это не помогало, начинали расстреливать небольшими партиями. Убивали не солдаты, а кадеты из военных училищ, будущие офицеры. После расстрела двух-трех групп, видя, как ставят перед винтовками следующих товарищей, пленные обычно не выдерживали, соглашались работать.
Но австрийцы и с собственными подданными вели себя как завоеватели. В каждом «освовобожденном» селе для острастки вешали по нескольку русин. Львовские господа и дамы, восторженно приветствовавшие Николая II, пошли под конвоем в тюрьмы. С ними не церемонились, лупили и унижали. Но неожиданно начали хватать и других образованных людей, кто при русских вел себя осторожно и открытых симпатий не показывал… В Галиции австрийские и германские власти затеяли еще один чудовищный эксперимент. Впрочем, не только австрийские и германские, к нему, как и к турецкому «эксперименту», в немалой степени приложили руку круги «мировой закулисы».
Поголовно арестовывали православных священников и всю интеллигенцию, которую сочли «русофильской», то есть не примыкавшую к националистам. Священников, как правило, казнили на месте, часто вместе с женами и детьми. История не сохранила даже имен этих мучеников. А учителей, врачей, служащих, их жен, учащуюся молодежь отправляли в концлагерь Телергоф. О нем дошло очень мало сведений по одной простой причине — оттуда не возвращались. Газовых камер еще не было, но были голод, холод, болезни, виселицы…
Малочисленная галицийская интеллигенция сгинула там. Православных священников заменили униаты, прежних учителей — «мазепинцы», начали преподавать иную историю, искусственно разработанный язык, смесь украинского и польского. А результаты были сродни геноциду. Большинство людей оставались живы, но уничтожался… целый народ. До 1915 г. население Львовщины и Тернопольщины называло себя русинами, говорило на наречии, близком к русскому, было православным, считало русских «своими». Через пару десятилетий общины русин сохранились лишь в горах. Остальной народ превратился в «западэньцев», ревностных униатов, говорящих на другом языке и ненавидящих «москалей»…
Несмотря на то, что германское и австрийское руководство уже вовсю отчленяли и осваивали российские окраины, в Петроград продолжали засылать предложения о «почетном» мире. Хотя теперь это были обычные провокации — вбить клин между державами Антанты, в самой России подорвать доверие к власти. Министру двора Фредериксу пришло из Берлина письмо от его знакомого Эйленбурга (по почте, пусть заметят). А фрейлину Васильчикову война застала в ее австрийском поместье. Через нее «мирные инициативы» рассылали Родзянко, министрам, членам царской семьи. В декабре отправили в Россию саму Васильчикову. Ей вручили для царя и Сазонова письма от императора Франца Иосифа, от брата царицы принца Гессенского, передали «приветы» от Вильгельма.
В посланиях призывали «положить конец недоразумению», гарантировали самые легкие условия мира. В нашу страну можно было попасть, не привлекая внимания, — через Швецию, Румынию. Нет, Васильчикову демонстративно перевели через фронт с белыми флагами, парламентерами. Пусть видят солдаты, офицеры, пойдут разговоры. Царь реагировал однозначно. Когда Фредерикс показал ему письмо Эйленбурга, он подчеркнул слова о «старой дружбе» и написал на полях «Эта дружба умерла и похоронена». Васильчикову за то, что согласилась взять на себя сомнительную миссию, выслал в поместье под Черниговом. Послания оставил без ответа, чтобы даже отказ нельзя было истолковать как завязку диалога. Но для авторов провокаций это было не важно. Они внедряли слухи, что переговоры о сепаратном мире ведутся…
Глава 44.
Кут-эль-Амара, Хамадан, Кум
План иттихадистов по уничтожению христиан вслед за восточными губерниями в июле был введен в центральной Турции и Сирии, в августе-сентябре — в Западной Анатолии. Снова не обошлось без осложнений. 13 июля объявили о депортации в Суэдии на берегу Средиземного моря. 4300 армян не подчинились, ушли на гору Муса-даг. У них набралось 600 боеспособных мужчин, 150 винтовок и охотничьи ружья. Прибыли воинские подразделения, пробовали атаковать, но на обрывистых кручах потеряли 200 солдат. Решили взять армян измором. Они продержались 7 недель, у них кончилась еда, люди болели, стали умирать. Но 12 сентября в здешние воды случайно зашел французский крейсер «Гишен». С Муса-дага подали сигнал, отправили вплавь гонцов. Крейсер вызвал эскадру, и она вывезла 4058 человек.
Хотя в целом истребление в центральных и западных областях шло легче, чем в восточных. Тут христиане не составляли большинства населения, жили в городах или вкраплениями среди турецких деревень. С побережья Черного моря отправлять их куда-то в Сирию было далеко, уничтожали на месте. Войск здесь почти не было, орудовали банды милиции. В Самсуне, Орду, Гиресуне они обходили дома, тащили людей топить, резали. Особенно страшная смерть доставалась женщинам, извращения мешали с истязаниями. Некоторые армяне сами убивали своих жен, сестер, матерей, дочерей, избавляя их от такой участи.
В глубинных районах Малой Азии тоже не было депортаций. Американское генконсульство в Ангоре (Анкаре) докладывало, что поначалу забирали мужчин, уводили за 40 км, и в ущелье их ждала толпа убийц с дубинами, топорами, косами и даже пилами. Остальных армян так далеко гонять не стали. Мобилизовали возчиков с телегами, загружали по нескольку семей и непрерывно вывозили к окраинам. Сразу за городом встречали палачи. Стариков приканчивали быстро, детей мучили ради потехи. Женщин и здесь убивали с особым садизмом. Картины были такие, что несколько турецких возчиков от этих кошмаров заболели, двое умерли.
Кое-где устраивали «переселения» для видимости. Армянские семьи из Бесне, 1800 человек, довели до ближайшей реки, заставили раздеться, перебили и скинули тела в воду. А на дороге между Тель-Абиадом и Культепе проезжий немец увидел «множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие. Все мертвые дети были в одежде». К убийствам привлекали жителей соседних деревень, желающих пограбить. Они резали неумело, в селе Тель-Армен многих обреченных только изранили. Вместе с мертвыми их побросали в колодцы.
Иногда армянам удавалось уцелеть, перейдя в ислам. Но рассылались разъяснения, что «их тоже следует депортировать». Предписывалось обращать в ислам лишь малолетних детей, способных забыть о своем происхождении. Их стали собирать в специальные сиротские дома, давать турецкие имена, придумывали им родителей, якобы погибших в борьбе с «неверными». В некоторых районах христиан истребляли в два этапа. Сперва давали выбор, умереть или принять ислам, а потом получали новые указания и уничтожали вероотступников. Но бывало и так, что мусульманское население и начальство спускали приказы на тормозах, оставались живые деревни, особенно в труднодоступных местах, где это можно было скрыть.
Самые крупные города, Константинополь, Смирну (Измир), Алеппо, в течение лета не трогали. Жившие в них армянские купцы, банкиры, предприниматели соревновались в лояльности к властям, принимали ислам, вносили пожертвования на военные нужды, сыпали взятки. Начальство показывало, будто относится к ним благосклонно, и для них-то все обойдется. Но 14 сентября вышел указ о конфискации армянских предприятий и прочих владений, а хозяев подгребли под депортацию. При этом Талаат-паша направил губернатору Алеппо приказ: «Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью