Комдив Галай, как и командиры других дивизий, выполняя приказ Берзарина, потребовал от командиров частей активизации спортивной работы. Занятия спортом мы включили в учебные планы. Некоторые дивизии провели у себя в городках футбольные матчи, встречи по боксу, волейболу, теннису. В мире немецкого спорта блистали имена Ханса Собека, Арно Кёльблина, доктора Карла Дирна и других «звезд». В магистрате стало функционировать Управление по спорту. Возник Комитет по спорту. Ханс Собек и его коллеги подружились со спортсменами из воинских частей.
Берзарин, в свое время увлекавшийся джигитовкой, наметил провести конноспортивные состязания. Берзарин говорил Федору Бокову:
— Артур Ульбрихт на днях затеял разговор об ипподроме. К годовщине 5-й ударной хорошо бы иметь готовый ипподром. Парад — это само собой. К нему добавить бега, скачки. Устроить праздник на ипподроме с фейерверком, скачками через барьеры породистых лошадей. Я запросил справочники о конном спорте в довоенной Германии. Разговаривал с маршалом Буденным. Семен Михайлович ответил: «Найдем, дорогой мой, спортшколу, подготовят трехлеток. Пришлю инструктора, тут есть: Николай Титов, образованный спортсмен-педагог, жокей. Из семиреченских казаков…»
К Берзарину зачастили офицеры союзных войск. Для коменданта явилось приятной неожиданностью то, что генерал де Голль возвел его в достоинство командора ордена Почетного легиона.
На стадионе от французов я услышал, что их нынешний лидер Шарль де Голль титуловал коменданта Берлина — Le tigre[87]…
— Русский богатырь, кованный из чистой стали с головы до ног, — характеризовал французский лидер Николая Эрастовича.
Французское командование с воодушевлением приняло предложение коменданта Берлина о проведении матча между русскими и французскими армейскими футбольными командами. Заместитель командира полка по политчасти майор Андрей Суслин, побывав в политотделе, привез всем нам пригласительные билеты на футбольный матч Франция — Советский Союз.
Получив билет, я вместе с другими сослуживцами поехал на стадион. На трибуне, где я устроился, рядом со мной оказались дивизионный прокурор подполковник Сугак с секретарем прокуратуры Надей Деюн и следователем Петром Самсоновым. Самсонов поинтересовался, подготовил ли я досье для отправки Международному трибуналу. Что за досье? В нашем штабе имелись два акта с описанием злодеяний немецких оккупантов. Они составлялись в то время, когда полк занимал освобожденные города и села. В Донбассе, в одном селе, фашисты перед отступлением при прочесывании местности захватили крестьян, собиравших в лесочке дрова. Это были старушки, старики, дети. 87 человек. Их назвали партизанами и расстреляли. Хоронили убитых бойцы нашего полка. А в Николаеве морской десант захватил элеватор. Немцы не могли выбить десантников оттуда. Их уничтожили, применив химические снаряды. Мы с Самсоновым договорились, что вместе заедем в наш штаб и я отдам ему акты.
Мы разговаривали о делах, а многотысячная масса зрителей шумела и колыхалась. Кроме немецких болельщиков на трибунах присутствовало немало военнослужащих союзных войск. Шумно вели себя французы. Их было очень много. Я высматривал среди них болельщиков из Парижа — парижане ведь выделяются тем, что из «ничего» творят элегантность. Но на матче все поголовно вскакивали с мест, кричали: «Оле! Оле! Виват!» Мячи влетали в ворота часто. Однако игра, к всеобщему удовольствию, закончилась вничью. Обе команды получили от советского коменданта призы.
Французы встали с мест и запели. Но это была не «Марсельеза». За своей спиной я слышал русскую речь, хотя у говоривших флажки в руках были французские, трехцветные. Я обернулся и, отрекомендовавшись журналистом, спросил усатого господина с таким флажком, о чем поют парижане. Он мне любезно ответил:
— Мы поем «Партизанский гимн». А что в тексте? Начинается гимн словами: «От леса и до леса, по краю обрыва идут отважные мстители…»
Ого-го! У них и гимн уже имеется…
А где же гимн советских партизан? Правда, у нас есть «Брянский лес», «Партизанская бородушка». Но этого прискорбно мало. Белорусы скромничают. Боевыми делами они вполне заслужили торжественных песнопений. Но пока их не слышно.
Захотелось познакомиться с этим учтивым господином. Я извинился и спросил:
— С кем имею честь?
Он ответил:
— Личный представитель генерала де Голля.
В серьезность этого ответа я не поверил. Если он личный представитель, то наверняка находился бы рядом с Николаем Эрастовичем…
Как мне кажется, в то время в воздухе ощущалось что-то такое, что коренным образом нарушит привычный ритм жизни Берлина. Что-то сломается. Приближалось время, когда, согласно договоренностям в верхах, Германия и Большой Берлин будут разделены на зоны оккупации.
В те дни маршал Г. К. Жуков и генерал-полковник Н. Э. Берзарин приняли прибывшего из Лондона высокого гостя, им был депутат парламента лейборист Зиллиакус. Ему понравилась работа советских военных комендатур и он дал такую оценку: «Я восхищен работой советских оккупационных властей, которые с таким вниманием и таким гуманизмом налаживали жизнь в своей зоне, предоставив демократическим силам полную свободу действий. Русские генералы, стоящие во главе военной администрации, произвели на меня хорошее впечатление. Это люди, полностью компетентные в своей области, они всемерно помогают немецкому народу в восстановлении экономики и гордятся успехами, достигнутыми под их руководством».
В искренности столь высокой оценки работы маршала Жукова, генерала Берзарина и их соратников со стороны английского парламентария сомневаться не приходилось. В его словах отражено то, чему он стал свидетелем и очевидцем.
У Николая Эрастовича в тот день была и своя, личная радость. Он получил письмо от семьи. И была записочка от дочки Ириши. Дочка сообщила, что она воспитывает полугодовалого персидского котенка по кличке Пушок. Котенок уже умеет разговаривать с ней, и сейчас Ириша обучает его игре на пианино. Кошачьи лапки извлекают из инструмента мягкие звуки.
Все скучали по своим родным. Тосковал и генерал.
Нам дали срок — до конца июня подготовить свои районы Западного Берлина к передаче войскам союзников.
Трагедия на Шлоссштрассе — ВильгельмштрассеРезиденция военного коменданта находилась в районе Лихтенберг на улице Альт-Фридрихсфельде. Штаб 5-й ударной армии оставался там же — в Карлсхорсте, в здании Военно-инженерного училища.
Будучи главным военным комендантом Большого Берлина, генерал Берзарин оставался командующим войсками армии. Везде успевал. Как он выдерживал эти колоссальные нагрузки в работе — одному Богу известно. Но он был молод, дела, которые ему удавались, прибавляли сил, увлекали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});