Читать интересную книгу Франкенштейн: Антология - Стивен Джонс

— Ну, разумеется, если мне придется вытерпеть столько боли, я хочу, чтобы это того стоило. Итак, насколько я понимаю, длительной сборки тела по частям никак не избежать?

Доктор пожал плечами и покачал головой:

— Как только приходит нужная мне часть тела, я ее использую.

— А что, если я умру прежде, чем вы найдете подходящую голову для моего уникального мозга? — рассмеялась я.

— Этого не произойдет. Понимаете, у меня уже есть подходящая голова и торс. И у вас на принятие решения всего несколько часов.

— Часов? — Я почувствовала выброс адреналина в кровь.

— Она совершенна. Ее мне доставили сегодня во второй половине дня. Ее мозг практически мертв, но я поддерживаю в ее теле жизненно важные функции. Я не хочу, чтобы произошли необратимые изменения, поэтому оперировать нужно в кратчайшие сроки.

Передо мной встали вопросы, которые обычные люди себе не задают, разве что герои фантастических романов. Хочу ли прожить еще лет пятьдесят, если предоставляется такой шанс? Смогу ли я освоиться в совершенно чужом теле? Смогу ли заниматься тем, что я делала в своей жизни, и даже больше? И в конечном счете стоит ли игра свеч?

И действительно ли я умру в самое ближайшее время, если в сию минуту не приму решения? Я знала, что все эти тревоги и сомнения отразились на моем лице.

— Саймон, поговори с мисс Элисон Ниэри Крейг. — Назвав мое полное имя, доктор продолжил: — Саймон Лe Февре — последний из сотворенных мною мужчин.

Я не могла скрыть своего изумления:

— Писатель-романист? Но он давно мертв.

— Да, он был на пороге смерти, но этот порог он так и не переступил. Сейчас он носит другое имя.

Ни ушам, ни глазам своим я не верила.

— Он в девяносто лет умер от пневмонии. Я это хорошо знаю. Я читала об этом в газете. — Я уставилась на молодого человека.

— Перед самой его смертью я забрал его в свою клинику. Не буду обременять вас подробностями.

У меня голова пошла кругом. Я читала все написанные Лe Февре книги — замечательные, со сложными психологическими коллизиями. У него даже был роман о папе Юлии II, том самом, что покровительствовал искусствам в эпоху Ренессанса. Безупречная работа. Я себя с ним даже сравнивать не осмеливалась.

Молодому человеку на вид было не более девятнадцати; среднего роста, нормального телосложения, приятной внешности, и ничего от той колоритности, что отличала Саймона Лe Февре. Но если у него мозг Саймона, какие величайшие произведения он способен написать! Доктор почувствовал мое изумление и восторг:

— Саймон, познакомься — Элисон Ниэри Крейг.

Юноша сжал мои руки. Меня переполняли чувства.

— Не могу в это поверить, — покачала я лысой головой.

— Очень рад с вами познакомиться. Я ваш большой поклонник. Ваши статьи в журнале «Искусство и культура Античности» восхитительны, они сами по себе произведения искусства. Именно они вдохновили меня написать роман «Папа». Сомневаюсь, что вы помните об этом, но я перед выходом романа отправил вам письмо.

— Так это вы?! Вы — живой!

— Да, живой благодаря Кеннету. Посмотрите. — Он начал показывать мне едва заметные шрамы на запястьях, на плече.

Я восхищалась их аккуратностью.

— А сейчас вы испытываете боль?

Саймон прижал руку к щеке:

— Иммуноподавляющие препараты вызывают у меня головную боль. Есть еще некоторые побочные эффекты — иногда я чувствую, как кости поскрипывают. Но это не идет ни в какое сравнение со старческой дряхлостью. Кроме того, с каждым днем мое состояние улучшается.

— Это обнадеживает. Вы продолжаете писать?

— Да, хотя пользуюсь псевдонимом. Призрак Саймона Ле Февре не самое подходящее имя для начинающего литератора. Теперь я Жан Люк Форшо.

— Вы только что опубликовали роман… «Гнездо орла»! Он есть в моей домашней библиотеке.

Я пристально смотрела на юношу, которому три года назад было девяносто лет. И страстно желала такого же чудесного преображения. Хотела стать красивой и молодой, полной энергии, чтобы писать без остановки — день и ночь. Я хотела будущего.

— Я не знаю, согласитесь ли вы принять предложение Кеннета, но, если согласитесь, я был бы рад поддерживать с вами связь. Я восхищаюсь вашими работами.

— Я приняла решение. Я согласна на операцию, доктор Чернофски. Согласна на трансплантацию… и на общение с вами. Я, как девчонка, улыбнулась двоим мужчинам. — Хочу снова быть молодой.

