Читать интересную книгу Свадьбы - Владислав Бахревский

- Живем, Георгий!

- Живем, - отвечал парень.

- Коли мы и под землей о будущем думаем, о любви, о детях, значит, нас никакая сила не сломит!

Так сказал Осип, целуя нового мужа и новую жену. Весь обряд на коленях стояли, но всем-всем стало и светлей и легче.

- Атаман, позволь в честь новобрачных в гости к туркам сбегать! - просился на вылазку Гуня.

- Нет, - сказал Осип. - Седьмой день они бьют по городу. С утра, значит, сами в гости пойдут. Всем - копать рвы!

Атаман не промахнулся. Утром турки пошли па приступ. Дели Гуссейн-паша после ухода хана Бегадыра в набег образовал четырнадцать корпусов по десять тысяч в каждом. В пятнадцатом корпусе было всего шесть тысяч отборного войска, и он стоял в резерве. Еще был корпус пушкарей и корпус обозников.

Василия Лупу главнокомандующий не отпустил, оставил почетным пленником у себя в шатре.

- Возле меня должен быть хоть один верный и честный человек, - сказал Дели Гуссейн-паша доверительно. - Твои советы, государь, теперь, когда речь идет - сносить ли мне голову, - для меня бесценны.

Сплошных стен в Азове не осталось. Издали они были похожи на усталые горы, выпирали кое-где наподобие верблюжьих горбов или одиноких скал.

Казаки попусту не стреляли. Выждали, когда турки скатятся в ров, и только тогда били из развалин, каждую пулю всаживали в цель. Много пальбы - много дыма. Дым глаза застит.

Первый корпус турок шел осторожно, солдаты закидывали ров, выискивая слабые места в обороне, пытали счастья. Казаки, насидевшись в подземельях, отводили душу, горячо сбивали турок в ров, врукопашную кидались. Но минуло два часа, первый вал атаки отхлынул, и на смену ему - свежие десять тысяч. За вторым валом пришел третий, четвертый, пятый, седьмой…

*

- Восемь часов вечера, а мы все время в бою. С шести утра.

Осип Петров собрал атаманов к цитадели. От него остались одни глаза, но железа ни в голосе, ни в резких коротких жестах не убавилось.

- Боюсь, что теперь и ночь турка не остановит, - сказал Наум Васильев. - Пластунов ночью пустят. Ясное дело - измором хотят взять.

Пригнувшись в низких дверях, вошел Георгий. Кафтан разорван, в крови, штаны клочьями. Одни рукава целы.

- Атаман, турки пустили восьмую смену.

Осип улыбался. Все глядели на него, а он улыбался.

- Атаман! - встрепенулся Наум Васильев.

- До чего же любители пощеголять!

Осип встал, все еще улыбаясь.

- Восьмую турецкую перемену - уничтожить!

“Как?” - молчком спросили атаманы.

- Всеми пушками по туркам! Под пальбой перенести камыш из рва внешнего во внутренний. Разъярить врага. Когда пойдет ломить, спрячьтесь в подкопы, пропустите. Половина наших людей встретит турка на внутреннем валу, другая половина ударит в спину.

Атаманы кинулись к дверям исполнять приказ.

- Стойте! - тихо сказал, но услышали, остановились, - Коли ночью пойдет у них девятая смена или пластуны, пострелявши малость, пропустить их во внутренний ров и в том рву тотчас зажечь камыш.

Василий Лупу торжественно склонил голову перед Дели Гуссейн-пашой.

-: Я благодарю бога, что он дал мне лицезреть великого полководца нашего времени.

Дели Гуссейн-паша улыбнулся.

- Мы пустили в дело только восьмой корпус, пять корпусов совершенно свежие, начнут бой утром. Девятый корпус будет действовать ночью. Мы не дадим казакам глаз сомкнуть.

Колыхнулся воздух: загрохотало.

- Кто приказал стрелять? - удивился главнокомандующий.

- Стреляют казаки, - ответил Жузеф.

- У них остались пушки?

- Не знаю… Но огонь столь плотен, что восьмой корпус даже приблизится не может ко рву… Не прикажете ли открыть ответный огонь?

- Проклятые казаки! От них можно ждать чего угодно. За целый день ни разу не пальнули из пушки, хотя им было очень трудно. Очень.

- Очень! - поддакнул Василий Лупу.

- Казаки очищают ров от камыша, - доложил через полчаса Жузеф.

- Вперед! Девятый и десятый корпуса, вперед! Прорваться ко рву, взять крепость!

- Турки выставили против нас еще два полка, - доложили Осипу Петрову.

- Прекратить пальбу, пускай подойдут. А как подойдут - бейте. Половине войска отойти за внутренний ров. Остальным подержаться самую малость на стене - и в подкопы. Турок пропустить, ударить в спину.

- Алла! Алла! - Турки прошли сквозь огненный смерч, перелились через ров и покрыли разрушенную стену знаменами.

