Читать интересную книгу Белая береза - Михаил Бубеннов

— А что говорить-то?

— Как что? Все сведения, какие нужно. Где у них главная база? Кто командир? Какие налеты задумали?

— Эх вы, чудаки-люди! — вздохнул Шошин. — Думаешь, легко все это узнать? Нет, сердешный мой, они не развешивают зря губы. Ты собирай, собирай, знай свое дело. Я вот неделю прожил здесь, а что узнал? Ничего! Где база, и то не знаю. Вот они какие!

— Они умные, а ты дурак, — сказал Усачев. — Вернешься в Болотное тебе надают по шее, так и знай! Может, ты продался им? Очень уж ты лебезишь перед ними!

— Вот теперь и ты дурак, — без злобы заметил Шошин. — Давай сюда мешок. А ну, помоги вскинуть. Не забудь топор. Пошли!

Кряхтя, Усачев потащился следом.

— Смотри, Шошин, за невыполнение приказа…

— Ты меня не пугай! Я лучше вас знаю свое дело. — Изредка оборачиваясь, Шошин бросал назад по одной фразе. — Так и скажи ему: знаю свое дело! Задумали учить ученого! Об избушке передай все, что сам видел. Остальное все разузнаю на днях. Как разузнаю — немедленно прибуду.

— Сообщишь, а не прибудешь…

Шошин остановился.

— Как так? Мне приказ был вернуться.

— А теперь есть другой приказ! — Усачев оглянулся, поудобнее устроил мешок на плече. — Приказ такой: собрать все сведения, передать через полицая в Горбушке, а самому оставаться в отряде. До особых указаний.

Шошин шумно и обидчиво вздохнул.

— Выходит, на смерть обрекли?

Не слушая Усачева, он тяжело побрел дальше, покачиваясь под мешком, часто сбиваясь с проложенной партизанами тропы.

Пока Шошин и его помощники ходили за мясом, с главной базы в лесную избушку Прибыла большая группа партизан во главе с Бояркиным. Все в избушке догадались: ночью будут проводиться широкие боевые операции.

Подходя к избушке, Шошин увидел на крыльце Пятышева, а около него знакомых и незнакомых партизан. "Меня ждут, — подумалось Шошину. — Теперь мои дела пойдут!" У крыльца Шошин с облегчением и в самом приятном настроении бросил наземь мешок; отдуваясь, устало сказал:

— Фу, едва донес! Думал, немного осталось, а как стал сгребать — о батюшки! — Обернулся к Усачеву: — Бросай здесь. Сейчас уберем.

Незнакомый худощавый человек в белом мерлушковом треухе и в беленом военном полушубке с пистолетом на поясе — это был Степан Бояркин, — кивнув на Шошина, спросил кратко:

— Этот?

— Он… — уныло ответил Пятышев.

Шошину показалось, что кто-то холодной ладонью коснулся его горячей спины.

Бояркин спустился с крыльца.

— А ну, охотничек, отвечай: кто же это тебе разрешил стрелять лосей? Кто тебе разрешил нарушать государственные законы?

Шошин мгновенно догадался, что с ним разговаривает сам командир партизанского отряда. В эти секунды он испытал такие ощущения, какие испытывал только во сне, когда, бывало, падал в пропасти.

— Какие законы? — в замешательстве переспросил Шошин, хотя и отчетливо понял вопрос Бояркина. — Это насчет лосей? — И он оторопело развел руками. — Господи, да какие же теперь законы? Тут война, а тут законы…

— А по-твоему, раз война, раз наши места временно захватили немцы, то и кончились советские государственные законы? — Худощавое, серое от недуга лицо Бояркина стало суровым. — Нет, охотничек, наше государство как стояло, так и стоит, и никто не отменял и не будет отменять его законы! Так рассуждать, как ты, может только тот, кто не верит в нашу победу, не заботится о нашем будущем. Мы как были, так и будем хозяевами всех наших богатств — и на земле и в воде. И мы должны по-хозяйски беречь их для нашей будущей жизни. Понял? Ничего, подумаешь на досуге — поймешь!

Бояркин взглянул на унылого Пятышева.

— Этого охотничка — на десять суток под арест. Под строгий! Мяса не давать. Пусть на досуге подумает о законах Советского государства!

У Шошина упали руки…

II

Это был первый случай, когда Марийка пошла на боевое дело.

Всю неделю после прибытия десанта она с упоением изучала оружие. Она без конца разбирала и собирала винтовку, автомат и пистолет и вместе с другими, не знавшими стрелкового дела, ежедневно училась стрелять по мишеням. (Гранат она почему-то боялась, и, как ни пыталась побороть свой страх к "карманной артиллерии", ничего не вышло.) Учиться пришлось немного, но все же Марийка могла уже обращаться с оружием и вести из него огонь. Ей выдали автомат.

