Читать интересную книгу Сталин и писатели Книга первая - Бенедикт Сарнов

Письмо Демьяну, начинающееся словами «Вам нужен мой ответ. Извольте», Сталин включил в собрание своих сочинений, как имеющее принципиальное, политическое значение. Но при этом многое из него убрал. (В документальном разделе все потом вычеркнутые части текста этого письма заключены в квадратные скобки.) Выходит, Сталин и сам сознавал, что в свою политическую отповедь Демьяну внес некое личное раздражение, к делу отношения не имеющее.

Для этого личного раздражения были у него свои причины. И удивляться надо не тому, что он не смог этого раздражения сдержать, а скорее тому, что он не дал ему полную волю.

А непосредственным поводом для этого раздражения стало следующее.

В конце 1934-го — начале 1935 года закатилась звезда одного из ближайших сталинских соратников — Авеля Софроновича Енукидзе. Он был снят с поста секретаря ЦИК, выведен из ЦК, исключен из партии. Это было только начало его заката. Спустя два года — в 1937-м — он был расстрелян.

К объяснению причин этой внезапной немилости вождя к недавнему своему другу и соратнику я еще вернусь в главе о Булгакове. (В связи с его пьесой «Батум».) Здесь же упоминание об этом событии мне понадобилось лишь постольку, поскольку оно стало завязкой другого сюжета, не столь значительного, но имеющего самое прямое отношение к предмету моего повествования. 

Падение Авеля Енукидзе повлекло за собой его выселение из Кремля и начало так называемого «Кремлевского дела» — о будто бы существовавших террористических замыслах среди сотрудников правительственных учреждений. Арестовали 78 человек. Среди арестованных были сотрудники секретариата ЦИК СССР и сотрудники кремлевских служб, в том числе и самые мелкие — вплоть до уборщиц. Все это липовое дело было создано с единственной целью: прикрыть, замаскировать истинную причину падения Авеля Енукидзе. Надо было сделать вид, что за этим его падением стоят не личные амбиции и личное раздражение Сталина, а серьезные политические причины. В числе арестованных по этому «Кремлевскому делу» оказался ответственный секретарь журнала «Советское строительство» Михаил Яковлевич Презент. Журнал этот издавал ЦИК, и Презент был человеком близким к Авелю Софроновичу. Но причиной его ареста была не только его близость к впавшему в опалу бывшему секретарю ЦИК.

Одной из главных, а быть может, даже и главной причиной особого интереса органов НКВД к фигуре М.Я. Презента был его дневник, слух о котором еще до его ареста распространился в московской литературной — и не только литературной — среде.

К тому времени институт «сексотов» — тайных осведомителей — был уже широко развит и проникал во все поры государственного аппарата, общественной жизни, партийных и комсомольских организаций… Все чувствовали себя под неусыпным надзором невидимых, но бдительных «сексотов». Даже люди, облеченные, казалось бы, полным доверием «отца народов», находились под наблюдением. По этому случаю известный бард революции Демьян Бедный рассказал Раскольникову в моем присутствии следующую историю.

Одно время Сталин приблизил к себе Демьяна Бедного, и тот сразу стал всюду в большой чести. В то же время в круг близких друзей Демьяна затесался некий субъект, красный профессор по фамилии Презент. Эта личность была приставлена для слежки за Демьяном. Презент вел дневник, где записывал все разговоры с Бедным, беспощадно их перевирая. Однажды Сталин пригласил Демьяна Бедного к себе обедать. «Он знает, что я не могу терпеть, когда разрезают книгу пальцем, — говорил Демьян Раскольникову. — Так, представьте себе, Сталин взял какую-то новую книгу и нарочно, чтобы подразнить меня, стал разрывать ее пальцем. Я просил его не делать этого, а он только смеется и продолжает нарочно разрывать страницы».

Возвратившись из Кремля, Демьян рассказывал, какую чудесную землянику подавали у Сталина на десерт. Презент записал: «Демьян Бедный возмущался, что Сталин жрет землянику, когда вся страна голодает». Дневник был доставлен «куда следует», и с этого началась опала Демьяна.

(М. Канивез. Моя жизнь с Раскольниковым. «Минувшее. Исторический альманах». 7. М. 1992. Стр. 94—95.)

Автор этих мемуаров Муза Васильевна Канивез была женой Ф.Ф. Раскольникова, так что эту историю Демьян вполне мог рассказать Федору Федоровичу в ее присутствии Но многое в этом изложении запомнившегося ей рассказа «барда революции» напоминает игру в испорченный телефон.

Как мы уже знаем, М.Я. Презент вовсе не был «красным профессором». Не был он и «сексотом», специально приставленным к Демьяну для слежки за ним. И, как мы сумеем убедиться, записывая в своем дневнике кое-какие изречения Демьяна, Презент даже и не думал нарочно их перевирать.