— Вечно… — пошутил доктор.

Из больницы меня вывезли тайно, устроив все таким образом, чтобы сложилось впечатление, будто я сама ее покинула. А на следующий день в номере мотеля нашли мое тело с простреленной головой и с пистолетом в руке. Мертвая женщина, в чью голову должен был быть перекочевать мой мозг, пожертвовала своим, чтобы картина была абсолютно достоверной. Моя предсмертная записка была короткой и мило сентиментальной.

Три недели спустя отечность продолговатого мозга спала, и я вышла из комы. Я пришла в себя в полной темноте, слышала только голос доктора. Он ознакомил меня с напечатанными в газетах некрологами, статьями обо мне, хвалебными отзывами, высказанными в мой адрес самыми различными людьми, начиная от присяжных и заканчивая специалистами по филологии. Затем доктор объяснил мне причину повреждения глазных нервов и временного безмолвия. И заверил, что скоро все это исправит. Попросил лишь запастись терпением.

Состояние, в котором я пребываю сейчас, длится уже два месяца. Вчера, во время своего визита, доктор сообщил мне, что из Германии отправили руку, совпадение тканей гарантировано. Я знаю, с одной рукой я смогу хотя бы почесать нос, погладить волосы, потрогать предметы вокруг себя. Но меня предупредили, что для регенерации нервных окончаний понадобятся месяцы. Каждая минута в новом теле требует от меня стойкости и колоссального терпения.

Слышу его шаги. Я узнаю их, как биение моего нового сердца.

— Мы получили твою руку. Она безупречна, как я и говорил. Грета подготовит тебя, и через несколько минут операция начнется.

Мне хочется сказать ему, что мне страшно, что боль будет невыносимой, что рука не будет двигаться и я не смогу владеть ею. Я пытаюсь издать звук, чтобы всем этим поделиться с доктором, но из моего горла вырывается только хныкающий стон. Доктор нежно гладит меня по голове:

— Все будет хорошо. И пока я пришиваю руку, я завершу работу по восстановлению глазных нервов. Глаза могут поступить в самое ближайшее время.

Он успокаивает и подбадривает меня, словно отлично знает, что я изо всех сил стараюсь быть стойкой и мужественной. Но я все равно боюсь. Доктор говорит мне то, что я хочу услышать, но я не желаю, чтобы меня принимали за идиотку.

По запаху антисептика, металла и кафеля я понимаю, что меня вкатили в операционную. Здесь прохладно, человеческие запахи полностью отсутствуют. Я слышу шорох бахил по кафелю. Маски приглушают голоса. Позвякивают раскладываемые инструменты. Я прокручиваю в голове наш последний разговор с Кеннетом о личном. Это было два дня назад.

Проваливаясь под натиском наркоза в забытье, я вспоминаю, как он, склонившись надо мной, говорил:

— Элисон, сегодня утром за завтраком я представлял, какой ты станешь, когда работа будет завершена. Мы сможем проснуться вместе в одной постели. — Он погладил мои волосы. — Я ничего не могу поделать с собой. Фантазии обуревают меня. Я помню пожилую женщину, которую увидел в больнице, но это была лишь оболочка. Я влюбился в женщину, скованную больным и дряхлым телом. Ты станешь прекраснейшей из женщин, с утонченной душой и блестящим умом — выдающимся умом нашего столетия. Как бы мне хотелось знать, думаешь ли и ты об этом! Мы будем яркой парой с безграничными возможностями.

Я потянулась головой к его руке в надежде, что это движение заменит тысячи слов, которые мне хотелось ему сказать. Он коснулся кончиками пальцев моих губ, затем приложил их к своим. Я поцеловала его чужими губами. От него исходил запах марципана и лимонной воды.

— Мне очень жаль, что я не слышу твоего голоса, тех слов, которые я так хочу от тебя услышать. Осталось подождать немного, и ты заговоришь. И тогда… мы будем мечтать вместе.

Ты, наверное, не знаешь, но я планировал нашу с тобой встречу задолго до того, как вошел в твою больничную палату, — несколько лет. Я видел тебя в телевизионных программах, смотрел короткий документальный фильм, снятый о тебе Рональдом Наппом. Я прочитал все, что ты написала, и все, что написали о тебе. Я изучил твою жизнь. Изучил тебя. Мне оставалось только встретиться с тобой, чтобы любить тебя. Твою яркую индивидуальность я разглядел даже сквозь оболочку старой, лишившейся волос женщины.

Если бы ты могла видеть свое новое лицо, ты оценила бы мой выбор. Оно прекрасно своей утонченностью. Ты не роковая красавица и не обольстительная милашка. Я подобрал тебе лицо, которое отражает красоту твоего внутреннего мира и блеск твоего ума. То, во что я влюбился.