Кэйт обняла мать, и Эвелин привлекла ее к себе.
— Смотри, будь с ним поласковее, слышишь? Сегодня он в этом нуждается, как никогда. Оставь хоть на время эти дурацкие разговоры об анализах крови и прочих проблемах! Он ведь любит тебя!
Кэйт кивнула и, услыхав стук в дверь, пошла открывать.
Эвелин сняла фартук и закончила украшать стол. Маленький бар смотрелся отлично! Здесь, конечно, нет дорогих ковров, нет мажордома! Зато есть она сама, Кэйт и Лиззи. А это что-то да значит!
При мысли о Лиззи она улыбнулась и тут же подумала о Питере. Скорее бы увидеться с ним! Она прямо-таки готова лопнуть от счастья, как некогда говаривала ее мать.
Войдя в прихожую, Патрик отдал Кэйт бутылку красного вина, снял и положил на перила пальто и проследовал за Кэйт в гостиную, где Эвелин одарила его одной из самых радушных своих улыбок.
— Проходите, пожалуйста, располагайтесь! Морозец нынче такой, что мигом уши срежет!
Патрик улыбнулся. Ему нравилось, как говорит Эвелин: точь-в-точь как его мать! Он скучал по этому южноирландскому акценту, в нем была своя, особая певучесть.
Взяв у Кэйт штопор, Джордж откупорил бутылку и разлил по бокалам вино. Эвелин сделала большой глоток и обратилась к Патрику:
— Сегодняшний день, Патрик, был, наверное, для вас самым страшным в жизни. Устраивайтесь поудобнее и съешьте чего-нибудь горячего! Еда повышает тонус!
Патрик не поднимал глаз на Кэйт, которая как раз заканчивала приготовление салата. Эвелин поцеловала ее в щеку.
— Ладно, Кэйти, я пошла. Пока, Патрик! Возможно, мы еще увидимся попозже!
— Давай, мам, я отвезу тебя к Дорис!
Эвелин протестующе подняла руку:
— Не надо, Кэйт, я способна дойти до нее пешком! А вы ешьте поскорее, пока не остыло!
Патрик с улыбкой смотрел на Эвелин. Она надела пальто, шарф, фетровую шляпу, обула сапоги: все это заранее было приготовлено и находилось за дверью. Помахав еще раз рукой, она вышла из дому, прижимая к груди большую кожаную сумку.
— Ты должна быть счастлива, Кэйт, что у тебя такая славная мать!
— Думаешь, я сама этого не понимаю? Слушай, почему бы тебе не расставить тарелки? Салат сейчас будет готов!
И Патрик взялся за дело. Они болтали о всяких пустяках, и обычные домашние хлопоты немного умерили боль Патрика. Только сегодня он до конца поверил, что его Мэнди мертва. Когда гроб опустили в могилу, утрата стала реальностью и горе навалилось на него всей своей тяжестью.
Кэйт втиснула между остальными блюдами тарелки с горчичным хлебом и салатом и наконец села.
Патрик поднял бокал:
— За нас?
Кэйт тоже подняла бокал:
— За память Мэнди, и да покоится она с миром!
— Да, за это следует выпить! — Патрик пригубил вино и стал накладывать в тарелку закуски. Голода он не чувствовал. От всего пережитого аппетит начисто пропал. Если бы не желание увидеться с Кэйт, он бы в одиночестве напился до чертиков.
— Впервые в жизни, Кэйт, ем греческий салат вместе со спагетти под болонским соусом, — сказал он, отправляя в рот изрядную порцию.
— Это необычно, я знаю. Но сочетаются они просто великолепно. Кроме того, так принято у меня в доме.
Образовавшийся между ними ледок растаял, и они тихо-мирно беседовали. Серьезные темы и обильная еда — все это в другой раз. Горе Патрика и причастность к нему Кэйт — тоже. А сегодня они просто друзья, и должны постараться скрасить друг другу жизнь.
Патрик ел, смотрел, как Кэйт расправляется с намотанными на вилку спагетти, и улыбался. Он знал: когда боль утихнет, образ Мэнди навсегда останется связанным с Кэйт. Мысль о Мэнди неизменно будет вызывать мысль о Кэйт. Сегодня вечером он просто не вынес бы одиночества! И не потому, что ему нужен был секс. Он нуждался в обществе Кэйт, далеко не безразличной ему. Иначе это было бы предательством по отношению к дочери, оскорблением ее памяти, попыткой забыть свое горе в компании какой-нибудь незнакомой девицы.
Покончив с едой и забрав остатки вина, они перешли в гостиную, где предались любви. Кэйт позволила Патрику раздеть себя и легла на пол, подложив под голову гобеленовую подушку с дивана. Глядя, как раздевается Патрик, Кэйт испытала знакомое возбуждение. Жар, возникший в глубине лона, разлился по телу. Патрик тоже был возбужден, и это не могло не радовать Кэйт. Сегодня ей не хотелось долгих любовных игр — лишь грубоватой мужской силы и краткого блаженства.
Когда через десять минут Патрик кончил, она прижала его к груди, провела рукой по его волосам и почувствовала, как оба они расслабились, а их бившиеся в унисон сердца постепенно вошли в нормальный ритм.
— О Кэйт, я так этого хотел!
Она поцеловала его сначала нежно, потом крепче, сунув язык между его губами.
— Я это знаю, Пэт. И рада, что ты сейчас здесь.
Он поцеловал ее груди, поднялся, зажег две сигареты. Потом опустился рядом с ней на пол и поставил ей на живот тяжелую стеклянную пепельницу.
— Ой, что ты делаешь? Она же холодная!
Патрик только улыбнулся в ответ и улегся поудобнее:
— Я не лежал вот так на полу много-много лет. А ты?
— О, мы регулярно занимаемся этим в участке. Загляни как-нибудь в наш буфет, и увидишь!
Патрик засмеялся:
— Ну что ты болтаешь!
— Это из-за того, что мы только что трахались.
— Знаешь, Кэйт, — он взглянул на нее, — слово «трахаться» нам не подходит. Мы не трахались, мы любили друг друга, занимались любовью. Так вернее. Разница все-таки есть!
Она посмотрела ему в глаза:
— Что-то ты нынче романтически настроен, Патрик! С чего бы это?
Она знала причину. Оба знали. Счастье надо беречь, держать обеими руками, иначе его можно потерять, как он потерял Мэнди.
Взяв у Кэйт сигарету, он положил ее рядом со своей в пепельницу, а пепельницу поставил на подножье камина.
— Я люблю тебя, Кэйт. — Он обнял ее. — А ты? Можешь ли ты сказать, что привязалась ко мне за то короткое время, что мы знакомы?
Кэйт снова поглядела ему в глаза и не увидела в них ничего, кроме честности. Честности и глубокой нежности. К горлу подступил комок.
— Ну скажи, Кэйт, скажи, что любишь, сделай меня счастливым! — молил Патрик. О, как ему нужно было именно сегодня услышать эти слова! Чтобы укрепить собственные чувства, давно таившиеся в дальних уголках его души. С тех самых пор, как он увидел ее впервые. Сейчас он уже не сомневался, что не остался бы равнодушен к Кэйт, при каких бы обстоятельствах ее ни встретил. Он сразу почувствовал в ней родственную душу, и не потому, что она оказалась рядом в тяжелую для него минуту жизни. Просто страдания сблизили их еще больше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});