Моему дорогому Племяннику.
Сегодня в испанском сундуке прибывает сто тысяч фунтов золотом, столь любезно предоставленных мне Вашим Величеством в обмен на моего лютниста, и я шлю Вам глубокую благодарность преданного дяди.
Хотя я признаю, что не нашел лютнисту достойной замены и что вследствие этого гармонии моего оркестра кажутся мне менее сладостными, нежели прежде, я, тем не менее, желаю Вам в полной мере им наслаждаться и заверяю Вас в том, что его игра сможет умерить Ваши тревоги и прогнать печаль, как некогда бывало со мной.
Я также признаю, что очень любил Питера Клэра не только за его игру, но еще и за то, что он напоминал мне о детстве, когда я верил, что ангелы наполнят мои башмаки золотом, когда мой друг Брор Брорсон скакал верхом рядом со мной в лесу Фредриксборга.
Однако позвольте мне сразу сказать, что значительная сумма денег приносит мне большее утешение, нежели Вы можете предположить, и что в голове у меня роятся проекты и планы возрождения былой славы Дании и приумножения оной.
Я опишу Вам проект, который моему сердцу дороже всего. Это план огромной обсерватории, которую надлежит построить здесь, в Копенгагене.
Его предложила мне моя жена Вибеке. Она сказала: «Ах, почему вам не построить башню выше всего, что стоит поблизости, и не поставить на ее вершине телескоп, тогда мы смогли бы туда подниматься, чтобы наблюдать неизменный порядок небес, слушать музыку звезд и, наконец, понять, откуда луна черпает свою яркость?»
Я сказал: «Конечно, это то, к чему мы стремимся: постичь, что представляет собой луна, и услышать тот единственный звук, в котором отсутствует хаос, то есть звучание самой вселенной. Но, Вибеке, ты только представь себе, по скольким ступеням нам придется подняться чтобы достигнуть вершины такого места! Я для этого слишком стар и толст».
Но Вибеке заявила, что у нее такое же отвращение к ступеням, как у меня, и что думает она вовсе не о них, а о прекрасной извивающейся дороге для карет, которая постепенно, круг за кругом, уходит вверх, так что лошади и кареты могли бы по ней подниматься, а мы бы могли с полным удобством ехать в каретах до самого верха.
Тогда-то, мой дорогой Карл, я и вспомнил, что моя первая жена Анна Катерина однажды попросила меня сделать то же самое — дорогу на небеса. Я изо всех сил старался ее построить, но инженеры так и не пришли к решению, как сделать, чтобы дорога выдержала испытание временем и не рухнула.
Но время идет вперед, а с ним человеческая изобретательность и сноровка.
Сегодня мои архитекторы (очень искусные датчане) сообщили мне, что если центральная колонна будет достаточно прочной, то нет причин, по которым нельзя было бы создать этот шедевр.
Итак, я приказал сделать новые чертежи, рисунки и провести новые математические расчеты.
Думаю, что, когда эту башню все же построят, приезжие со всего света увидят, что мы строим в Дании такие здания, которые нельзя назвать дешевкой.
Когда я был ребенком, астроном Тихо Браге предсказал, что 1630 год будет для меня очень опасным и я могу его не пережить. И, признаюсь Вам, выдаются ночи, когда возвращаются старые боли в животе и мне кажется, что смерть невидимкой прокралась в мою комнату.
Однако такое бывает не часто. Я даже думаю, что все, что я вынес за последние годы, и войны, и сражения с моей бывшей женой Кирстен, было испытанием моей стойкости и воли и что сейчас время благодати сменило время бедствий.
История учит нас с большой осторожностью относиться к улыбкам судьбы: это всего лишь интерлюдии, короткие интервалы между зимами, между войнами прошлыми и грядущими.
Но Вибеке говорит, что, вместо того чтобы терзаться подобными мыслями, я должен идти вперед, что, возможно, эта передышка для того и дана, чтобы я познал всю удивительную переменчивость жизни.
