У дверей отеля — немецкие часовые, в касках, с примкнутыми штыками. Вхожу. Первая дверь налево открыта. Там, за письменным столом, сидит Вайчешвили. Он поднимается мне навстречу.
— Я слышал о вашем несчастье. Только что я вернулся из Армянского центра, получил от них 4000 рублей. Возьмите половину… Расписку… Но какую же расписку могу я взять со своего старого командира?
О Красной Поляне нечего было и мечтать. Турецкого фронта уже не существует. В Тифлисе немцы. Все пути из Грузии на север в руках у красных, которые беспорядочными отрядами пробиваются на родину. Пока что Алечка останется у родных. Мне нет выбора: еду в отряд Деникина. Но это — перст Божий. Да будет Его святая воля!
Мечетинская
— Ба! Знакомые все лица…
«Горе от ума»
Первый, с кем я встретился по прибытии в Добровольческую армию, был Расторгуев. Тот самый Расторгуев, который в Гомборах наделал мне столько хлопот, но, в конце концов, оценил выше всех мою работу и открыто сознался в этом. Мы встретились, как друзья. Он сразу потащил меня в свою хату.
— Пообедаете у нас, а потом узнаем у Романовского, когда вас примет Деникин. Он куда-то выезжал сегодня утром.
Как я узнал впоследствии, энергичный Расторгуев за несколько часов наговорил везде и всюду о моих организационных талантах. «Он из камня выжмет сок, — повторял он, — из глины сделает людей!»
— Сейчас генерал Рейснер застрял в Новочеркасске, а начальником снабжения назначен Мальцев. Я заменил его в качестве начальника технического отдела. Мы живем вместе, у нас вы пообедаете и остановитесь пока что.
За обеденным столом уже сидел Мальцев.
— А, и вы пожаловали к нам сюда, — проговорил он, бросая на меня косой взгляд и неохотно протягивая руку, — Деникин еще не вернулся, пока будем обедать.
С Мальцевым я встретился еще в Артиллерийской школе, где он находился в числе других капитанов переменного состава. Нас познакомил там полковник Веверн, бывший со мною в штаб-офицерском отделении, так как он раньше командовал той же самой батареей в Гомборах, в которую назначили меня и в которой служил Мальцев.
Яркий блондин, прекрасного роста и сложения, с исключительно красивыми чертами лица, он держался все время в стороне и как-то озлобленно косился на меня при встречах; видимо, я становился ему поперек дороги. В Гомборах, вскоре по моем приезде, он выхлопотал себе перевод в Тифлис и появился уже потом в качестве начальника полигона при Менайлове, где сразу же занял враждебную мне позицию. Он приходился племянником генералу Шатилову, помощнику князя Воронцова и, когда мы выступили в поход, начал формировать второочередной дивизион, который был расквартирован в наших казармах и вышел на войну очень поздно, в 16-м году.
Незадолго до ранения я посылал в Гомборы нарочного, чтоб привезти оставленное солдатами белье и другие пожитки, но все оказалось разграбленным до нитки; равно и все мои личные вещи, обстановка, экипажи и батарейное имущество; а по выступлении Мальцева на театр военных действий вспыхнул пожар, и все обратилось в пепел. В данную минуту нечего было вспоминать об этом. Мое появление, видимо, не пришлось по шерсти Мальцеву, но пока было много чего поважнее, и не приходилось задумываться о старых счетах.
После обеда я пошел к Романовскому. Мы начали службу вместе во 2-й бригаде, и он всегда относился ко мне крайне дружелюбно.
— Генерал Деникин сейчас вернется, — сказал он, — я передал ему письмо, привезенное вами от Масарика. А что вы собираетесь делать?
— А где вы оставили немцев? — было его первым вопросом.
— Наши разъезды вошли с ними в соприкосновение в окрестностях Ростова, — отвечал я.
— Ну, это меня вовсе не устраивает! — оборвал генерал. — Придется подаваться к востоку, — обратился он к Романовскому.
После нескольких общих фраз я откланялся и пошел в нашу хату, где Расторгуев сообщил мне, что подыскал мне помещение, назначил коня и что, как только я вернусь из Ростова, куда должен был съездить за вещами, он передаст мне технический отдел. Не теряя времени, — в моем распоряжении было всего дня два — я помчался обратно.
Уезжая в Мечетку первый раз, я позаботился как следует устроить мою Алю. Жила она у родного дяди, душа в душу с его женой и дочкой, которая также ходила на службу; с помощью молодого генерала Витковского, который устроил ей работу по техническим чертежам, она стала получать небольшой ежемесячный заработок, и все, что оставил мне Вайчешвили, я предоставил ей, а сам поехал обратно. Первый раз я сделал почти весь переход пешком вместе с отрядом донских пополнений, теперь я уже трясся на перекладных по казенной надобности. В Мечетинской все напоминало мне наш лагерь под Красным. Приятно было познакомиться со всем командным составом, который я немедленно обошел, чтоб лично войти во все нужды.
В воскресенье повидал весь высший персонал в станичном хане: Маркова, с его неизменной нагайкой через плечо; смуглого и чернобородого Кутепова с его постоянным спутником Третьяковым; Боровского и других. Отдых в Мечетинской оживил всех.
Приятно было глядеть на здоровые загорелые лица, отлично пригнанное, хотя и потрепанное снаряжение, на втянутых коней. «Ничего напоказ, все для дела» — таков был общий девиз.
Крошечная армия насчитывала всего З000 штыков и сабель при семи орудиях. В запасах состояло 60000 патронов и 60 снарядов. По словам участников, потери ранеными и убитыми в сражениях немедленно восполнялись наплывом свежих людей, ускользнувших от красных. Командиры производили вид серьезных, закаленных в боях. По их словам, боевые диспозиции исполнялись во что бы то ни стало. Пехота состояла главным образом из боевых офицеров, бывших ротными и взводными на Великой войне, и немногих старых солдат. Они шли в атаку редкими цепями, во весь рост, с трубкой в зубах, с полной верой в своих начальников.
Память Корнилова и погибшего с ним полковника Нежинцева свято чтилась, про Маркова и других рассказывали чудеса. На походе генералы Алексеев и Деникин шли пешком, старики генералы ехали погонщиками в обозе. Тыла не существовало, так как весь отряд от авангарда до арьергарда простреливался артиллерийским огнем, и противник окружал его со всех сторон.
В артиллерии, в марковской батарее, у полковника Машина я узнал, что у него было два юнкера Беляева — один, раненый, остался в Екатеринодаре, другой проделал весь поход наводчиком орудия. За ним послали… Через несколько минут передо мной появился первенец моего брата, его гордость и надежда, милый Ася, которого мне позволили увести к себе на один день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});