Тут в моей голове что-то щелкнуло. Словно никелевая монетка провалилась в автомат с содовой. Одно из тех небольших озарений, которое объясняет все. У них период полового созревания. Взросление. Первое свидание, первый поцелуй, первая возможность подержаться руками за нечто особенное. Препятствия, отсрочки, долгие дни нереализованных желаний… В то время как другие веселятся на празднике жизни, ты притворяешься, жмешься, сдерживаешься, своими руками лишаешь себя удовольствия… Но в конце концов непременно, обязательно ты находишь место, где можешь попробовать все запретное. Это опьяняет, волнует, кружит голову. Да. Вот почему они едут так далеко. Гормоны. Феромоны. Называй как хочешь. Единственный яркий лучик в темноте. Они не могут остановиться. Это их дом — единственное место, где они могут быть собой.
О'кей. Теперь вычислить бы хищника…
Когда я подъехал к дому, морось в воздухе превратилась в настоящий ливень. У дверей сидел Мэтт, обхватив руками колени. Рядом с ним валялся полупустой рюкзак. Мэтт вскочил на ноги, глядя на меня с надеждой и испугом. Он был очень взволнован, взъерошен и к тому же промок до нитки. Одна красная отметина красовалась у него на лбу, другая — на шее.
— Ты в порядке?
— Я не нашел ключ…
— О черт! Я забыл положить его под коврик…
— Я подумал, что ты рассердился на меня…
— Нет, малыш, что ты. Я просто закрутился. Ты не сделал ничего дурного. Это все мой чертов склероз. Блин! Ты, должно быть, подумал… в довершение ко всему…
Прежде чем я закончил фразу, Мэтт всхлипнул.
— Что-то стряслось?.. Нет, подожди…
Я повернул ключ в замке, подтолкнул Мэтта внутрь, прихватив его рюкзак, и закрыл за нами дверь. Войдя в дом, усадил его за кухонный стол и, вытащив бутылку «Гленфиддича», плеснул ему пару глотков в стакан.
Мэтт перестал плакать и вдумчиво принюхался к содержимому стакана.
— Что это? — Он сделал маленький глоток. — Жжется.
— Как и полагается. Это односолодовый виски. Скотч. — Я сел напротив Мэтта. — Я ездил повидать кое-кого. Моего отца. Я не видел его долгое время, и, может быть, сегодня был в последний раз. Мне не полагалось так поступать, но я поехал. Я провел там ночь. Спал в своей прежней комнате на старой постели. То, что ты говорил вчера, заставило меня задуматься…
Мэтт меня не слышал. Он с трудом сдерживался, ловя ртом воздух.
— Моя мама позвонила мне на работу. Она сказала, что я могу прийти домой и забрать вещи. Отца там не должно было быть. Только она ошиблась. Он вернулся домой раньше. И стал бить меня…
Я подошел к Мэтту и приподнял на нем рубашку. Кровоподтеки и синяки на боках, на спине, на руках и плечах. Мэтт вздрогнул, когда я до него дотронулся.
Я встал, пошел в ванную и вытащил набор по оказанию первой помощи. Там оказалось все необходимое, как в чемоданчике доктора. Стетоскоп, пластырь, мази, бинты, флакончики с лекарствами, даже пузырек с морфином и шприц. А также кастет и дубинка. И еще несколько игрушек из этой серии. Выбирай, что тебе по вкусу.
Вернулся на кухню, стащил с него рубашку, смазал мазью кровоточащие отметины, перетянул ребра. И все это проделал молча. Я был слишком зол, чтобы разговаривать. Под конец я отрывисто спросил:
— Ты все свое барахло забрал? Мэтт потряс головой.
— Отлично. Давай поедем и заберем.
Схватив Мэтта за плечи, я поднял его на ноги и поволок к дверям и дальше по ступенькам, невзирая на дождь.
— Тебе нужна твоя одежда, твоя обувь, все, что тебе принадлежит. Все твои вещи.
— Мой отец — он очень большой! Сильный… Пожалуйста, не надо…
Я уже завел двигатель.
— Пристегни ремень, Мэтт. Как там говорила Бэтт Дэвис? Намечается бурная ночь.
Шины завизжали, когда я резко вывернул на Мэлроуз. Я направился на юг, к Фэрфакс, разбрызгивая воду в лужах. Мы оба не проронили ни слова.
Когда я выехал справа на Третью авеню, Мэтт сказал:
— Майк, я не хочу, чтобы ты это делал.
— Слышу. — Я не сбавил скорость.
— Я не собираюсь говорить тебе, где я живу… жил.
— А я и так знаю.
— Откуда?
— Я твой волшебный[166] крестный папочка. Не задавай вопросов.
— Ты нет, — сказал Мэтт. Потом печально добавил: — А вот я — да.
— Ну, я не сомневаюсь, что тебе нужен крестный папочка.
