Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между прочим, неприятельский тыл в 1941 г. был относительно спокойным. Партизанское движение заполыхало только в Югославии. В Советском Союзе его еще не было. С июля было принято решение создавать перед отступлением подпольные обкомы и райкомы, готовить структуры будущих отрядов. Но такие группы, оставленные за линией фронта, до поры до времени не получали массовой поддержки. Они погибали или прятались по чащобам от немцев и полицаев.
Но и в советском тылу обстановка оставляла желать много лучшего. Шайки дезертиров пополняли преступный мир, укрывались по лесам и деревенькам. Множились грабежи, воровство, расцветала спекуляция. А самые буйные жители Кавказа сочли, что русские уже разгромлены и с советской властью можно не считаться. Чеченцы и ингуши принялись разбойничать. Нападали на колхозы, угоняли скот. Убивали милиционеров, работников военкоматов. Взбунтовались карачаевцы, вырезали госпитали в Нальчике.
Даже в Красной армии настроения оставались шаткими и ненадежными. Как уже отмечалось, под Севастополем пятеро моряков ценой своих жизней сорвали вражескую атаку. Всего пятеро! Но десять тысяч бойцов при отступлении от Перекопа подняли руки вверх. Они не были ранены, не лежали в бессознательном состоянии, не были окружены. Дорога назад была свободна, но не пошли. Решили, что хватит – устали, навоевались. Ждали и искали немцев, кому бы сдаться… А когда знаменитую 316-ю Панфиловскую дивизию доставили на фронт, защищать Москву, во всех трех ее полках отмечались весьма нездоровые высказывания: «Надо бросать воевать», «Сейчас 50 % колхозников настроены против Советской власти…» Во всех полках докладывали о перебежчиках.
Но и нацистское руководство знало – СССР рушится. Заигрывать с побежденными, привлекать кого-то из них в «союзники» Гитлер не видел смысла. Зачем? Распоряжаться в новых обширных колониях должны были только немцы. Украинские, литовские, латышские попытки организовывать свои «правительства» сразу были пресечены. На инициаторов цыкнули и указали, что они многовато о себе возомнили. А тем, кто считал немцев избавителями от коммунизма, быстро пришлось раскаяться. Да и тем, кто полагал возможным приспособиться к любой власти…
Эта власть повсеместно начиналась с «превентивного» террора. Гитлеровцы признавали его целесообразным во всех оккупированных странах, а уж в России тем более. Улицы захваченных городов сразу оклеивались приказами с угрозой смерти за любые нарушения, от «саботажа» и нарушения комендантского часа до незарегистрированных домашних животных. В Бресте тысячи людей арестовали и согнали на стадион «Спартак». Сортировали несколько дней, держали на трибунах, на солнцепеке, без еды и воды. Некоторых расстреливали здесь же, на футбольном поле. Других увозили в тюрьмы и лагеря. Третьих сочли неопасными, распустили по домам.
В первый день оккупации Минска казнили 100 человек за какой-то оборванный телефонный провод. Квалифицировали как диверсию, расстреляли взятых наугад заложников. Украинские и белорусские деревни заполыхали еще без всяких партизан – для острастки. Из леса по колонне звучали выстрелы каких-нибудь окруженцев, и гитлеровцы отыгрывались на ближайшей деревушке. Или натыкались на сопротивление советских войск, несли потери и срывали злость на мирных жителях. Это было частью общей политики Германии. Директива фюрера от 22 июля предписывала «распространение оккупационными войсками такого террора, какой потребуется для искоренения любых попыток сопротивления среди гражданского населения».
Еще страшнее оказалась участь солдат, которые так бездумно, массами сдавались «братьям по классу». Возиться с ранеными гитлеровцы редко считали нужным. Обычно прочесывали поле боя и недееспособных пристреливали. А здоровых или относительно здоровых строили в бесконечные колонны и гнали пешком по дорогам – и под солнцем, и под дождями. На водопой в лучшем случае подпускали к реке, а то и не подпускали. Еды не было. Кто выбился из сил и отставал – добивали. Иногда издевались или забавлялись. В Минске прямо на главной улице конвой стал бросать в большую колонну куски хлеба. Изголодавшиеся люди кинулись драться за еду, а по ним открыли огонь.
