Читать интересную книгу Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт

За магусами примациями стоял ряд прислуживающих маелигнаци-фаворитов всех поколений, соответствующе облачённых в мантии и капюшоны, а по обоим концам зала, куда не проникал тусклый свет дешёвых светильников, сумрак пятнала толкотня выводка пуриев.

Впереди, хотя и аккуратно отставленный в сторону так, чтобы не отвлекать внимание от магусов, на колёсной платформе развалился с животным безразличием огромный и тучный Отец выводка, поскуливающий и истекающий слюной. Огромные складки обвисшей плоти, сегментированные и похожие на червей, собрались у него под лапами, покрытыми потёками маслянистых выделений утробы. Полоса красно-коричневого шёлка, вышитая иконографией Нового Рассвета, предпочитаемой всей Подцерковью, была аккуратно прикреплена поперёк массивного тела, скрывая складки жира. Укрытый таким образом, спелёнутый словно агрессивная личинка, он трясся и клокотал в психическом оцепенении, усыплённый ментальным отпечатком своей паствы. Голова его являла собой брахицефальное месиво морщинистой плоти и хрящей, провисшее от старости и заляпанное слюной, но тем не менее щетинившееся кинжалами зубов и загнутых клыков. Он шипел и бубнил что-то, абсолютно безмозглый, игнорируемый решительно всеми собравшимися.

Конгрегация, по размышлению Гхейта, была непохожей на предыдущие.

— Магус Элюцидиума Арканнис! — провозгласил он, жестом приглашая кардинала внутрь.

Арканнис в сопровождении безмолвного спутника переступил порог подземелья, двигаясь словно хищник — свернувшаяся ледовая змея, которая высовывает нос из снега, нацеливаясь на добычу.

Если Совет надеялся устрашить гостя, если они надеялись принизить его авторитет демонстрацией своей солидарности и торжественности, отнесясь к его появлению с коллективным неодобрением, если они надеялись каким-то образом визуально показать своё численное превосходство, пренебрежительно сравнивая его с одиночеством кардинала — то они жестоко ошиблись.

Кардинал вышел на середину зала, улыбнулся и произнёс:

— Грядут перемены.

* * *

На другом конце города, в тёмных улочках Теплоотвода, массивный мужчина нажал руну активации на рукоятке силовой булавы и сплюнул.

— Я смотрю, — произнёс он, — у вас, детки, нет никакого уважения к старшим.

— З-закон этого не запрещает… — придушенный ответ, похоже, исходил из лежащей у его ног беспорядочной кучи мусора, при ближайшем рассмотрении оказавшейся телом, скрючившимся от боли в позе эмбриона, на щеках и лбу вздувались синяки, из носа текла тонкая струйка крови. Послышался стон.

Нависший над ним великан, свет тускло отражался от сегментированных пластин чёрной брони и купола эбенового лицевого щитка, покачал головой и медленно процедил — слова щёлкали словно зубья шестерни:

— Что запрещает закон, парень, буду решать я, не ты.

Силовая булава вспыхнула фосфорно-голубым, стегнув словно отсветом молнии вдоль улочки и высветив контрастный рельеф её обветшалых строений, засыпанного обломками фундамента и двух её посетителей. По стенам поползли тени, мигая в такт рваному мерцанию.

Булава метнулась по дуге вниз, потянув за собой тени, и, соприкоснувшись с черепом сломленной фигуры, с громким треском выплюнула фонтан ярких искр — вопящая голова лопнула как перезревший плод. Куски разбитого черепа и ошмётки мозга разлетелись, собираясь в лужи и смешиваясь с густой жижей внутричерепной жидкости. Владелец булавы нахмурился и со вздохом деактивировал оружие, раздражённый влажными брызгами на броне.

Ещё одна фигура, точно так же одетая в чёрную как ночь броню, выступила из прилегающей улочки. И отдала честь.

— Маршал, я слышал разряд. Помощь нужна?

Первый мотнул головой и пнул безголовые останки:

— Нет. Догнал карманника, вот и всё.

Новоприбывший подтолкнул труп ногой в тяжёлом ботинке, усмешка мазнула по видимой части лица:

— Самооборона, ведь так, маршал?

— Хех, сам всё понимаешь, — человек глянул на дисплей ауспика, надетого на запястье, и чертыхнулся.

— Проблемы, маршал?

— Опаздываю. У меня назначена встреча с Плюрократией.

— Что-то серьёзное?..

— Да ерунда. Эти надутые ублюдки не могут найти собственную задницу двумя руками, чего уж тут говорить о том, чтобы прижать меня чем-то стоящим.

— У вас неприятности, маршал?

