Читать интересную книгу 1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Каждое выступление являлось поводом для следующего: чем больше становилось раненых и заключенных, тем больше студентов выходило на демонстрации против жестокости правительства.

В начале августа студенты организовали Национальный совет по забастовкам (Эсе-энэ-аче), куда вошли представители различных учебных заведений Мехико. Совет был сугубо демократической организацией (этим он отличался от других общественных организаций Мексики, но весьма напоминал Эс-ди-эс, Эс-эн-си-си и столь многие другие организации протеста). Студенты выбирали делегатов, и Эсе-энэ-аче решал все вопросы посредством голосования этих трехсот человек. Роберто Эскудейро оказался самым старшим из них (его выдвинули аспиранты философского факультета, где он изучал марксизм). Он рассказывал: «В Эсе-энэ-аче споры на идеологические темы могли продолжаться десять — двенадцать часов. Вот пример. Правительство предложило вступить в диалог. Эсе-энэ-аче заявил, что диалог должен быть публичным — ведь совет контролировал всю информацию, не являвшуюся общедоступной. Это было одной из проблем, так как правительство хотело сохранить все в тайне. Тогда правительство призвало обсудить саму идею диалога. Эсе-энэ-аче провели десятичасовые дебаты по вопросу, был ли этот телефонный звонок насилием над их принципом проводить лишь публичные диалоги».

Подобно польским студентам четырьмя месяцами ранее мексиканские студенты-демонстранты несли плакаты, протестуя против полного совпадения взглядов прессы и правительства, однако у них не имелось способа распространять среди широкой общественности правдивую информацию о происходящем. Поэтому в ответ на тот факт, что ИРП контролировала все новостные каналы, они создали бригады, по шесть — пятнадцать человек в каждой, и назвали их в честь какого-либо события или знаковой фигуры 60-х — так, одна из них носила имя Александра Дубчека. Бригады устраивали на улице театральные выступления. Они приходили на рынки и в другие общественные места и разыгрывали диалоги (иногда споры), причем у каждого была своя роль; исполняли сценки, в которых обсуждались текущие события. Таким образом горожане узнавали правду о происходящем. Это работало, поскольку в обществах со сплошь продажной прессой люди приучены добывать новости на улице.

В сентябре кошмар Диаса Ордаса стал реальностью. Французский студент, участник майского движения в Париже, прибыл в Мексику, дабы проинструктировать студентов. Однако он не учил, как устраивать революцию, строить баррикады или делать «коктейль Молотова», — это мексиканским студентам было уже известно. Жан Клод Левек, будущий архитектор, за время студенческого восстания во Франции научился изготавливать плакаты у студентов колледжа изящных искусств. Теперь Мехико покрылся отпечатанными на дешевой мексиканской бумаге изображениями солдат, бросающихся на студентов со штыками и дубинками, людей с запертыми на замок ртами, журналистов со змеиными языками и долларами поверх глаз. Был даже олимпийский плакат со злобной обезьяной в боевой каске, безошибочно напоминавшей некоего президента.

Но Мексика и Франция — это не одно и то же. В Мексике группу студентов, попытавшихся расклеить плакаты и расписать стены, расстреляли.

К августу студенческие демонстрации и сопутствовавшее им насилие, чинимое военными, распространились на другие области. Сообщалось, что один студент был убит в Вилья-Эр-мосе, столице штата Табаско. В Мехико Эсе-энэ-аче удалось созвать на демонстрацию против насильственных действий военных пятьдесят тысяч участников. В августе в «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт» появилась статья, где говорилось, что в Мексике начались волнения «накануне Олимпиады». Это было именно то, чего так не хотелось Диасу Ордасу: Олимпийские игры в Мехико начали напоминать Чикагскую конвенцию. «Прежде чем войскам удалось восстановить порядок, было сожжено или повреждено около ста автобусов, разграблены магазины, четверо студентов убито, сто ранено». Власти объявили виновниками насилия «агитаторов-коммунистов, направленных в Мексику из-за рубежа». Согласно заявлениям мексиканского правительства, среди арестованных было пятеро французов, в которых «удалось опознать опытных агитаторов», участвовавших в майском восстании студентов в Париже. Ни имен, ни более существенных уточняющих сведений не сообщалось. Однако журнал подчеркивал наличие и «других факторов», включая недовольство существованием одной-единственной правящей партии.