Я не знаю, сколько времени уйдет на строительство обсерватории. Но когда ее закончат, Вы посетите нас. Вместе с Вибеке и Вашей Супругой мы поднимемся на вершину башни и отобедаем там — на небе, на сумерках цвета голубики и на луне, похожей на горшок со сливками.
Ваш любящий дядя,
Кристиан IV.
Росенборг, сентябрь 1630
Кирстен: из личных бумагВчера ночью мне приснился сон.
Я стояла в Церкви. Хор что-то пел, но я не обращала внимания на Музыку. Каждой пóрой, каждым волосом моего Существа я ощущала на себе взгляд моего Любовника Отто, которым он от противоположной стены сверлил белую кожу моей шеи, мои белые груди над кружевом красного платья. И я испытывала такой Восторг от моей Власти над этим мужчиной, что чуть не лишилась чувств.
И лишь потом (тоже во сне) до меня дошло, что мужчина этот был вовсе не Отто, и взгляд был не его, а Короля. И я в ужасе проснулась. В ужасе, потому что поняла: я приняла Одну Любовь за Другую, и их невозможно было отличить.
Поэтому где, спрашиваю я, где во всей Вселенной есть Истина или Абсолютно Известная Вещь, если два чувства, Непримиримо Враждующие в моем сердце (одно — Страстное Томление, другое — Отвращение), во сне сливаются в одно? Может быть, Время разворачивает перед нами такую Череду Чудес, что в наших Воспоминаниях они наслаиваются друг на друга? Или, скорее, те вещи, которые мы называем «Чудесными», вовсе и не были таковыми — ни первое Чудо, ни Второе, ни То, что пришло после, и место, в котором мы обитаем, не что иное, как Падение в Бездну Отчаяния?
Ответа на этот вопрос я не знаю. Говорят, что Музыка только тогда проникает в Человеческую Душу, когда отвечает Ожиданиям, рожденным Памятью, — известные ноты в определенной последовательности идут за другими известными нотами, — и мы получаем вещь, которую называем Мелодией, текущей во Времени. Если память несовершенна — а я думаю, что моя память далеко не совершенна, — мы на всю жизнь останемся к Музыке Равнодушны.
Я не просто Равнодушна к Музыке, я ее ненавижу!
Когда я жила в Росенборге, то, если под нами играл оркестр, а Король отлучался из Парадной Комнаты по Государственным Делам, я тут же бежала к люку, через который проникали вверх монотонные звуки струнных инструментов и флейт, и захлопывала его своей мстительной ногой.
Я словно видела, как от падения тяжелой крышки люка струя воздуха задувает свечи на пюпитрах и глупые музыканты остаются в полной тьме и тишине.
Но я понимаю и то, что Несовершенство или Слабость моей Памяти, может быть, и является тем, что постоянно приводит меня к самой плачевной Путанице. И чувствую, что эта Путаница распространяется на Все Вещи на земле, поэтому то, что было некогда Враждебно моей душе, я принимаю за то, что ее пленяло. Я не знаю ни куда мне идти, ни чего мне искать, ни что ждет меня в этой Жизни.
Мне остается одно: вернуться к моим Мальчикам Самуилу и Эммануилу. Они дети Духов, и никакие Ожидания не привязывают их к этому Отвратительному Миру.
Я беру их руки в свои — Черную на Белую, Белую на Черную — и говорю им:
— Дайте мне Крылья Ангелов, Крылья Демонов. Поднимите меня и помогите мне взлететь.
Примечания
1
Сначала (фр.).
2
Из бездны (лат.).
3
Нищие (ит.).
4
Больница (ит.).
5
Номер два (ит.).
6
С Богом (фр.).
7
Призрак (ит.).
8
Мыслю (лат.).
9
Мыслю, следовательно, люблю (лат.).
10
Мой любимый (нем.).
11
Мой дражайший граф (фр.).
12
Моя дорогая (фр.).
13
Петиция (ит.).
14
Совет (ит.).
15
Страдание (ит.).
16
Пожалуйста (ит.).
17
Госпожа мать (датск.).
18
«Битва при Павии» (нем.).
19
Бумага Понти номер два (ит.).
20
Маэстро (нем.).
Комментарии
1