- Это победа! - первым воскликнул Василий Лупу и в припадке радости поцеловал у Дели Гуссейн-паши полу халата.

- Я хочу это видеть, - сказал главнокомандующий.

Ему подали коия. Он проехал на холм, насыпанный татарами для хана Бегадыра.

Войска выбили казаков из развалин крепостной стены и преодолевали внутренний ров.

- Казаки - герои! - изрек главнокомандующий. - Но они подняли меч на самое совершенное войско в подлунной. Они поплатились за гордыню.

Жузеф посмотрел на небо.

- Уже звезды проступают. Сегодня добить не успеем.

- Не послать ли нам на помощь последние четыре корпуса, не бывших в деле? - спросил, советуясь, Дели Гуссейн-паша.

- Не успеем. Ночь близка… Что это?

- Бей! - прокатилось по Азову. - Бей!

Турки, застрявшие во внутреннем рву, - мишени. Казаки били в упор с двух сторон. Теряя оружие, армия кинулась назад. Людей спасал ужас. Он переметнул разбитое войско через головы казаков, через внешний ров, в спасительную степь.

- Что это? - Дели Гуссейн-паша метался от господаря к Жузефу. - Что это?

- Казаки отбили приступ, - спокойно ответил Жузеф. - Надо пустить пластунов. Надо лишить казаков последней их крепости - сна.

- Да, да… Надо пустить пластунов, надо лишить казаков последней крепости…

Дели Гуссейн-паша впал в хандру, в безволие, в бездумье.

Поздно ночью ему доложили, что и пластунов постигла жестокая неудача: казаки опять пропустили войско через стену, во внутренний ров, и во рву зажгли камыш…

Потери за первый день нового приступа огромные, потеряно не меньше десяти тысяч людей и много оружия.

- Мы будем продолжать осаду по плану, - сказал Жузеф.

- Да, да, - согласился главнокомандующий.

Был второй день.

Был третий день. Был четвертый и пятый.

Глава девятая

Утром шестого дня атаман великого Войска Донского Осип Петров побывал во всех подземельях. Он вывел на стены всех раненых, кто мог держать ружье, всех женщин и всех детей, которым было больше семи лет. Маленькие казаки к оружию привычны. Они должны были, сидя в норах, заряжать ружья и носить воду, остужать стволы, накалявшиеся от беспрерывного боя. И еще они должны были обливать казаков, будить их, ибо никакая пальба не могла уже перебороть сна.

Машиному Пантелеймону хоть и меньше было семи, а он увязался за сестренкой Нюрой.

Норка у них была удобная, узкая, взрослому не пролезть. Коли турки заберутся на стену - нырнул и сиди. Помогали они врага стрелять соседу своему, казаку Смирке.

- Не боись, Нюрок! Много сидели, посидим и еще чуток.

Эту присказку он говорил всякий раз после выстрела.

У Смирки было шесть ружей, казацкие и турецкие, но стрелял он часто, и Нюрка с Пантелеймоном не успевали заряжать.

- Дяденька, никак! - крикнула в отчаянии девочка: у них шомпол застрял. Смирка выстрелил сразу из двух ружей и кинулся помогать. Тут на него и наскочило два турка. Смирка одного в ров сшиб, а второй успел дядю Смирку ятаганом насквозь проткнуть. А турки лезут. Сел Смирка на землю, поднял ружье и разнес пулей голову забежавшему на стену янычару. И умер.

- Ма-ма! - закричала Нюрка. - Ма-ма!

А сама не прятаться полезла. Выскочила из норки, схватила последнее заряженное ружье, подняла. А на нее изо рва Мехмед вылез. Вылез и одним глазом все увидал: казак с ятаганом в животе, мальчишечка в норке с ружьем, а прямо на него еще ружье, у девчонки в руках. Силится девчонка курок спустить - не может. Мехмед ятаган занес над ее головкой, а девчонка глаз не зажмурила. Синие те глаза, как само небо, и никакого в них страха, только обида перехватила девчонке рот - силенок нет из ружья выпалить перед смертью.

Выхватил у девчонки ружье Мехмед свободной рукой. Кинул его через себя в ров. А девчонка стоит пряменько, как молодая пальма, глаза так и не закрыла, в степь глядит, только чего видит - слезы из глаз, как два ручейка. Опустил Мехмед ятаган и сам, не ведая почему, погладил вдруг девчонку по голове. Головка русая, с косичками, волосы мяконькие. Повернулся Мехмед спиной к городу и нарочно упал на своих, сшибая со стены, а потом выбрался изо рва и пошел в отступление. Никто его не остановил. О мертвого казака или о своих, когда со стены сползал, кровью перемазался. Да и знали Мехмеда в войсках. Знали, что это герой без страха. Коли уходит с поля битвы - значит ранен. А Мехмеда и вправду ранило. В сердце. Девчонка, защитница Азова, глазами и слезами ранила.