Есть в изложении Музы Васильевны и другие несообразности, свидетельствующие о том, что далеко не всему из того, что она сообщает, можно верить. Вот, например, она мимоходом роняет о Демьяне, отобедавшем у Сталина: «Возвратившись из Кремля…» Но если бы Демьян обедал со Сталиным в Кремле, ему никуда оттуда не надо было бы возвращаться, поскольку он и сам в то время еще жил в Кремле. К тому же тот обед у Сталина, на который был приглашен Демьян и во время которого происходили все описанные ею события (было это 17 мая 1929 года), происходил не в Кремле, а на даче Сталина в Зубалове.

Подлинная история злополучного дневника М.Я. Презента впервые была рассказана журналистом Валентином Скарятиным («Сретенка, Малый Головин, 12…2. «Журналист», 1993, № 7). Более подробно она изложена в книге Б.Ф. Соколова «Сталин, Булгаков, Мейерхольд… Культура под сенью великого кормчего» (М. 2004).

В книге этой сообщается, что Презент был арестован 11 февраля 1935 года. И далее следует фраза:

В тот же день дневник оказался на столе у Сталина, а затем был возвращен Ягоде для предметного разбирательства.

(Б.Ф. Соколов. Сталин, Булгаков, Мейерхольд… Культура под сенью великого кормчего. М. 2004. Стр. 66.)

Если бы это было действительно так, то есть если бы дневник Презента попал Сталину на глаза только в феврале 1935 года, моя версия о причине вдруг возникшей резкой антипатии Сталина к Демьяну рассыпалась бы, как карточный домик. Но, как выяснилось, с дневником Презента Сталин имел возможность ознакомиться еще в сентябре 1930 года. И наверняка этой возможностью воспользовался:

Копия страниц части дневника из линованной тетради представляет собой фрагменты записей рукописного текста. Валентин Скарятин, который ввел фрагменты дневника в общественно-политический и научный оборот, в одной из первых публикаций писал о дневниках: «Когда в начале 35 года Презент был арестован по «кремлевскому делу», в руки «органов» попали и все его дневниковые тетради…» Скарятин считал, что «Дневники» были обнаружены в январе — феврале 1935 г. С учетом ставшей доступной позднее информации можно составить несколько иную хронологию… Имеющийся в РГАСПИ экземпляр рукописных страниц из тетради, которая подходит под определение «дневник», обрывается сентябрем 1930 г. Судя по протоколам допроса, проведенного в феврале 1935 г. с арестованным по «кремлевскому делу» Презентом, примерно тогда же прошел первый обыск в квартире у Михаила Яковлевича (жил он рядом с «Гранд Отелем» на Театральной площади). Тогда же и были конфискованы его дневники. Тем не менее, Презент при этом не был репрессирован, а продолжил свою работу в Секретариате ЦИК Союза ССР.

(Большая цензура. М. 2005. Стр. 280.)

Тот факт, что Сталин был знаком с дневниками Презента задолго до его ареста в феврале 1935 года, подтверждается еще одним документом, настолько выразительным, что его стоит привести здесь полностью:

САВЕЛЬЕВ, ГРОНСКИЙ — СТАЛИНУ

О ПОСЕЩЕНИИ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО

НАКАНУНЕ ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЯ СО ДНЯ

ЕГО РОЖДЕНИЯ

3 апреля 1933 г. (не ранее)

Сов. секретно Секретарю ЦК ВКП(б) тов. И. В. Сталину

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Вчера вечером были у т. Демьяна Бедного.

Когда мы пришли, т. Д. Бедный переписывал свой фельетон «Утиль-богатырь», и, естественно, разговор зашел об этом фельетоне, о важности сбора утильсырья и т. д. Только спустя некоторое время разговор перешел на юбилей Демьяна, и в этом разговоре мы передали ему содержание выступлений на Политбюро.

Информацию Демьян выслушал сравнительно спокойно, хотя и перебивал нас репликами, в которых пытался опровергнуть те или иные утверждения о его настроениях и фактах непартийного поведения. В длительной беседе Демьян пытался доказать, что у него никогда не было отхода от линии партии, что у него не было даже шатаний и сомнений. Мы в свою очередь напоминали ему разговоры и споры, которые были между нами и Демьяном в 1929—1931 годах. В частности, мы указывали на неправильность его позиции по вопросу о таких произведениях, как «Слезай с печки» и т. д., а затем напомнили разговор о колхозном движении, имевший место в конце 1931 г., когда на вопрос Гронского о том, почему Демьян не пишет о колхозах, он ответил: «Вы вот все говорите о колхозах, об успехах, а народ голодает. Надо еще посмотреть, что даст нам колхозное движение». Этих своих высказываний, носящих право-оппортунистический характер, Демьян во вчерашней беседе не отрицал, но объяснил их «особой чувствительностью поэта».