро осыпают благодеяниями, к услугам которого все достижения многовековой цивилизации, который слышит, как его ботинки скребут и скребут носами по облупленной позолоте железной кровати, словно дорогой и очень точный метроном, и напоминают, что не надо пачкать простыни, — этот представитель рода человеческого НЕСЧАСТЕН! Несчастен лишь потому, что он не может вылезти из своего плексигласового скафандра, своего гигиеничного, универсального, всепогодного скафандра, лишь потому, что его не поняли, лишь потому, что и сам он не понял, лишь потому, что он не может прикоснуться к душе другого человека.