- Пока жив я, он бессмертен!
XXII
ЦЕЛЕБНОЙ РУНОЙ ПЕРТ ВЛАДЕЕТ БАЛЬДРА МАТЬ
Перт - руна скрытых смыслов и руна посвящения,
в ней возрожденье через смерть на собственном огне.
Опасно исцеление под властью этой руны,
что связи межвременные
способна разорвать.
Нет прошлого, а что грядет,
родиться не успело,
И случай бросил кости,
Сыграть решишься с ним?
Для всех, кто видел Вестреда раньше, и всех, кто не видел его, отметины поражения и бесславного бегства ясно читались на лице оборотного эрилия. Наводящие ужас глаза остались. Эти похожие на студенистые озера глаза, которые никогда не мигали. Но в них появилось что-то, чего не было раньше: отстраненность. Как и прежде, никто не осмелился бы надолго заглянуть в них, никто не посмел бы усомниться в его волшбе, но самому ему будто приходилось преодолевать что-то в себе, чтобы вычертить руну.
Будто некая стена возникла между ним и источником его силы. Все, что, возможно, исторгнуто было из этого, казавшегося ранее бездонным колодца, чтобы поднять, заставить двигаться измученное тело, и вот будто иней с бронзового диска приходилось теперь подбирать капельки, крохотные капельки. Любой, пусть самый немощный из этих скальдов, пусть недоучка, подобный разбойнику с острова, которого он прикончил прежде, чем воины его напали на хутор каких-то десять дней назад, спас бы его. Любая человеческая жизнь, со всеми ее страхами и страстями, накормила бы его. Высосав память человеческую или заложенный почти в каждом рунный дар, он смог бы восстановить силы.
Те самые силы, которых хватало теперь лишь на поддержание тела.
Недолгое возвращение через гудящие бежавшими в них крестьянами леса в лагерь у слияния двух рек было не из легких.
Люди, которые будто по мановению Отца богов и людей растворялись, исчезали с лица земли перед отправившимся в погоню конным отрядом, теперь поднимали головы на каждой дороге, каждом перекрестке, мимо которых тащились пешком два оборванных человека. Приближенный герцога Нормандии Вильяльма Вестред из Сканей и верный и единственный его слуга, бывший повар на герцогской кухне. Рейнулф бежал когда-то от самовластия на землях Саксов их короля Арнулфа, Рейнулф один догадался, что за мясо оставил переночевавший в их лагере на островах одноглазый старик в синем с меховой оторочкой плаще. И смекалистый Рейнулф, увидев, с каким почетом принят был в герцогскую дружину посланник Всеотца, решил, что вместе с Вестредом поднимется и его звезда.
Именно Рейнулф вернулся к месту бойни на лесной дороге, переждав, пока не уйдет на юг отряд этой суки, а что последовало за этим... Вестреду не хотелось даже и вспоминать...
По меньшей мере с полдюжины раз на них нападали разгневанные крестьяне, домочадцы мелких еще не зарубленных бондов. С каждым случайным встречным Вестред разделывался с пренебрежительным равнодушием. Прежде чем они покинули лес, лишилась голов пара деревенских увальней, кативших куда-то в своей разболтанной телеге, лишились и кожаных курток и одеял, без единого слова переданных Рейнулфу.
"Но это же не воины. Отцу не нужны они, - кричало все в нем. - А истинные дружинники, те, настоящие, способные славно сражаться, столь нужные ему, вновь ускользнули на юг".
Когда он достиг лагеря у слияния рек, убитых им не было числа.
Лишившееся половины своих кораблей и лошадей, франкское войско с трудом оправлялось от ночного набега, искало виновных.
Обобранные тела простых ратников стаскивали к воде. Рубили лес для погребальных костров рыцарей - по обычаю дедов. Отдавая дань павшим, проклинали врага и тех, кто соблазнил их вернуться на землю отцов, клялись на клинках предать огню всю державу данов.
Как скот забивали рабов и пленных, которые станут лишь помехой их продвижению, и стуком мечей и секир в щиты встречали речи Вильяльма о том, что следующим их ночлегом станет Фюркат.
И все же то и дело среди восстановленных шатров вспыхивали ссоры, и едва ли не мятеж всколыхнуло решение герцога сжечь корабли. Похватав оружие, собралось было уже разойтись на два строя на плоском берегу Вистинги франкское воинство, как вдруг появился за плечом молодого герцога белоглазый воин, и взгляд этих слюдяных глаз заставил умолкнуть самые луженые глотки. Купаясь в атмосфере замешанных на вражде страха и ярости, впитывая в себя уходящую жизнь забиваемых рабов, оправлялся оборотный эрилий.
В безлунную ночь собрались воины. Пламя факелов и языки костров метались чаровскими тенями, искажая их лица, которые в свете дня обрели бы обычные человеческие черты. Лица были старые и молодые, но ни в одном не было той неопределенности, какая отмечает тех, кто, оставив позади неискушенность юности, застыл на пороге, не шагнув в двери общей залы зрелости.
Колеблющиеся тени и огненные блики исказили их, сорвав обыденные мимолетные маски, переменчивые отражения счастья, печали, гордости, раскаяния. Выпрямленные плечи, плотно сомкнутые губы и глаза... Глаза, глядящие с этих масок непреклонной решимости, как будто уставленные перед собой в пространство, но не упускающие ничего.
На фоне округлой стены смутно различимых деревьев взметали в небо оранжевые языки костры, что образовывали второй круг - охранный круг против тьмы. Он едва помнил, как его втолкнули сюда, как эти фигуры заслонили собой лесные стволы, как, казалось, разом вспыхнул огонь. Огонь - символ коварного аса. Костры Локи. Стоило ему оказаться на этом пятачке, как темные тени все, как одна, нагнулись, чтобы положить перед собой вязанки хвороста...
Давно спустилась ночь, но никто не выйдет в лес. Кто посмеет потревожить сон занемогшего конунга, если сам целитель, пользующийся покровительством Вечноюной Идунн, предписал ему полный покой? Ни стража, ни слуги не хватятся его до утра.
Внезапно он обнаружил, что на лесной прогалине, которую со всех сторон обступили древние тисы, он стоит не один. Не понять, откуда и как, но появилась в нескольких шагах от него, будто уплотнилась в черный силуэт сама ночная тьма, фигура худого воина. Но разглядеть, кто перед ним, он не мог.. Чернота перед глазами расходилась огненными кольцами, плавали красные и зеленые пятна.
Он помнил лишь, как чьи-то руки схватили его за плечи, вытолкнули сперва под холодный резкий ветер - предутренний, успел отметить Вес. Он тогда еще отчаянно старался освободиться от этих непреклонных рук, закричать, чтобы поднять стражу. Но стиснувшие ему запястья и плечи пальцы как когти впивались в плоть, а рот и нос закрыла чья-то мозолистая ладонь. Вес уловил слабый запах окалины и каких-то трав, что позволило ему догадаться, кто его держит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});