said, «I got no idea».
Мне сказали: «Как думаешь, почему ты здесь?
Я ответила: «Без понятия».
Эми Вайнхаус, Rehab
Пресса всегда с тобой, как шакалы, слоняющиеся у ворот в ожидании последнего наркомана, который вот-вот потащит свою жалкую задницу к лимузину. Когда я вышел из клиники «Чит Чат» в Вернерсвилле, Пенсильвания, в 1989 году, это был последний раз – я надеялся. Пресса спрашивала с показным сочувствием: «И каково это, Стив, пройти через все это?»
Вы о тридцати днях? Или о сорока предшествующих годах? Мне кажется, тридцать дней – это небольшая плата за остаток своей жизни. «Если это помогло, то ты снова находишь душу, – сказал я, – и тогда ты обязан клинике жизнью».
И потом я начал объяснять так, как ожидают от лечившегося наркомана, с необходимым раскаянием и стыдом. А потом ты говоришь об обещаемом сказочном конце, возродившейся вере в жизнь после кошмара зависимости и сознательного саморазрушения. Все это правда – я не просто придумывал тяжелый путь к выздоровлению, но было и то, о чем я не говорил, и не потому, что скрывал, а потому что это странно, интимно и вообще необъяснимо. Что-то я упустил, а что-то понял. Например, я точно понял сказочные связки.
В детстве я жил в лесах и видел, откуда берется сок, из которого делают кленовый сироп, а потом его нашел. Я принял героин, потому что хотел почувствовать, каково это – не просто пробовать сок из дерева, а ощущать, как он течет по венам, как опиум от Матери-земли, смола мака. Клейкий нектар земли – корни, завитки, растущие из сырой, влажной почвы. Я подсознательно связал сосны, неземную тишину леса, в которой я играл, с опиумом, которым себя притуплял, – как будто он открывал секретный проход назад в детство.
Но мой роман с опиумом, героином и всеми наркотиками был завершен. Ну, или я так думал. Хотя я жил на хвосте кометы и приехал из города под названием Эйфория. В 2007 году я уехал из дома в мировое турне. Все было прекрасно. Я не чувствовал боли. Почему? После двенадцати лет трезвости я снова начала принимать обезболивающие, потому что у меня ужасно болели ноги.
31 мая 2007 года мы играли для сорока тысяч зрителей на стадионе регбийного клуба Dubai Exiles в Дубае, Саудовская Аравия. Там было так жарко, что мы не могли играть до одиннадцати часов вечера, когда температура упала где-то до двадцати семи. Я поздоровался с толпой по-арабски. Ну да, это всего лишь одно слово, мархаба! (добро пожаловать), но все же…
В день концерта мы с Эрин поехали в пустыню с Sand Dune Explorers – это экскурсия на верблюдах. Мы арендовали пять грузовиков и взяли с собой группу людей из отеля, охрану и фургон с фотоаппаратурой и всем прочим для фотосессии. Внедорожники летали вверх и вниз по дюнам почти десять метров высотой, как будто мы бороздили огромные песчаные волны. Им приходилось выпускать воздух из шин, чтобы не застревать в песке. Минут двадцать мы ехали в великую неизвестность песка, песка и еще песка. На улице было 43 градуса. Если бы меня там оставили, я бы не нашел дорогу обратно. Вокруг только песок, будто ты посреди океана. Песчаные бури начинаются в пустыне из ниоткуда и так быстро раскручиваются, что превращаются в цунами из песка, и когда это происходит, ты не просто теряешься, тебя слепит.
Группа бедуинов пересекала дюны на верблюдах. Мне было любопытно, как они там ориентируются, поэтому мы поехали поговорить с ними. Некоторые из этих верблюдов стоят больше, чем «Ламборгини». Один из бедуинов сказал мне, что верблюд, на котором он ехал, был дромадером очень высокой породы и стоил двести тысяч долларов. Там бывают верблюды и дороже миллиона долларов. Я спросил его:
– Откуда ты знаешь, куда едешь, без ориентиров и знаков?
– Ну, верблюды знают, – ответил он, – если ты потеряешься, верблюд отвезет тебя обратно.
– А, это объясняет цену! – я бы тоже заплатил, там просто опасные для жизни условия.
И у верблюдов не только личные GPS-датчики, они еще изобрели масло. Да, правда. Когда бедуины несли молоко через пустыню в мешках из козьей кожи, они обнаружили, что оно стало твердым – маслом, – когда добрались до другой стороны. Но я предпочитаю рассказ об изобретении масла в «Маленьком черном Самбо», книге, которую мне читала мама (когда я был маленьким, она еще не считалась политически некорректной). Эти сказки были очень классными и веселыми. Самбо был маленьким мальчиком из Индии. Четыре голодных тигра преследовали его, и, чтобы не быть съеденным, он должен был отдать им свою новую пеструю одежду, обувь и зонтик. Каждый из ревнивых тщеславных тигров сам хочет забрать одежду и зонтик, и они начинают гоняться друг за другом вокруг дерева, двигаясь все быстрее и быстрее, пока их оранжевые и белые полосы не начинают смешиваться, и в итоге они становятся лужей вкусного масла.
Вместо того чтобы похоронить меня где-то с родней, пусть лучше развеют мой прах на Биг Бич в Мауи. Тогда даже после смерти я все еще буду залезать девушкам в бикини.
Я часто гадал, смогу ли сам во что-то такое превратиться, когда умру. Вместо того чтобы похоронить меня где-то с родней, пусть лучше развеют мой прах на Биг Бич в Мауи. Тогда даже после смерти я все еще буду залезать девушкам в бикини.
Мы закончили концерт в два ночи – я хотел лишь разлагаться. Мне не терпелось прогуляться по городу, сходить на рынок в Дубае, просто побывать там, где никогда не был. Я вернулся в комнату и лег спать. На следующее утро я просыпаюсь с адской болью. Просто мучительная боль в ногах. Мои ноги кричат мне: «О чем ты, черт возьми, думал прошлой ночью? Ты нас разгромил!» Прошлым вечером я бегал, прыгал, левитировал на сцене в течение двух часов, как главный циркач Aerosmith – но суть в том, что я убил свои ноги, и теперь, на следующий день, я за это расплачиваюсь. А впереди еще концерты в Швеции, Германии, Англии, Ирландии, Латвии, Эстонии, Финляндии и России – не говоря уже о двенадцати датах в Канаде и США.
2 июня мы играли в Индии! Мы всегда хотели играть в Индии, и в 2007 году у нас был концерт в Бангалоре. Индия была огромной частью моей жизни. Отчасти я назвал своего сына Тадж в честь Тадж-Махала. Я написал Taste of India в 1997 году просто потому, что…
It’s like your first taste love of vindaloo