— Но послушай, Фернандо! Мне сорок лет, и я пленник своих привычек, своих идей, своих нездоровых пристрастий. Как я могу измениться?
— До сих пор ты успешно с этим справлялся — с помощью любви. Следуй и дальше по этой тропе, посвяти свой дух Виолете и оставайся рядом с ней, как Фламель рядом с Перенеллой. Продолжай свой труд познания, иди по Пути, пока не достигнешь вершины духовной эволюции. Отринь нечистоты своей души, и, когда ты достаточно разовьешься и будешь в наилучшей форме, ты сумеешь приготовить чудесные металлы и эликсир вечной жизни. Если тебе удастся очиститься от грязи, ты сможешь соединиться с божественным и стать его частью.
Слова Фернандо запали мне в душу. Я понял, что рядом со мной — добрый человек, ведь только добрый человек способен так говорить. Я обнял индуса, благодаря за то, что тот указал мне путь к свету. Рассказывать ему о своих неприятностях с Джейн я не стал — с этим, конечно же, мне следовало разобраться самому.
Тот день стал днем расставаний. Все, не скрываясь, плакали: госпожа Дагмара, Ивана, сын Дагмары, даже сам Велько со своей Клаудией. Первыми покидали остров мы с Виолетой: нам предстоял перелет в Рим, оттуда — в Мадрид, а дальше мы отправимся поездом на юг.
Когда мы выносили вещи из бунгало, появилась Джейн — бледная, но по-прежнему прекрасная и полная жизни. На ее глазах блестели слезы. Я поцеловал девушку в лицо и в шею; руки и губы ее дрожали. Когда наши лица сблизились, Джейн осыпала меня безутешными поцелуями. Она просунула язык в мой рот, покусывая и трогая меня так, как будто хотела немедленно заняться любовью, как будто целовала в последний раз. Я сжимал ее в объятиях, пока она не успокоилась. Скрипнула дверь — появилась Виолета, и младшая сестра легким толчком отстранилась от меня.
Потом мы долго обнимались, целовались и плакали уже втроем. Наконец Джейн попрощалась и отправилась к пристани вместе с другими, чтобы принять участие в общем прощании.
На следующий день Барбьери и Джейн вылетали в Милан, а Клаудия возвращалась в Загреб. Мы пообещали друг другу встретиться летом по ту сторону Адриатического моря, в Фермо.
Мы с Виолетой сели в моторную лодку и долго махали руками, а остров Свети-Клемент все уменьшался, пока не скрылся из виду.
XXXIII
Пока мы ехали в Кордову, я размышлял о капризах судьбы. Каким причудливым образом может измениться человеческая жизнь! Какими резкими бывают переходы от одиночества к толчее и кипению жизни, от унылого существования ничем не примечательного мужчины к возможности обретения долгожительства или бессмертия. Без сомнения, мне повезло.
Виолета читала «Вымышленные истории» Борхеса, а именно — «Сад расходящихся тропок». Она признавалась, что сперва ей было сложновато читать Борхеса, но постепенно она привыкла к рассуждениям аргентинского автора и нарочитой запутанности его произведений.
В поезде продавали «Дон Кихота» по одному евро за экземпляр. Когда я перечитывал начало, мне вспомнилось старое издание Кальехи, которое я читал еще ребенком. 2005 год был годом Сервантеса, отмечался четырехсотлетний юбилей выхода первого тома, и все только и говорили, что об Алонсо Кихано. Мою старую подругу Лолу Морено пригласили в Корею, чтобы она выступила с лекцией о Сервантесе: она и ее муж, журналист из агентства «EFE» Сантьяго Кастильо, яростно доказывали, что Сервантес родился в Кордове. Литературоведы негодовали, но, какой бы невероятной ни казалась эта теория, Лола излагала ее вполне убедительно, и эксперты были вынуждены вступить с ней в научную дискуссию. Мир специалистов по Сервантесу сейчас бурлил, «дети» испанского гения не снимали дорожных сапог, разъезжая по конференциям, поэтому, стоило среди них появиться новенькому, мэтры выходили из себя… Особенно если новенький посягал на их привычные представления. Институт Сервантеса раскинул по всему миру густую сеть мемориальных дней, конгрессов, выставок и презентаций новых изданий. А нас с Виолетой ждала Кордова. Я мечтал отвести Виолету на постоялый двор Потро и объявить:
— Здесь жил Сервантес, автор «Дон Кихота».
В поисках Фламеля я объехал много стран, а теперь возвращаюсь туда, откуда начал путь, чтобы встретиться с Николасом. Таковы парадоксы судьбы. Я уже сомневался, настанет ли долгожданный момент встречи или алхимик снова скроется за углом. Он же был умельцем по части перевоплощений и исчезновений, или, как однажды выразилась Джейн, «мастером маскировки». Об этом упоминали все его друзья, однако в данный момент это умение меня не забавляло.
Уже совсем стемнело, когда мы добрались до моего дома на улице Часов, рядом с Амбросио де Моралес, где находится Комедийный двор, он же Главный театр, старинный и ныне возрожденный Королевский филармонический центр, резиденция атенеистов.
Члены этого полусекретного общества следовали одновременно принципам вальденсов, исихастов, флагеллантов, пикардов и сильваистов. Творцом этой смеси являлся гениальный художник и алхимик Льебана — ему перевалило за сто, но, несмотря на давление своих коллег, он отказывался исчезать из мира. Столетний мастер обычно проживал в Мадриде, время от времени появлялся в Кордове, наводил шороху на свой провинциальный кружок и снова пропадал.
Льебана принадлежал к легендарной группе «Астральные поэты» (потом она стала называться «Песнь»), все члены которой владели тайным искусством розенкрейцеров и сумели преодолеть девяностолетний порог благодаря эликсиру профессора Лопеса де Росаса. Профессор пробудил в них интерес к классической музыке, поэзии мистиков и чтению иностранных авторов, в эпоху Франко находившихся под запретом во всей Испании и преданных анафеме в обнищавшей аграрной Кордове. Люди вокруг старели и умирали, а члены этой группы, как ни странно, продолжали жить. Пабло, Хинес и Хулио по-прежнему не прятали лиц и получали литературные премии, но другие укрылись в тени: такие, как Рикардо Молина, автор божественных «Сандуанских элегий», художник Мигель дель Мораль, поэты Хуан Берньер и Марио Лопес. Единственный из этой группы, кто умер на самом деле, был Марио, уехавший в свой богом забытый Бухалансе, забросивший алхимию и поддавшийся болезни Альцгеймера. Только он оставил прямых потомков, да еще у Хинеса был сын; остальные так и не женились.
* * *
Все это я рассказал Виолете за ужином в таверне «Салинас» на улице Стригалей. Нас обслуживал сам Мануэль — уникальные черные с проседью усищи, неистребимый кордовский пессимизм. Мы долго ели и пили (в тот вечер на Виолету напал волчий аппетит), пока Маноло не объявил, что собирается закрываться.