«Требуем решения проблем Мексики». Плакат Национального совета по забастовкам (1968). Фигура в черном с книгой в руках заимствована из плакатов китайской «культурной революции».

К концу августа более ста тысяч человек приняли участие в студенческих демонстрациях. Однако студенты подозревали, что многие из участников на самом деле являлись правительственными агентами, подосланными для провокаций. Диас

Ордас решил сыграть роль Шарля де Голля — как правило, для главы правительства это ошибочная роль — и провести гигантскую демонстрацию в поддержку правительства. Он рассудил, что не сможет повести за собой целые толпы, поэтому заставил привезти правительственных служащих на автобусах в центр Мехико. Одна из наиболее запомнившихся сцен состояла в том, что сотрудницы офисов стаскивали с себя туфли на высоких каблуках и в ярости колотили ими по броне танков. Так они выражали негодование по поводу принудительного участия в демонстрации.

В добавление к решимости спасти Олимпийские игры, боязни дестабилизации и разочарованию в связи с невозможностью установить контроль над студентами Густаво Диас Ордас, несомненно, испытал шок от происходящего. Он был чрезвычайно «правильным» человеком из штата Пуэбла, расположенного за цепью вулканов, отделяющей его от столицы. Пуэбла была глубоко консервативной областью. Диас Ордас происходил из провинции, где мужчины, и даже молодые, по-прежнему носили костюмы и галстуки. В его мире было принято остроумно подшучивать над президентом во время вечеринок с коктейлями, но нельзя было открыто осмеивать его при всех, помещая изображения в виде обезьяны или летучей мыши в общественных местах. У этой молодежи не было уважения к власти — и, казалось, она не испытывала уважения ни к чему.

Каждый год 1 сентября президент Мексики произносил речь о положении в стране, так называемую «Информе». В сентябре 1968 года Густаво Диас Ордас сказал в своем «Информе»: «Мы были столь терпимы, что нас подвергли критике за нашу чрезмерную снисходительность, однако всему есть предел и нельзя допустить продолжения актов вопиющего насилия над законом и порядком, совершившихся недавно на глазах у всей нации». В его речах часто присутствовали сильные выражения, но предупреждение, в котором он уверял весь мир, что нарушить ход Олимпийских игр не удастся, звучало особенно угрожающе. Всем запомнилась его фраза: «Мы исполним все, что должны». Подобно тому, как было в случае с Александром Дубчеком и Советским Союзом, мексиканские студенты не знали, с кем имеют дело. Мартинес де ла Роса говорил: «Это была угроза, но мы не расслышали ее и не восприняли всерьез».

Демонстрации продолжались. Вечером 18 сентября армия, использовав двойной охват, ворвалась в кампус УНАМ и окружила сотни студентов и преподавателей, приказав им либо стоять с поднятыми руками, либо лечь на землю. Их держали на прицеле, на многих направили штыки, пока армия продолжала захват всего кампуса, здание за зданием. Неизвестно, сколько студентов и преподавателей было арестовано; некоторые были освобождены на следующий йень. По оценкам, в тюрьму попало более тысячи человек.

23 сентября полицейские вторглись в политехнический институт, но студенты прогнали их, вооружившись палками. Затем явилась армия — Народная армия Обрегона — и впервые применила оружие против студентов. «Нью-Йорк тайме» сообщала о ранении сорока человек, перестрелках и гибели полицейского, хотя нет никаких свидетельств о наличии у студентов стрелкового оружия. Неопознанные «вигилянтес» — возможно, солдаты без формы — начали нападать на факультеты и стрелять в студентов.

Шла эскалация насилия. Наконец 2 октября правительство и Национальный совет по забастовкам провели встречу. Согласно свидетельству Рауля Альвареса Гарина, одного из делегатов Эсе-эне-аче, долгожданный диалог обернулся катастрофой. «Диалог с правительством не состоялся. Мы не сказали ничего». На одном из уличных плакатов того месяца были изображены штыки; подпись гласила: «Диалог?» «Встреча окончилась плачевно», — вспоминал Роберто Эску-дейро, и сотрудники Эсе-энэ-аче отправились на митинг, где объявили о гигантской забастовке в поддержку политических заключенных, которая должна была состояться в течение ближайших десяти дней и продолжаться вплоть до дня открытия Олимпиады. В тот день они собирались вновь вступить в переговоры с правительством. Место проведения митинга, где предполагалось объявить об этом плане, называлось Тлателолько.