Вот я лопух, ведь все было у меня перед глазами! Впрочем, не один я и не один год кряду, обманывался этим бледнолицым, большеглазым бароном. Да и обманывался бы наверно и по сей день, не учуди я этим вечером, со своими пьяными дружками Гердскольдами, такую оказию.
По истине, один дурак кинет камень в ущелье, целая тысяча мудрецов, не смогут, его оттуда достать. Ну и дела! Какая-то забитая, замученная всеми и каждым девчонка умудрялась водить за нос пол королевства, ведя свою политику, свою войну и свою землю своим путем. Надо же, какая судьба у человека, прям как я только без...или вернее с...кренделечком, как выразился Рамус сегодня.
Я тоже не я, нет на самом деле никакого Ульриха фон Рингмара, давно уже нет. Мда. Невольно я раскрыл тайну, своего коллеги обманщика, всеми правдами и не правдами скрывающего от людей свое истинное лицо, даже как-то совестно стало на душе и тоскливо. Жалко девчонку стало.
Почему? Потому что это не Земля, и не просвещенный двадцать первый век, со своей сплошной женской эмансипацией. Здесь по закону, ее после смерти отца, регент должен был отдать, за кого ни будь замуж, либо же сдать в монастырь затворницей, ну или проще всего удавить по-тихому, а не как сейчас позволять ей вытворять, что в голову взбредет. Это ж, какие деньжищи кто-то терял из родни все эти годы?! Н-да, затрудняюсь даже представить, что теперь будет. Тут, пожалуй, не то, что по головке не погладят, тут костром или виселицей попахивает, вон Альфред Лин уже сейчас порывается испепелить на месте "поганую тварь" предавшую род и закон, с его слов. Старого хрена, к сожалению все же откачали после сердечного приступа случившегося с ним в комнате Ноны. Сама же девушка сейчас взаперти сидела, заливаясь слезами, правда компанию узнице составили все девчата от мала до велика, из моего батальона. Сердобольные, осуждающе глядели в мою сторону нося неожиданно найденной баронессе чай и успокоительное, подбирая ей наряды и всячески успокаивая.
Женская дивизия в солидарности игнорировала нас, мужской контингент не пуская никого на порог, а уж с ними спорить было не только накладно, но и могло, выльется неприятностями, благодаря главе и верховно главнокомандующей этой армией графине Шель де Красс. Графским титулом здесь среди нас мелкоты мог только Герман Мирт похвастаться, да и то по достижению совершеннолетия.
Но, увы, скорей всего, когда скандал дойдет до столицы, лже барона не спасет даже защита графини, уж слишком это тяжкий грех это по реалиям местного мира. Жаль, вправду жаль, девушку, ведь по большому счету талантлива, да и как воено начальник, навела тут "шухеру" в свое время, заставив всех пусть и не уважать, но побаиваться себя.
Дверь в мою комнату распахнулась, впуская внутрь развевающийся ворох юбок, баронесса фон Каус.
- Ульрих! - Она обхватила мои плечи. - Ты должен ей помочь и все исправить! Она ни в чем не виновата!
- Да знаю я. - Тяжело вздохнув, опустил голову.
- Ты представляешь, ее покойный отец, с детства вбивал в нее, эту дурь кулаками и розгами! - По ее лицу текли слезы. - Он просто сумасшедший! Он отказывался принимать смерть наследника, мучая свою дочь, заставляя ребенка быть тем, кем она не могла бы стань никогда!
Разрыдавшись в голос, она выбежала прочь, оставляя меня опять одного, правда не надолго. В комнату вошла графиня так же, вся в слезах тут же заключая меня в объятия и рыдая навзрыд.
- Как же чудовищен этот мир Ульрих! - Говорила она. - За что?! За что он с ней так поступил? Она же его дочь, она любила его! Она любила не меньше чем он, свою мать и своего брата! Как отец мог так поступить со своим ребенком?
Как? Не знаю, я не могу дать ответы на все вопросы и задачи, я даже не могу иной раз нести ответственность за свои действия. Да уж, мир не прост, не сладок и пушист подобно небесным облакам. Всему есть место под солнцем, любви и ненависти, радости и печали. Жизни и смерти. Почему к одним он ласков, а к другим колюч? Почему? Я не знаю, я многого не знаю, и даже больше скажу, многого не хочу знать, не хочу видеть ту другую сторону медали, где притаился мрак, боль, отчаянье и чьи-то слезы. Я очень этого не хочу, но, увы, все это рядом, под час не нужно даже оборачиваться.
За этот мир дикости и говорить не приходится, но, увы, до сих пор и на Земле есть вещи, от которых хочется зажмуриться. С теми же девочками, сколько мужиков до сих пор кривятся в роддомах? У меня медсестра была знакомая, перевелась к нам из одного из родильных домов, так она иной раз рассказывала страсти, когда мужья бросали своих жен, мол, раз девочка, то сама езжай, сама рожай, сама выхаживай и расти, мне оно не надо, не наследник, значит не родной. Бывало и на УЗИ пары расходились, а уж о восточных странах так и говорить не хочется, там ребенка вообще неугодного до сих пор выбросить могут, как собаку. Здесь же папаша, похоже, реально умом тронулся, вытворив такое. Даже представить невозможно чего девочка натерпелась.
В след ушедшей графине, успокаивал стайку рыжуль Кемгербальдов с моей малышкой Ви, дружным хором уговаривающих меня, что-то придумать, а уж за ними пришла разбитая Лорей Пиксквар, со своими дочками, где я битых два часа, успокаивал, ее занимавшуюся самобичеванием, и берущую вину всего, что случилось на себя. Причем здесь она? Она что ли родила дурака на свет, издевавшегося над своей дочкой? Или может вина ее в том, что ее муж, мстил ублюдкам, посягнувшим на его жену? Нет, на себя много можно грехов навешать, но этот грех не ее, не ее это вина, что смогла сохранить свою нареченную от гибели. Здесь в этой истории и без нее грешников хватает.
Некоторое время вновь сидел один, задумчиво перекладывая бумаги у себя на столе либо же тупо пялясь в маленькое окошко бойницу. Мыслей вообще не было, все как-то сумбурно, дико, сплошная мешанина чувств и обрывков каких-то слов.
- Я посижу у тебя? - В комнату проскользнула Деметра, забираясь с ногами в кресло. - Припоганейшая история, почти, как и моя жизнь, не находишь?
Да уж, вот еще одна боль на сердце, еще один ребенок амбициозных родителей, не останавливающихся не перед чем на пути к своей цели. Что мне ей сказать? Она даже не плачет, она свои слезы уже давно уже все выплакала, на долгие годы вперед плакала. Так уж вышло. Так распорядилась судьба. Что можно сказать? Ничего. Сейчас я ничего не могу сказать ей. Она не очень общительна, здесь хоть и нашлись ей друзья, но маман растила ее в свое время под жесткой пятой ненависти, к окружающим, не отпуская от себя не на шаг. Из-за чего мы долго не могли найти с ней нужных тем, что бы хоть как-то растопить вековечный лед, пролегший между мной, Германом, и ею, девочкой, теперь по сути ставшей никем в этом мире, девочкой, не имеющей права даже на свое имя, не то, что на жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});