Илья Крылатов отговаривал Марийку от участия в боевых делах отряда только потому, что боялся за нее: война есть война. Но когда понял, что она непреклонна в своем решении, немедленно постарался стать самым полезным для нее человеком. Он надеялся, что своим вниманием к ее учебе сможет завоевать немалое расположение к себе Марийки — расположение, которого только и не хватало ему в теперешней жизни. Каждую свободную минуту он старался побыть около Марийки. Он сторожил каждое ее желание.

Увлекшись учебой. Марийка не замечала, что Крылатов пользуется случаем и старается примелькаться с ее глазах. Марийке приятно было, что сам начальник штаба помогает ей в занятиях, и она быстро привыкла к тому, что он очень часто бывает около нее. Илья Крылатов всегда был добрым, внимательным, заботливым, любезным, как никто в отряде. Марийка не могла быть неблагодарной и поэтому относилась к Илье Крылатову с той сердечностью, какой немало было в ее натуре.

— Ой, товарищ Крылатов! — часто восклицала она. — Без вас мне ничего бы не заучить! И как мне только благодарить вас?

— Мне не благодарность нужна…

— А что же?

Крылатов делал вид, что отвечает шуткой:

— Ласковый взгляд.

— Ну, что вы говорите!…

Но такие разговоры Илья Крылатов допускал очень редко: он был осторожен, он боялся нарушить те добрые чувства, какие питала в эти дни к нему Марийка. Он рассуждал: добрые чувства — соседи любви.

Теперь Илья Крылатов был даже рад, что Марийка решила стать настоящей партизанкой. Если сейчас она постоянно нуждается в его помощи, то в будущем, когда примет участие в боевых делах, и подавно будет нуждаться. Во многих операциях им придется, конечно, участвовать вместе, а ничто не сближает так, как бой. Он станет ее другом и помощником в боевых делах, он блеснет перед ней своим мужеством и воинской доблестью.

…Первый выход на боевое задание очень взволновал Марийку. В ту минуту, когда партизанская цепочка двинулась с Красной Горки к лесной избушке, Марийка поняла, что в ее жизни началось новое. В пути она старалась быть сдержанной, чтобы партизаны не заметили ее душевного восторга, вызванного новизной ее положения в отряде, и не зубоскалили над ней; она всячески старалась принять тот обычный вид, какой был у всех партизан. Но все же любой внимательный взгляд мог видеть ее волнение и восторг.

Марийке все нравилось сегодня. Нравилось, что она в непривычной одежде. Она была в черном полушубке, шапке-ушанке, в лыжных брюках. И главное — за плечом был настоящий автомат, из которого она уже стреляла довольно метко. Нравилось Марийке, что она, как и все, идет на лыжах и, если требуется, покрикивает, как это делают все: "Ты что — заснул? Шагай, не задерживай!" Все это помогало Марийке светло и радостно думать о своей новой боевой жизни.

Понравился Марийке и первый привал в лесной избушке. Очень приятно было сидеть на полу, прислонясь ноющей от ходьбы спиной к стене, слушать разговоры партизан, их безудержный хохот, а потом вместе обедать, наслаждаясь свежей лосятиной… Все здесь было ново, необычно, интересно, значительно, и Марийке даже казалось, что только одна она понимает высокое значение мельчайших событий партизанского привала. Все, что было обычным для большинства, трогало и волновало Марийку, как музыка…

После обеда Степан Бояркин отправил половину новичков на Красную Горку. (Афанасий Шошин, сидевший под арестом в бане, увидел уходивших в глубь урочища новичков и застонал так, что в дверь испуганно заглянул часовой.) Потом партизаны, группа за группой, стали отправляться в разные стороны от избушки. Никто из партизан еще не знал о замыслах начальника районного отряда Воронина, кроме Бояркина, но все чувствовали: с каждым днем боевые операции проводятся все шире, смелее и решительнее, и все они — только начало одной большой, хорошо продуманной операции. Это чувствовалось и по характеру боевых заданий, и по тому, что для их выполнения давалось ограниченное время.

Марийка оказалась в группе Крылатова.

Близился вечер. И днем-то стоял крепкий мороз, а к вечеру так ударил люто, что даже затуманило от него в лесу. Все живое пряталось на ночь в укромные места: белки покрепче забивали мхом выходы из гнезд, тетерева глубоко зарывались в снег, малые птицы прятались в непролазном ельнике…

Партизаны шли сутулясь, пряча носы и уши, проклиная мороз… Но ни мороз, ни тяжелая ходьба не могли понизить необычайной приподнятости Марийки. Ей все труднее и труднее было казаться сдержанной, обычной, какими были все партизаны.