Но и тех, кого довели до лагеря, ждали дальнейшие мучения. Их очередной раз сортировали. Коммунистов, политработников, евреев уничтожали. Иногда убивали и других «непонравившихся». Розенберг свидетельствовал: «При этом полностью игнорировались какие-либо политические соображения. Так, во многих лагерях пленных расстреливали, к примеру, всех «азиатов». А большинство лагерей представляли собой лишь огороженные участки открытого поля, без каких-либо помещений, без крыши над головой, почти без еды. Люди начинали умирать от голода, от болезней. Объедали траву под ногами, коренья. Где-то разрешали приходить местным жителям, бросать через колючую проволоку картошку или свеклу, в других местах отгоняли.
Но германское командование даже в самых смелых мечтах не ожидало такого количества пленных! Лагерей не хватало. Вызывало озабоченность, что приходится отвлекать много солдат для конвоирования. Охрану пленных поручили военно-строительной организации Тодта, где служили запасники старших возрастов. А 8 сентября 1941 г. верховное командование вермахта издало приказ за подписью Кейтеля, разрешивший «как правило» применение оружия против пленных. Иными словами, допускавший никуда их не вести, а расстреливать на месте. В войсках приказ восприняли с удовлетворением. Так было проще, удобнее, быстрее. А в итоге из трех с лишним миллионов сдавшихся подавляющая часть погибла за несколько месяцев. Сотни тысяч расстреляли, остальные вымерли в лагерях – замерзли осенью и зимой 1941 г. под открытым небом, скончались от голода. Сбывались слова Евангелия: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее» (Матф. 16, 25).
Интервенты не только убивали, но и грабили. Сперва в деревнях останавливались передовые части. Солдаты гонялись за курами, весело резали свиней, обжирались. Потом их сменяли вторые эшелоны, тылы, штабы. Выискивали по хлевам и погребам, что осталось. А вслед за армией двигались органы администрации, нацеливались обирать капитально и систематически. 16 июля на совещании с Герингом, Кейтелем, Борманом, Розенбергом, Ламмерсом Гитлер определил предстоящие задачи: «Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность, во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им, а в-третьих, эксплуатировать его». Ответственный за эксплуатацию, Геринг, инструктируя комиссаров оккупированных территорий, откровенно заявлял: «Я намерен грабить, и грабить эффективно».
По районам устанавливались цифры обязательных поставок продовольствия, сырья. Их распределяли по селам, деревням. Опять же под угрозой суровых кар за неисполнение. Вводилась обязательная трудовая повинность. На местных жителей возлагались ремонт дорог, мостов, расчистка от грязи и снега, перевозки грузов на своих лошадях и подводах. Это было началом «нового порядка». Гитлер указывал: «Что касается смехотворной сотни миллионов славян, мы превратим большинство из них в таких, какие нужны нам, а остальных изолируем в их собственных свинарниках, и всякого, кто говорит о снисхождении к местным жителям и их приобщении к цивилизации, следует направлять прямо в концлагерь». Ему вторил Борман, писавший Розенбергу, что славяне призваны работать на немцев, а если они не нужны, то могут умирать. Размножение он признавал нежелательным, а образование опасным – для русских, мол, достаточно считать до 100, а «каждый образованный человек – это будущий враг» [149].
Однако грабежи и террор являлись лишь первыми шагами на пути к «новому порядку». Под руководством Гиммлера разрабатывался Генеральный план «Ост» – освоения захваченных стран. Полный оригинал его не сохранился, был своевременно уничтожен. Но до нас дошла переписка по плану, замечания, рабочие материалы, позволяющие отчетливо представить этот проект. Так, Гиммлер писал разработчику плана доктору Майеру: «В район заселения на Востоке следует включить Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию и Ингерманландию, а также весь Крым и Таврию…» (причем в понятие «Белоруссия» включались земли «вплоть до Орла и Твери»), «Упомянутые области должны быть тотально германизированы, то есть тотально заселены…».
Заселены немцами! Из коренных жителей некоторую часть признавали «расово пригодной» для германизации. Она должна была оторваться от родных корней, перейти на чужой язык, забыть о своем происхождении и превратиться в немцев. Другая часть сохранялась в подобии резерваций, для рабского труда. Остальных ожидало поэтапное «выселение». Предусматривалось «выселить» поляков – 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев – 50 %, западных украинцев – 65 %, белорусов – 75 %. А куда их предстояло «выселять», видно из того, что евреи «подлежали выселению» на 100 % [7].