— Ха! Вигиляторы здесь для того, чтобы поддерживать порядок и блюсти закон Императора, помощник. Мы не подчиняемся прихотям жирных политиканов. Запомни, — он снова пнул труп и сплюнул в лужу крови и мозгов. — Вызови команду, пусть приберут это дерьмо.

— Есть, сэр. И удачи с Плюрократией, сэр.

Маршал Делакруа стряхнул остатки крови с булавы и шагнул в тёмный узел улиц, окружавших грандиозный Вершинный квартал.

— Вигиляторы сами хозяева своей удаче, помощник.

* * *

Величественным и пугающим взглядом Арканнис обвёл собравшихся. Он усмехнулся, мигнул и заговорил:

— Я представляю Элюцидиум.

Его голос заставил аудиторию замереть в благоговении. Голос оказывал не звуковое воздействие, он резонировал где-то внутри, запуская свои лапы и когти прямо в сознание.

— Считайте меня… странником. Пионером, если хотите. Я иду впереди Неё, готовлю Ей путь, и Она всегда приходит вслед за мной.

Арканнис перевёл взгляд — более убедительный, чем ствол любого оружия — и сосредоточил внимание на полукруге магусов примациев. Даже те, чьи лица отражали неприкрытое презрение, казались околдованными: брови сведены ясно видимой сосредоточенностью, глаза затуманены от силы, вложенной в слова. Гхейт, с колотящимся сердцем наблюдая из дверного проёма, почувствовал, как воздух становится липким. Психическая мощь взбудоражила затхлость зала.

— Наконец-то, — завёл кардинал, излучая ту малую толику теплоты, на какую были способны холодные черты его лица, — наконец-то, Она с нами. Её час близок. Великая Небесная Матерь приближается. Благословенна будь!

— Благословенна будь! — эхом откликнулась конгрегация. И в этот самый момент, без раздумий ответив на предложенную литанию, собравшиеся молчаливо наделили Арканниса всей полнотой власти, которая ему требовалась. Он завладел Подцерковью без особого сопротивления, как и рассчитывал.

Убеждённость его — уверенность в своем праве — была почти осязаемой, и пока он говорил, и говорил, и говорил, Гхейт чувствовал, как она окутывает его разум, словно наркотик.

* * *

Кардинал кратко обрисовал план. Он сделал выговор слушателям за расслабленность, но похвалил за решимость. Он подробно описал грядущие дни. Он вёл речь с мастерством и изяществом опытного фехтовальщика, завоёвывая уважение вместо того, чтобы требовать результатов, действуя окольными путями вместо того, чтобы раздавать прямые приказы.

Он поведал о том, как поднимется на борьбу Благословенное Освобождение, как они должны будут внести свой вклад в победу, где они должны будут расположиться и в каких количествах, с каким оснащением и экипировкой… Он не оставлял ни единой лазейки для неопределённости или выбора: он говорил — и они верили.

Даже пурии, чьё понимание языка было размыто пеной основных инстинктов, казалось, вдохновились выступлением. Они шипели из своей тени, проводя мягкими пальцами по прозрачным панцирям и чирикая в темноте. Гхейт был благодарен пологу сумрака, что скрывал их — в нём одновременно боролись и гордость, и отвращение за свою наследственность.

Только Отец выводка, раздутый патриарх Подцеркви, не подпал под влияние слов новоприбывшего. Он лишь изгибался и мяукал, слишком пресыщенный, чтобы отреагировать разумно, тем психическим пиршеством, что конгрегация невольно ему устроила.

Скрытный и паразитический, рыскающий в злобном голоде под замёрзшими улицами купола-улья Гариал-Фола, сжимая оружие и кривые когти, культ Небесной Матки зашуршал и зашевелился с растущим шёпотом согласия со словами Арканниса.

Некоторое время спустя, получив указания, собрание разошлось.

Выдержка вторая:

Раздел II («Чтобы вы могли узнать нас»), «Примации: Клавикулус Матри»

По человеческим меркам мы — поразительная порода. Наше происхождение есть наша жизнь, и наша жизнь не принадлежит нам. Мы с готовностью отдаём её ради Матери и таким образом заслуживаем себе место рядом с Ней.

Если мы должны умереть — пусть, мы умрём. Если мы должны страдать — пусть, мы будем страдать. Небесная Матерь останется. Навсегда. Она разбрасывает свои семена впереди себя — предвестников своего пришествия, разносчиков своего божественного замысла. Она сеет. Она множится.

И тогда мужчина, или женщина, принимает семя. Друзья, сверстники, коллеги — они назвали бы это «заражением», если бы узнали. Носитель семени отмечен.