— Мой дом — это Милтинталл.
— А мой дом — Флоренция. У меня здесь бабушка и сестры, за которыми необходимо присматривать.
Он подошел к шкафу и начал рассматривать склянки и колбы. Она видела, как он снова влезает в кожу магистра Руанно. Прошло много времени — она бы успела прочитать «Отче наш», «Верую» и полдюжины «Аве Мария».
— Я подожду, — произнес он наконец. — Но не очень долго. Это все, что я могу тебе обещать. Это будет опасно, так как подозреваю, что прием, оказанный мне великим герцогом, не настолько радушный, как может показаться на первый взгляд.
— Да, — согласилась Кьяра. — Не настолько.
Он повернулся к ней и улыбнулся. Сердце Кьяры снова ожило, болезненно дернувшись.
— Я не откажусь от тебя, только не теперь. Какой бы тайной ни была наша связь.
— Я тоже ни за что не откажусь от тебя.
— Я приму меры, чтобы ты не зачала. В древних книгах описаны некоторые способы.
— Я готова сделать все, что ты скажешь.
— Но если ты все же понесешь ребенка, то поклянись мне, что мы отплатим нашим должникам смертью и тотчас же уедем отсюда. Пообещай мне это.
Она встала и подошла к нему.
— Я обещаю, — сказала она. — Руан, если мы отыщем философский камень, возможно, он… позволит пребывать в двух местах одновременно.
Он улыбнулся.
— Я так не думаю, — произнес он. — В конце концов тебе придется сделать выбор.
Она положила ладонь ему на грудь над сердцем.
— Одному из нас придется выбирать, — поправила она.
Глава 45
Дворец Питти 29 марта 1582 Три с половиной года спустя
— Душа принца Филиппино отлетела на небеса, — промолвил священник. — Оставьте его, ваша светлость. Недостойно держаться за бренную телесную оболочку. Тем самым вы словно отрицаете волю Господа.
Франческо нежно гладил лоб своего сына. Его кожа была еще теплой и влажной от пота, выступившего на ней в последней предсмертной агонии. Его вьющиеся волосы, унаследованные от матери, влажными локонами лежали на подушке. На щеках все еще играл румянец. Под этой нежной детской кожей текла настоящая кровь Медичи, смешанная с кровью императоров в законном союзе. Сколько радости и столько надежд было связано с этим маленьким хрупким существом. Что же это за неизвестная болезнь, притаившаяся под сводами его черепа, которая свела на нет все эти надежды?
— Еще немного, — сказал Франческо.
Священник с почтительным поклоном удалился из комнаты. Врачи ушли еще раньше. На протяжении целых семнадцати дней ребенка мучил сильный озноб, и все его тельце содрогалось в конвульсиях. Никакие лекарства не помогали. Даже снадобье магистра Руанно. Под конец Франческо знал, что надежды уже нет и все действия врачей скорее вредят, чем приносят облегчение.
Его сын. Его единственный родной сын. Теперь, когда он намертво привязан к Бьянке, больше сыновей у него не будет. Оставался разве что Антонио, настолько неприлично здоровый, что порой Франческо хотелось порезать его на дольки, как сицилийский апельсин, и выжать из него сок этого здоровья, чтобы напоить им Филиппино.
«Если бы я только знал, — думал он. — Если бы я только знал, как сильно его полюблю, как сильно для меня будет значить то, что он моя родная плоть и кровь».
— Мой господин, — послышался мягкий голос Бьянки.
Присутствие Бьянки накрыло его мягкой волной ее духов, запаха пышной плоти и шороха шелковых юбок. Однако Франческо хотел еще немного побыть в атмосфере, присущей комнате умирающего, наполненной запахами лекарств и очистительных процедур… последними запахами его сына.
Она стала на колени рядом с ним и снова промолвила:
— Мой господин, мое сердце переживает вместе с вами, но мы должны пустить сюда прислугу, чтобы его омыли и приготовили к погребению.
— Великая герцогиня сама омывала тела своих умерших детей. Неужели я не могу сделать то же самое?
Он ждал от нее протеста. Теперь я великая герцогиня.
Когда минул год со смерти Иоанны и официальный траур был снят, он устроил Бьянке роскошную свадьбу и пышную церемонию коронации. Она торжественно проехала по улицам Флоренции в колеснице, запряженной львами и усыпанной целым ворохом красных лилий. Со львами, конечно, пришлось повозиться, но благодаря усилиям их дрессировщиков все прошло хорошо. По обеим сторонам колесницы двигались две серебряные платформы, тоже украшенные лилиями и наполненные водой, по поверхности которой плавали белые лебеди, несмотря на всю свою грациозность, не отличавшиеся покладистым характером. Бьянка выбрала белого лебедя в качестве личного символа.
Он собственноручно помазал ее чело священным елеем и водрузил на голову корону великой герцогини. Венецианцы разом позабыли ее тайный побег с любовником, кражу отцовских драгоценностей, а также многолетнее позорное пребывание при дворе Медичи в качестве любовницы великого герцога. Наоборот, они тут же поспешили объявить ее верной и праведной дщерью республики. Ее брат в сопровождении целой толпы фаворитов приехал во Флоренцию, чтобы заручиться ее благосклонностью, и все придворные раболепствовали перед ней.
Что касается горожан, то все они, будь то члены гильдий или простой люд, а в особенности женщины, — все они ненавидели Бьянку Капелло. Иногда ему казалось, что он тоже испытывает к ней ненависть. По крайней мере, он понял, что питает неприязнь к великой герцогине Бьянке. Он все еще любил свою Биа, но с момента коронации Бьянки он видел ее все реже и реже. Франческо не понимал, каким образом свадьба — всего лишь несколько слов, сказанных священником, и устроенное по этому поводу торжество — могла настолько все изменить. Она была его любовницей целых двенадцать лет, и все это время он жаждал сделать ее своей законной женой. Но в тот момент, когда она наконец-таки ею стала, все резко изменилось.
Да, он ненавидел великую герцогиню Бьянку, белую лебедь. В это было страшно поверить, но это сущая правда.
— Разреши позвать служанок, чтобы они тебе помогли, — сказала она. Этот мягкий и нежный голос принадлежал не Биа. В нем сочетались обе женщины — и Биа, и Бьянка. — Они ждут за дверью со всем необходимым.
— Сестра Кьяра с ними?
— Нет, — ответила она уже голосом великой герцогини. Шелестя шелковыми юбками, она встала и отступила в сторону. — Зачем она тебе?
— Она ухаживала за ним всю его недолгую жизнь. Она очень его любила, как любила и его мать. Все это время она хранила ему верность, как никто другой. Иоанны с нами больше нет, и если есть кто-нибудь, кто может позаботиться о нем, как позаботилась бы родная мать, то это сестра Кьяра.