Впереди нас ждал и „город мёртвых“ — одиннадцать мавзолеев Шахи-Зинда, выраставших один за одним в эпоху железного Тамерлана. Но, несмотря на грозное название, это самый изящный ансамбль Самарканда. Он называется ещё „Живой царь“ по мавзолею Куссам ибн-Аббаса. Как гласит легенда, этот проповедник ислама, происходивший из рода самого Магомета, не умер, а навсегда удалился в пещеры, неся в руках свою собственную голову…
В этом мавзолее я, почувствовав необычные сигналы, обратилась к Батыру Закирову с неожиданной просьбой:
— Исполни здесь молитву!
Батыр растерялся. Видимо, посчитал мою просьбу какой-то прихотью, но согласно законам восточного гостеприимства ни в чём не мог отказать гостье:
— Я сделаю это, Джуна, раз тебе это нужно.
Но я решительно возразила против такого довода:
— Нет, Батыр. Это тебе нужно. Это место связано с тобой. Но я пока не знаю, как и чем связано. Расскажи об этом матери, когда будешь в Ташкенте.
Через несколько дней Закиров побывал в Ташкенте по каким-то личным делам и, вернувшись, сразу же отыскал меня на съёмочной площадке. Он взволнованно рассказал мне о беседе с матерью. Она сообщила, что её родители и предки всегда считали мусульманского святого ибн-Аббаса покровителем своего рода. А по давнему обычаю женщину перед родами непременно приводили в места поклонения святым. Так вот: именно в мавзолее ибн-Аббаса побывала бабка Батыра, ожидая появления на свет его матери…
…А в тот райский день я продолжала встречу с минувшим, вела с ним сокровенный разговор.
Помню, в конце путешествия по Самарканду мы вышли на всемирно известную площадь Регистан, где с трёх сторон смотрели на нас монументальные сооружения, поражающие своим величием и красотой. Средневековый университет — медресе Улугбека, где курс математики вёл сам великий мудрец. Выросшее через два столетия после эпохи Тимура гигантское „Здание со львами“ — медресе Шердор. И „отделанное золотом“ медресе Тилля-Кари.
Здесь для всех как бы останавливается время. Ко мне же со всех сторон навстречу летело минувшее, становясь почти осязаемым, почти реальным… Я чувствовала, что нахожусь там и тогда.
Помню, как перебила экскурсовода:
— А что это за дымоход в пристройке к Тилля-Кари?
Экскурсовод, чтобы не обижать гостью, возразил мягко, но настойчиво:
— Такого не может быть, Джуна… Это ведь совсем другая культура, совсем другая цивилизация…
Спутники мои растерянно переглянулись, пытаясь как-то спасти мою честь. Но я-то знала, что говорю:
— Я это вижу, — упрямо повторила я. — И запах чувствую, который обычно идёт от сильно задымлённого кирпича. Здесь жил человек другой веры… Лет семьдесят—сто назад. — Я помолчала и окончательно „добила“ немного смутившегося экскурсовода: — Теперь этот человек стал вашей национальной гордостью.
Назревал небольшой „скандал“, и тогда Батыр Закиров попросил приехать в медресе главного муфтия Самарканда.
— Джуна права, — подтвердил муфтий. — Экскурсовод, увы, не в курсе дела. До революции здесь жил русский художник Николаев, принявший мусульманство. Отапливал он жилище по славянскому обычаю, и сам построил дымоход, который позднее был заложен. Он теперь широко известен как художник под именем Усто-Маммина.
Мои спутники удивлённо переглянулись, а Батыр довольно рассмеялся, успокаивая поникшего экскурсовода.
Моим друзьям пришлись по душе подобного рода прогулки. Тем более что Ишмухамедов и Агишев оказались прекрасными знатоками среднеазиатской культуры и истории.
После съёмки в мечети Даг-Бид кто-то из них попросил меня найти среди множества захоронений неподалёку от мечети самое священное и почитаемое.
Я протянула руку, ощущая, что прикасаюсь к чему-то невидимому в воздухе, что сохранило энергию давно ушедших в небытие людей и времён. Уловила сигнал и через минуту ответила:
— Вот то, третье справа захоронение во втором ряду могил. Кстати, оно здесь далеко не самое древнее, да и внешне мало чем отличается от других…
Друзья мои молча кивнули, и кто-то из них снова задал вопрос:
— А ты можешь сказать, что за человек похоронен рядом с местом, где ты сейчас стоишь?
Пришлось переключиться на иные сигналы, чтобы ответить:
— Давно погиб. Лет шестьдесят назад… Да, не своей смертью умер — убили, видно… Молодой очень был. Лет восемнадцати—двадцати. Энергичный такой, боевой, напористый, хотя и бесшабашный…
Эльер Ишмухамедов после такого ответа только руками всплеснул.
Но и на съёмках случилось несколько удивительных историй. Я не всё сейчас могу объяснить из того, что только что рассказали. Ну что ж, это можно только отнести к „бессознательному“ или „неосознанному“…
Долгий мой съёмочный период завершался в древней Хиве. Здесь снимался эпизод с Хусейном, который скачет на лошади, спасаясь от преследования. Ведь Хусейна играл юный Бахтияр — сын Батыра Закирова.
Когда Бахтияр уже был загримирован и ему готовили коня, я торопливо подошла к юному актёру:
— Послушай, Бахтияр, ты не должен сегодня сниматься. Тебя ждёт беда. Откажись от съёмки! Пусть скачет дублёр. Ему опасность грозит в меньшей степени.
Я ничего больше не объясняла Бахтияру. Я просто очень ясно увидела за несколько мгновений перед этим разговором, как конь стремительно вылетает на каменистую площадь, спотыкается на ровном месте и всадник в ослепительных доспехах падает через голову на розовую рассветную пыль, а через секунду — удар копытом в сердце…
Этого я Бахтияру не говорила, но моя тревожная просьба подействовала на него, и ослушаться меня он не решился. Срочно стали готовить к съёмкам недоумевающего каскадёра. Он только пожимал плечами, зная, что для Бахтияра, отлично сидящего в седле, проскакать по ровной площадке было пустяковым делом.
Съёмка началась. И картина, которую чуть раньше я видела одна, повторилась на глазах у всех. Уходя от погони, на площадь вылетел всадник в ослепительных доспехах, его конь неожиданно споткнулся на ровном месте и каскадёр вылетел из седла в розовую пыль…
К неподвижно лежащему парню бросились врачи, стараясь вернуть его к жизни. А следом уже и я, расталкивая толпу, оказалась возле распростёртого на каменистой площади каскадёра. Привычные манипуляции, молчание, отрешённость…
Через пятнадцать минут парень уже улыбался и рассказывал:
— Когда лошадь неожиданно на полном скаку споткнулась, и я вылетел из седла, то боковым зрением я увидел слева от себя большой камень, в который вот-вот должен был врезаться головой. Тогда каким-то невероятным усилием, пользуясь тем, что одна нога была ещё в стремени, я всё-таки уклонился от камня, поднырнув под брюхо лошади. И в этот момент почувствовал страшный удар в область сердца… Дальше ничего не помню…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});