— Что ты собираешься делать? Я ухмыльнулся:
— Я собираюсь сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Мэтт, конечно, не понял эту шутку. Она будет в ходу лет через пять. Но — о'кей, — я сам оценил ее.
Поворот налево, поворот направо. Торможу перед входом в крошечный ухоженный домик. Мэтт выходит за мной из машины и идет по дорожке. Рывком открываю входную дверь. Мэтт был прав — он большой. Горилла. Но плохо обученная. Беспорядочные синяки на теле его сына — тому доказательство. Размеры заменяют ему умение драться. Возможно, всю жизнь. Отец Мэтта напускает на себя угрюмый, хмурый вид.
— А это кто еще? — рычит он.
И получает единственный ответ, которого достоин. Бью его кулаком в грудь, оттесняя в дом. Действую быстро. Прежде чем он успевает отреагировать, провожу серию ударов в грудь — сильных, таких, чтобы он врезался в стену. Дом трясется. Здоровяк рикошетом отскакивает от стены, и на этот раз я бью его кулаком в живот. Живот у него твердый, но кастет еще тверже. Непонятно, что он бормочет, но он шатается, и этого достаточно. Я пихаю голову гориллы навстречу своему резко поднятому колену и с удовлетворением чувствую, как его нос с хлюпаньем разбивается.
Рывком поднимаю папочку на ноги. Лицо у него в крови.
— Ты герой, да? Избиваешь мальчишку. — Он молчит, хватая ртом воздух. — Мэтт, иди собери вещи. Давай.
Из кухни выходит женщина, вытирая руки о полотенце для посуды.
— Мэтти?.. — Потом она видит меня. — Кто вы?.. — Потом мужа. — Джой?..
Я вырываю у нее из рук полотенце, кидаю Джою и подталкиваю здоровяка к стулу. Он шлепается на него, прикрывая окровавленный нос.
— Вам лучше присесть, мэм.
Она колеблется, потом садится. Джой с трудом дышит, осторожно косясь на меня.
Долгое время все молчат.
Потом женщина спрашивает:
— Вы собираетесь причинить нам вред?
— Это не входило в мои планы. Конечно, все может измениться. — Я многозначительно киваю на папочку-козла.
— Вы… вы не сможете уйти… если…
— Вы не станете звонить в полицию. Он вам не позволит. Он не захочет, чтобы кто-то узнал, что его сын — гомосексуалист. — Перевожу дух. Я не собирался выступать в роли советчика и учить ее жить, но Мэтту нужно время, чтобы собрать вещи. И надо, чтобы этот козел не успел опомниться. — Отлично, послушайте, леди, вам следует бросить этого скота, потому что, если вы этого не сделаете, когда-нибудь он вас убьет. Единственное, что так долго спасало вас, — то, что он отыгрывался на мальчишке, не так ли? Когда парень уйдет отсюда, вы останетесь с этим бугаем один на один. Если я не ошибаюсь, этот синяк у вас на щеке свежий. Похоже, что сегодняшний? И может, под платьем таких синяков намного больше?
Она не ответила.
— Вы считаете, что не делаете и для себя никаких поблажек, подставляясь под его кулаки и списывая все на несчастную долю. А вы уверены, черт вас возьми, что ничем не могли помочь своему мальчику? Позволяя мужу избивать ребенка, вы поступали как последняя трусиха. Вы знаете, что значит слово «пособник»? Вы пособник. Вы очень и очень виноваты. Потому что вы, своим невмешательством, позволяли ему выходить сухим из воды.
Поворачиваюсь к горилле:
— Послушай-ка, Джой. Ты — козел. Ты не заслуживаешь даже презрения. Это твой сын, твоя собственная плоть и кровь. Тебе следовало бы любить его больше всего на свете. Но ты чертовски беспокоился за себя. В тот самый момент жизни, когда твой сын больше всего нуждался в том, чтобы отец любил и понимал его и был рядом, что ты сделал? Ты избил его и вышвырнул вон. Какой же ты мудак! Твоя жена — трусиха, ты — безмозглый бык, и вы оба упустили то единственное, хорошее, что сделали в этом мире, — ребенка, который все еще умеет улыбаться, бог знает почему выросшего у таких подонков, как вы. Вы не заслужили такого ребенка. Черт бы побрал вас обоих! Я сейчас не в настроении спорить. Ты можешь избить свою жену, Джой, и ты можешь избить своего ребенка, но от отвратительной правды тебе не отмахнуться. Ты слабак. И если ты подумываешь о том, чтобы встать с этого стула, не надо. Если ты только попытаешься, я тебя убью. Я сейчас именно в таком расположении духа.
— Он сделает это, отец. — В комнату возвратился Мэтт. — Он — бывший командос. Специальные войска. Зеленые береты. Или что-то вроде. Он был во Вьетнаме. Я не хочу, чтобы он покалечил тебя…
— Ты все собрал? — прервал я лепет Мэтта.
Он взвесил в одной руке поспешно набитый чемодан. Через другую руку мальчика был перекинут шерстяной спортивный костюм.