Василина взяла украшение.
– Ани, это же наше фамильное обручальное. Ты что, зачем?
Принцесса кивнула.
– Бери-бери, оно дорогое, а замуж нам пока не светит. И долго светить не будет. Зато хоть нашему самоотверженному хозяину полегче станет.
Довольные своей идеей, они спустились в столовую, где их уже ждали барон и отец. Поздоровались, сели завтракать. И когда допили чай, Ангелина обратилась к молчаливому Байдеку:
– Барон, у нас есть к вам просьба.
– Слушаю вас, – откликнулся тот, поднимая глаза на наследницу.
– Василина, – позвала старшая принцесса. Святослав Федорович нахмурился, не понимая, что происходит.
– Д-да, – Василина достала с колен платок с драгоценностями, протянула его Мариану. Тот взял, развернул, непонимающе уставился на переливающийся металл и камни. – Мы просим вас взять это в благодарность за доброту и гостеприимство. – Девушки закивали, а принцесса, осмелев, продолжила: – Неизвестно, насколько затянется наше пребывание здесь, а мы не хотели бы быть обузой для вас…
Она осеклась. Барон поднял голову и обвел притихших девушек потемневшим взглядом. Он буквально на глазах наливался тяжелым гневом, очень ощутимым в повисшей вдруг тишине, и она ясно видела, как сжимает он зубы, как играют желваки на щеках, как каменеет лицо. Святослав Федорович неодобрительно качал головой, Ангелина сидела с благожелательной, будто приклеенной улыбкой, пытаясь понять, где и что они сделали не так. Девочки опустили глаза к тарелкам, и только Василина в упор широко раскрытыми глазами смотрела на капитана Байдека в ярости, и по ее позвоночнику бежали холодные мурашки.
– Мне очень жаль, ваши высочества, – наконец заговорил он, чеканя слова, обращаясь ко всем, но глядя прямо на Василину, и, кроме ярости, в глазах его была совершенно черная тоска, – что я не имею возможности обеспечить вам достойные вас условия. Однако принять этот щедрый дар я не могу. Спасибо за вашу доброту и прошу меня извинить.
И он встал, холодный, разъяренный, и вышел из столовой.
Все потрясенно молчали.
– Надо, наверное, извиниться перед ним, – Ангелина наконец-то сбросила ужасную улыбку. – Только я не пойму, из-за чего он взбеленился.
– Эх, дети, – Святослав встал из-за стола, потрепал Каролину по голове. – Капитан Байдек без раздумий и колебаний предоставил нам свой дом, дал свою защиту и свою заботу, разделил хлеб и кров, и все это от души, по зову его честного сердца. А вы оскорбили его, назначив за это цену и просто предположив, что он может взять у вас, потерявших все, ваши последние драгоценности. Вы – его гостьи, а законы гостеприимства – дело чести. А для мужчины, тем более такого, как капитан, тем более на Севере, где мужчины отвечают за своих женщин, где гостям отдается все и еще сверх того, ваш поступок крайне оскорбителен. Вы фактически сделали из него мародера, наживающегося на вашем горе и безвыходном положении. Опустили его радушие до уровня расчетливости, как будто он это делает в надежде на вашу материальную благодарность.
– Но мы совсем другого хотели, отец! – воскликнула красная, смущенная Ангелина.
– То, что вы дурного не хотели, понятно. А вы постарайтесь понять, как это выглядит с его стороны. Барон беден, но горд. Он всеми силами пытается создать вам максимальный комфорт. А вы вместо этого словно высмеяли его старания, показали, будто несмотря на то, что он отдает вам всего себя, вам этого мало, и вы милостиво решили его подкормить.
– Надо пойти извиниться, – Василина будто услышала себя со стороны.
– Не надо, не ставьте его в еще более неловкое положение, доченьки. Я сам поговорю с ним.
Принц-консорт вышел, и в столовой стало очень тихо.
– Ну, девочки, – Ангелина снова вымученно улыбнулась, – как будем исправлять ситуацию?
Василина все-таки набралась храбрости и подошла к нему, когда Мариан подвязывал яблони в саду. Постояла сзади, понаблюдала, и он, видимо, почувствовал ее присутствие, потому что спина его напряглась.
– Мариан… Барон Байдек, – произнесла она твердым голосом, но получилось как-то жалко и по-детски, – простите нас, пожалуйста. Мы не хотели обидеть вас.
Капитан повернулся, внимательно посмотрел на нее.
– Все в порядке, принцесса. Это я должен извиниться. Я повел себя непростительно.
Но глаза у него оставались холодными, и она спешно заговорила, боясь, что он сейчас отвернется, и ей придется уйти, чтобы сохранить гордость.
– Неправда! Неправда, – уже тише добавила Василина. – Вы ведете себя безукоризненно. Вы столько делаете для нас, сколько никто и никогда еще не делал. Вы один стали для нас хранителем и спасителем, а мы… мы повели себя как глупые девчонки. Окажись мы в другом месте, у другого человека, и нас могли бы уже убить или выдать убийцам. Ваша верность делает вам честь, капитан. Вы изменили свою жизнь ради нас.
Мариан снова смотрел на нее, и взгляд этот совершенно точно был не ледяным.
– Делало бы честь, если бы я совершал что-то необычное, – наконец сказал он. – Служить вам и есть моя жизнь… моя госпожа.
Глава 3
Вторая половина сентября, ИоаннесбургЛюк Кембритч
За всю свою жизнь Люк Кембритч никогда серьезно не болел. Были переломы, ушибы, сотрясения, ожоги, порезы – короче, полный набор, который собирает к двенадцати годам почти каждый мальчишка вне зависимости от его происхождения. Но банальные простуды и вирусы обходили виконта стороной.
Но в этот, воистину знаменательный первый раз, вирусы, видимо, решили отомстить ему за долгое уклонение и вдарили по полной. С температурой сорок сильно не побегаешь, особенно если ломит все тело, голова кружится, а сигаретный дым не имеет вкуса. И как же отвратительно валяться в постели, пялиться в телевизор с больной головой и быть совершенно беспомощным! Люк бы сбежал на работу, невзирая на болезнь и тем более на возможность заразить сослуживцев, но организм, словно подозревая, что хозяина обычным набором не возьмешь, удумал укладывать его в предобморочное состояние еще до того, как тот доходил до двери дома.
Безобразие прекратил семейный врач, доходчиво объяснивший «неугомонному мальчишке», что чем больше он дергается, тем дольше продлится болезнь, а если будет смирно лежать и не выплескивать разведенные порошки, а пить их, то на ноги встанет дней через пять. А если нет – заработает себе осложнения. «Неугомонного мальчишку» Люк врачу простил – все-таки дядьке было уже сильно за шестьдесят. И, скрипнув зубами, перестал бегать. Смирно лежал в постели, маялся от жара и бесился от собственной беспомощности.
Приглашенный виталист развел руками и сказал, что болезнь уже запущена и что, скорее всего, первые симптомы пациент перенес на ногах, так что теперь проще подождать выздоровления, чем тратить огромный магический резерв на выжигание заразы без гарантии, что в ослабевший, но не получивший иммунитета организм не залетит еще какая-нибудь бацилла. Этот план тоже провалился, и Люку ничего не оставалось, как ждать отступления болезни.